Чикатило. Явление зверя

* * *


Кесаев вышел из здания УВД последним, оглядел свою группу и нахмурился. Здесь были все, кроме одного.

– А Витвицкий где? – поинтересовался он у Горюнова.

Тот огляделся на всякий случай, пожал плечами:

– Да кто его знает, товарищ полковник… Отошел.

Предположение майора не соответствовало действительности. Витвицкий не «отошел», он не дошел. Именно в этот момент капитан спускался по лестнице с чемоданом и портфелем в охапку. Следом старший лейтенант Овсянникова тащила его свертки с книгами.

Они остановились в вестибюле у проходной. Витвицкий поставил чемодан и молча забрал у Овсянниковой свертки. Это вышло неловко, и Виталий Иннокентьевич смутился.

– Спасибо вам, Ирина, – пробормотал он, избегая смотреть ей в глаза.

– Не за что, – улыбнулась она.

Снова повисла тишина, и пауза эта потянула за собой новую неловкость.

– Виталий Иннокентьевич, вы на шутки не обижайтесь, – заговорила старший лейтенант, пытаясь разрядить атмосферу. – Это они не со зла, а от работы. Когда насмотришься всякого, душа черствеет.

– Спасибо, – благодарно кивнул мужчина. – Я понимаю. Я привык… На самом деле я ведь не настоящий милиционер, я наукой занимаюсь… А так, чтобы как сегодня…

Он запнулся.

– А погоны капитанские у вас тоже ненастоящие? – не удержалась Овсянникова.

Витвицкий снова отвел взгляд, покраснел, как школьник.

– До завтра, Виталий, – улыбнулась Овсянникова. – Можно ведь без отчества?

– Извините, но я бы предпочел с отчеством.

Девушка перестала улыбаться и поджала губы. Ее редко вот так ставили на место.

– Хорошо. До свидания, Виталий Иннокентьевич, – сухо сказала она и пошла обратно к лестнице.

Витвицкий шагнул было следом, собираясь окликнуть, но запнулся о стоящий рядом чемодан, замешкался. Все вышло нелепо и неправильно. Не так он хотел расстаться сегодня с симпатичной старшим лейтенантом.

С досадой путаясь в свертках, Витвицкий поднял злосчастный чемодан, развернулся и лицом к лицу столкнулся с Кесаевым. Полковник смотрел на Виталия Иннокентьевича с неприязнью.

– Семеро одного не ждут, – сказал он таким тоном, что Витвицкого обдало холодом.

Капитан виновато опустил взгляд.

– И в другой раз, когда решите лезть с вопросами к старшим по званию, помните о субординации, товарищ капитан.

– Извин… – промямлил Витвицкий. – То есть… так точно, товарищ полковник.

Кесаев ничего не ответил, только тяжело вздохнул и направился к двери. Мысль о том, что он еще намучается с этим мальчишкой, не отпускала полковника. А Витвицкий семенил следом и думал совсем о другом…





* * *


В ресторане гостиницы «Московская» было тихо и немноголюдно. За высокими окнами, задернутыми пыльными шторами, уже стемнело. Большая часть столиков, накрытых накрахмаленными скатертями и украшенных крохотными вазочками, из которых торчали нелепые пластиковые цветы, пустовала.

В дальнем углу обосновалась практически в полном составе группа Кесаева. Не было только начальства – самого полковника и его зама Горюнова. Мужчины ужинали, перекидываясь пустыми фразочками. Нельзя двадцать четыре часа в сутки говорить и думать о работе, поэтому за столом стоял веселый треп. И только Витвицкий сидел с отстраненным видом. Вроде бы и с коллегами, но при этом сам по себе.

– А этот Ковалев вроде ничего мужик, – сказал Трешнев, помешивая сахар в чае.

– Да ну, – отмахнулся Сеченов, – дипломатничал много. Показуха.

– Думаешь? – Трешнев пригубил горячий чай. – А мне как раз простецким показался.

– Если б не Русланыч со своей дисциплиной, сейчас бы коньячку вмазали, – встрял в разговор Шабурин, который, в отличие от Трешнева, явно не питал любви к горячему чаю. – Глядишь, и с местными бы быстрее сошлись.

– А кто мешает? – оживился Сеченов.

– Сойтись? – уточнил Трешнев.


– Да не, – отмахнулся Сеченов, щелкнул по шее указательным пальцем, давая понять, что имел в виду коньяк, а не дружбу с местными, и вопросительно посмотрел на Трешнева. Тот кивнул.

– Я сейчас, – подскочил из-за стола Сеченов и бодро пошел через зал.

Трешнев и Шабурин переглянулись и не сговариваясь посмотрели на Витвицкого. Капитан молча заканчивал ужин, эстетски орудуя ножом и вилкой.

– А вы, товарищ капитан, что про Ковалева скажете? – попытался разболтать молчаливого капитана Трешнев.

– Вы не правы, – сдержанно произнес Витвицкий. – Ковалев совсем не прост. И никаких симпатий ни к нам, ни к Тимуру Руслановичу он не питает. И с местными, как вы выразились, сойтись… вряд ли получится. Мы им как кость в горле.

– О как! – весело подмигнул Шабурин Трешневу. – Тяжело быть психологом, все вокруг уродами кажутся. Моральными, разумеется.

– Я не сказал, что Ковалев урод, не передергивайте, пожалуйста. Я просто отметил, что он не прост и не питает к нам никаких симпатий.

Шабурин и Трешнев снова переглянулись, едва сдерживая ухмылки. В этот момент вернулся Сеченов. Глаза его заговорщицки блестели, карман характерно оттопыривался.

– Ну что? Айда в номер? – весело спросил он.

– По коням, славяне! – подхватился Шабурин и поглядел на Витвицкого: – Капитан, ты с нами?

– Благодарю. Я не пью, – отозвался Витвицкий.

– Понимаю… – кивнул Сеченов и снова весело подмигнул остальным: – Великий пост.

– Зря иронизируете, – не отрывая взгляда от тарелки, отозвался Витвицкий. – Я не пью из идейных соображений. Пьяный психолог – это как пьяный хирург. Вы представляете, что будет, если…

– Ну ты и зануда, капитан, – оборвал поток «идейных соображений» Шабурин. – Ладно, мы-то не психологи, да, мужики? Пошли!

Офицеры, скрипя стульями, поднялись из-за стола и, продолжая весело трепаться, пошли к выходу из ресторана. Витвицкий остался в одиночестве.

Закончив с ужином, он педантично сложил поперек тарелки столовые приборы, аккуратно задвинул стул и поднялся в свой номер. Обстановка здесь была спартанская: кровать, тумбочка, письменный стол и стул.

Из-за стены доносились бодрые приглушенные голоса Трешнева, Шабурина и Сеченова, осваивающих прихваченную в буфете бутылку коньяка.

Витвицкий поднял с пола чемодан, водрузил его на кровать, расстегнул толстую, как змея, молнию, откинул покоробившуюся кожаную крышку. Большую часть чемодана занимали книги и монографии, напечатанные на машинке. Капитан на всякий случай провел рукавом по столешнице, будто стирая несуществующую пыль, и начал бережно выкладывать на стол книги.

Витвицкий пребывал в странном состоянии: он не испытывал радости от того, что остался в одиночестве, но и пить с незнакомыми людьми капитану тоже не хотелось.





* * *


А вот немолодой сотрудник вневедомственной охраны Иван Петрович Неменяйло, охранявший троллейбусный парк на другом конце города, чувствовал себя весьма комфортно.

Дневная суета закончилась, начиналось самое вольготное время. Это только кажется, что ночное дежурство – штука сложная, на самом деле нет в нем ничего такого. Сотрудники к ночи расходятся, в будке КПП тепло и сухо – благодать. Поужинал, радио послушал, а там и покемарить до утра не грех – территория-то огорожена. А если б даже и не была огорожена, какой дурак сюда полезет? Троллейбусное депо – не магазин «Галантерея» или «Ювелирный».

Из радиоприемника «Турист» доносилась негромкая музыка. В литровой банке на столе булькал водой кипятильник. Рядом лежала пачка рафинада, спичечный коробок и сверток, обернутый газетой «Труд». Петрович насыпал в пустую эмалированную кружку чайного листа из пачки со слоном, выдернул из сети кипятильник, залил чай кипятком, сел к столу и развернул газету. Внутри обнаружилась вареная картошка и половинка курицы.

Петрович не спешил, все делал обстоятельно, со смаком. Открыл спичечный коробок, посыпал солью из него картошку. На этом неспешность покинула вохровца. Привычно оглянувшись, он шустро вынул из-под стола початую чекушку водки «Московская», крутанул винтом, лихо выпил и занюхал рукавом.

По лицу Петровича растеклась благодать, в движения вернулась плавность и размеренность. Он уже собрался было приступить к ужину, как в этот момент за окном, на грани видимости, мелькнула какая-то тень. Или только показалось?

Сторож напряженно вглядывался в темноту, но за окном все было как будто спокойно. Точно, показалось. Успокоившись, Петрович вернулся к курице: с хрустом отломил ножку, начал есть, но взгляд его нет-нет да и возвращался к окну.

Там громоздились темные силуэты троллейбусов с отцепленными от контактной линии на ночь рогами. И от одного из них к другому метнулась фигура человека. На этот раз, кажется, совершенно точно.

Бросив курицу, вохровец вскочил из-за стола, схватил фонарик и выбежал на улицу.

Снаружи было свежо. Петрович обошел будку, остановился перед троллейбусами, подсвечивая себе фонариком, вгляделся в живую, шевелящуюся темноту осенней ночи.

– Есть тут кто? – опасливо поинтересовался он.

Ответа не последовало. Ни звука, ни движения, только тихо шелестели листвой на ветру деревья. Петрович поежился и с облегчением затрусил обратно в тепло. Человека в плаще с поднятым воротником он уже не видел.

А тот, выждав, когда уйдет сторож, снова заскользил от одного троллейбуса к другому, стараясь избегать полос света от фонарей. То и дело озираясь и оглядываясь на освещенные окна будки КПП у ворот, неизвестный добрался до кирпичной подстанции. Там он остановился и принялся шарить рукой по стене, пытаясь нащупать в темноте железный щит с рубильником. Щит нашелся быстро, но оказался закрытым.

В руке человека блеснул нож. Лезвие ножа нырнуло в щель дверцы, человек в плаще надавил на рукоять, и дверца щитка открылась с металлическим звуком. Дальше все было просто: злоумышленник дернул рубильник, замыкая контакты. Раздался гул трансформаторов, и в глубине щитка вспыхнула лампочка, сигнализирующая о подаче питания.

Человек в плаще растянул губы в довольной улыбке. Залезшему в троллейбусное депо навскидку можно было дать лет двадцать, не больше. Звали его Костя Шеин. Редко называли Котькой, а чаще – Шеей или просто по фамилии. Шеин беззвучно рассмеялся в темноту, неприятно кривя лицо, и полез в троллейбус.

Петрович тем временем допил водку, закончил трапезу, завернул обратно в газету куриные кости, убрал сверток и, сытый и благостный, кидал кусочки рафинада в кружку с чаем.