Честь снайпера
Часть 6 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она захватила с собой «Тятю Федора», как она называла свою винтовку. Это была винтовка Мосина образца 1891/1930 года под патрон 7,62х54R, с оптическим прицелом ПУ, установленным на стальной скобе ствольной коробки. Царские войска с этой винтовкой проиграли в 1905 году японцам, а затем в 17-м немцам. Да и Красная армия, по сути дела, проиграла в 39-м финнам. Похоже, винтовке предстояло впервые одержать победу в войне, однако для этого ей еще предстояло убивать и убивать. Конкретно за этим оружием тянулся длинный кровавый след, поскольку сначала оно принадлежало Татьяне Морозовой, а затем Люде Боровой. Обе они были замечательные девчонки, обе погибли, но винтовка особо ценилась за необычайную точность боя, особенно если использовать патроны № 443-А, которые предпочитала Петрова. Она стреляла из этой винтовки больше сотни раз, в снег и в летний зной, в грязь и в пыль, в деревенских избах и в руинах городских кварталов, при свете дня и в ночной темноте, среди ослепительно-золотистых полей пшеницы, раздавленной танками, в Сталинграде и под Курском. Старина «Мосин» никогда ее не подводил, и когда, дернувшись назад в отдаче, он успокаивался, все то, что Мила видела в окуляр прицела, в промежутке между тремя заостренными рисками, двумя вертикальными и одной горизонтальной, было уже неподвижно. Завернутая в брезент, винтовка стояла у ноги. Сама Петрова была в маскхалате, надетом поверх свободного крестьянского платья и грубого хлопчатобумажного нижнего белья деревенской жительницы. На ногах у нее были вездесущие русские сапоги.
У Милы в памяти всплыла одна картина.
Дмитрий порой подшучивал над ней.
– Если бы только люди заглянули за твою нелепую красоту, – говорил он, – может, они бы увидели, какой ты на самом деле неплохой человек. Я так рад, что это увидел! Это было очень непросто, но мне каким-то образом удалось!
Мила подумала, что бы он сказал, если бы увидел ее сейчас, одетую как старая бабка! Как бы он расхохотался!
И тут она вспомнила, что Дмитрия нет в живых.
– Приготовиться! – крикнул из кабины один из мальчишек– летчиков.
Петрова почувствовала, как самолет заскользил в воздухе, быстро теряя высоту.
Как только он спустился до какой-то определенной высоты, характер темноты за иллюминатором изменился. Теперь темнота потеряла глубину и фактуру, и Мила догадалась, что самолет больше не летит над горами, а находится между ними, в какой-то извилистой долине, окруженной высокими вершинами. Лицо сидящего напротив подполковника госбезопасности из пепельно-бледного стало мертвенно-бледным, и он с такой силой стиснул челюсти, что Мила испугалась, как бы он не сломал себе зубы. Затем самолет упал – рухнул плашмя, так, пожалуй, будет точнее, с такой силой, что от резкой встряски у Милы звезды брызнули из глаз. Самолет подскочил вверх, снова упал и, наконец, полностью отдавшись земле, покатился, передавая через стойки шасси и фюзеляж все толчки от неровностей напрямую телу Милы.
Попрыгав по кочкам, самолет остановился. Открылась дверь, и вместе с холодным воздухом и запахом сосен в кабину проникли руки, которые помогли Петровой спуститься на землю. Только теперь подполковник госбезопасности вышел из оцепенения. Когда Мила проходила мимо него, он схватил ее за руку и злобно шепнул прямо в ухо:
– Не подведи, Петрова! Только не как на Курской дуге!
Курская дуга! Значит, им все известно!
Но тут Милу вытащили из самолета в другое столетие. Вокруг суетились бородатые мужчины, перетянутые крест-накрест пулеметными лентами, с висящими на груди автоматами. У каждого за поясом и в голенищах сапог торчали немецкие гранаты– «колотушки», а кобуры оттягивались под тяжестью всевозможных пистолетов, от древних маузеров и наганов до «Люгеров», не говоря уж про «Токаревых», и все это бряцало, гремело и сияло в свете факелов. А еще штыки, кинжалы, охотничьи ножи, некоторые размером чуть ли не с саблю, заткнутые за пояс или висящие в ножнах. У каждого мужчины и у каждой женщины – а их было несколько – имелось по крайней мере три вида оружия. Эти люди были счастливы, потому что жили в ладу с собой – частицы своей культуры, носители ее ценностей.
Мила стояла на трясущихся ногах, радуясь, оттого что снова чувствует под собой твердую землю, а со всех сторон к ней тянулись руки, чтобы потрогать ее – просто чтобы утолить любопытство.
Белая Ведьма, – прошептал кто-то, и все придвинулись ближе, чтобы воочию увидеть знаменитую сталинградскую женщину-снайпера, известную не только своим мастерством меткой стрельбы, но и красотой. Шапка слетела с головы Милы, и волосы рассыпались. Она тряхнула головой, отчасти потому, что у нее вспотела и чесалась макушка, отчасти копируя жест из кино. Освещенные огнем факелов каскады волос, казалось, шевелились, такие светлые, такие шелковистые, такие густые. Прищурившись, Петрова повернулась в три четверти, и, оглушенные ее красотой, партизаны отпрянули. К ней приблизился какой-то мужчина.
– Я Бак, – представился он. – Добро пожаловать, Петрова. Мы здесь, чтобы помочь вам всем, что только в наших силах.
Украинский крестьянин Бак стал командиром партизанского отряда благодаря уму и организаторским способностям. Он в совершенстве владел искусством устраивать засады в лесу и подкрадываться к врагу в ночной темноте. Московское начальство присвоило ему звание генерала, но не доверяло ему полностью, боялось и присматривало за ним.
Главный вопрос заключался вот в чем: куда после победы над немцами Бак повернет свою партизанскую армию, за Сталина или против? Кто он, националист или коммунист? Если первое, вместо заслуженной награды он запросто сможет получить девять граммов свинца от агента НКВД. Поэтому Бак держался с обреченным изяществом. Казалось, опущенные уголки его губ говорили: «Все это плохо кончится».
– Для меня большая честь быть с вами, товарищ генерал.
– Зовите меня просто Михайло. Никакой я не генерал. – Обернувшись, Бак крикнул: – Так, разверните эту этажерку, чтобы она смогла отсюда убраться, и пусть этот хрен из НКВД отправляется восвояси.
Обступив хвост самолета, партизаны развернули его навстречу ветру, держась подальше от вращающихся винтов. Петрова успела мельком увидеть в кабине белые лица двух летчиков. Как только самолет был готов к взлету, они кивнули, и партизаны отбежали в сторону. Двигатели взревели, набирая обороты. Воздух наполнился срезанной травой и пылью, а также запахом бензина, и самолет покатил вперед. Став легче без пассажирки, он задрал нос, быстро взмыл вверх и вскоре скрылся из виду.
– Идемте, Петрова, у нас есть для вас подвода.
– Все в порядке, я смогу идти пешком.
– Здесь пешком не ходят. Здесь ездят верхом. Вы умеете ездить верхом?
– Господи, нет, – сказала Мила. – Я всю жизнь прожила в городе и смертельно боюсь лошадей.
– Белая Ведьма чего-то боится? Теперь я вижу, что у вас есть чувство юмора, и вы начинаете мне нравиться. Тогда подвода.
– Похоже, придется согласиться.
– Вот и отлично, а вы сбережете силы, они понадобятся вам для дела. Так что расслабьтесь, отдыхайте, ваше долгое путешествие еще не закончено. Выпить не хотите?
– Было бы замечательно, – сказала Мила, принимая фляжку. Глоток водки оказал живительное воздействие.
– А теперь садитесь в подводу. Если сможете, поспите. До лагеря четыре часа езды лесом, нам нужно успеть до рассвета, чтобы немцы нас не обнаружили. Они постоянно патрулируют эти места, выполняя приказ мерзавца Гределя, с которым вы, надеюсь, разделаетесь.
– Дайте мне только сделать выстрел, Михайло, – сказала Мила, стиснув винтовку, – и я не промахнусь!
Глава 09
Поезд, идущий на юго-запад
Наши дни
Поезд Москва-Ужгород чем-то напоминал «Восточный экспресс» из старого детектива, вот только целью его назначения был не Восток, да и своей скоростью он никак не соответствовал экспрессу. Старый и грязный вагон был разделен на купе с деревянными полками в два ряда. Обивка стен и полок давно выцвела. Состав громыхал по рельсам, не разгоняясь быстрее пятидесяти пяти километров в час. Казалось, само железнодорожное полотно было в рытвинах и ухабах. От тряски у Свэггера разболелась голова, чему также способствовала духота из-за плохой вентиляции. Пожалуйста, водки! Ой, нет, никакой водки. Только не в поезде.
Решив остаться трезвым, Свэггер заставил себя перечитать единственное англоязычное описание боев на Западной Украине в июле 1944 года – перевод с немецкого толстенной монографии под названием «Горечь поражения: последние бои групп армий “Северная Украина”, “А” и “Центр” на Восточном фронте в 1944–1945 годах». Этот труд едва ли можно было назвать героической поэмой; все было описано вплоть до действий каждого конкретного батальона, очень четко и педантично для такой постоянной импровизации, как война. Тут не было ни намека на «Твою мать, что нам теперь делать?», что было слишком хорошо знакомо Бобу.
И все же книга его захватила. Кто вообще хоть что-нибудь смыслит в России? На протяжении нескольких недель Свэггер читал все книги на эту тему, какие только смог разыскать в Интернете, и во всех утверждалось, что авторам наконец удалось найти некую «поворотную точку», хотя на самом деле единственной поворотной точкой было 22 июня 1941 года, когда Гитлер бросил свои войска в самоубийственную авантюру. С таким же успехом можно было вторгаться в космическое пространство. Тысячи километров, миллионы человек. Кто хотя бы приблизился к тому, чтобы это осмыслить? Конечно, голые факты можно найти где угодно: Сталинград, Ленинград, Харьков, Курск, точные даты, карты, стрелки направлены в одну сторону, навстречу другие стрелки, и все это наложено на гобелен с такими непроизносимыми названиями, как Dnepropetrowski, Metschubecowka и Saparoshe, перемежающимися с обширными пустотами вообще без названий, из чего напрашивался вывод, что там не было ничего, кроме ковыля или пшеницы. Но было и другое, много другого. Забытые сражения, такие же крупные, как битва за Нормандию, в которых флотилии танков устремлялись друг на друга, а люди тысячами сгорали живьем или разрывались в клочья снарядами. Или, возможно, еще хуже, не останавливающийся жернов, бесконечный бой, люди охотились на людей круглые сутки, триста шестьдесят пять дней в году, миллион перестрелок, миллиард выпущенных снарядов, триллион выпущенных пуль. Снова и снова, год за годом, немыслимый урожай смерти. Сражений было столько, что далеко не всем давали названия. Это было очень печально. Люди должны знать о подобных вещах. Должны помнить о жертвах, о боли и смерти, заставивших биться в конвульсиях весь земной шар. Однако огромная часть этой кровавой войны оставалась совершенно неизвестной, и никто на Западе даже не хотел это признавать. Что это за место, где мы сейчас находимся? Я трава, я покрываю все.
Подобные рассуждения не принесли Свэггеру ничего хорошего и только усилили желание выпить водки.
Он попытался оторваться от общей большой картины. Итак, его новая стратегия – сосредоточиться на частном. «Вернись к Миле, – мысленно приказал себе Свэггер. – Думай только о Миле».
Мила, в Карпатах, имеющая приказ уничтожить фашистского чиновника, который росчерком пера и словом, сказанным стенографисткам, убил тысячи, десятки тысяч человек. Что случилось? Свэггер попытался представить, но тщетно. Лучший его дар был совершенно бесполезен в поезде, когда он не видел место действия, которое ему нужно было понять. Этот дар был сродни умению читать правду по руке. Если он увидит приливы и отливы движений на местности, он сможет понять, что к чему. Определит, где должен был занять позицию снайпер, чтобы сделать выстрел, а этот вывод будет зависеть от слияния различных факторов: во-первых, чистая линия прицеливания; во-вторых, прикрытие или, если возможно, настоящее укрытие (если дело дошло до этого, Миле требовалось очень тщательно делать свой выбор); в-третьих, игра ветра, потому что даже на пятистах метрах ветер мог испортить все, поэтому Миле лучше всего было бы стрелять ранним утром, когда воздух, как правило, неподвижен, да и жара и влажность, если принимать их в расчет, в это время будут оказывать минимальное влияние; и, наконец, пути отхода. Но Свэггер не мог даже приступить к оценке, поскольку не видел места и не имел точек, от которых отталкиваться.
Мысли застопорились. На соседней полке мирно дремала Рейли. На чем он остановился? Ах да, путь отступления. Если у Милы он был. Свэггер вдруг подумал, что на той войне, учитывая потери, учитывая огромные жертвы, учитывая то, сколько раз командиры посылали волну за волной молодых ребят на пулеметы и орудия, возможно, всеобщее пренебрежение человеческой жизнью заразило и Милу, и в таком случае она просто не стала заботиться о пути отхода. Быть может, она сделала выстрел, обнаружила, что промахнулась, увидела бегущих к ней эсэсовцев, достала «Токарев» и пустила себе пулю в голову. Поскольку ее прикрывали партизаны – или немцы решили, что ее прикрывали партизаны, они сожгли целую деревню вместе со всеми ее жителями. Они действовали именно так.
Но почему в таком случае Милы Петровой нет в русских архивах? Почему она исчезла? Можно было ожидать, что ее, как личность известную, представили бы мученицей, принесшей свою жизнь в жертву Родине. Тут оказалось бы кстати и то, что Мила была красавицей. Именно так работает пропаганда: смерть одной красивой девушки могла оказать большее эмоциональное воздействие, чем гибель в один день четырех тысяч русских танкистов под деревней с названием – вот еще одно место, о котором никто никогда не слышал – Prokhorovka.
Однако советское начальство отказалось от такой возможности.
Почему?
Рейли повернулась, потянулась, зевнула, проснулась. Протерла глаза.
– Долго еще до Оушен-Сити?
– Очень долго. Как вздремнула? Надеюсь, снилось что– нибудь приятное?
– Я никогда не вижу снов, – ответила Рейли.
«Дин!» Или, быть может, «бом!» А может быть, «бин?» Этот звук издал телефон, который Рейли достала из кармана.
– Пришло сообщение по электронной почте.
Боб терпеливо ждал.
– Так, так, – продолжала Рейли. – Это уже что-то. Письмо от Уилла.
От Уилла? Ах да, от Уилла, бесконечно терпеливого и покладистого мужа Рейли, собрата-корреспондента «Вашингтон пост», человека, о котором она постоянно говорила, почитая его как одного из тех настоящих журналистов, которых больше интересует шанс оказаться на месте и рассказать правду, чем побывать на пресс-конференции. Свэггер еще не имел счастья с ним познакомиться.
– Уилл в Германии, – сказала Рейли. – Я попросила его просмотреть архивы 12-й танковой дивизии СС за то время. Оказывается, и почему-то это нисколько не удивляет, немцы очень пунктуально вели журналы боевых действий. Похоже, Уилл что-то раскопал.
Она протянула Свэггеру свой планшет.
Привет, милая, – написал Уилл. – Ахен – скучный унылый городишко. Но я разыскал архивы 12-й танковой дивизии СС, и в них есть любопытные места. Для начала, нет никаких упоминаний о каких-либо покушениях в период с 15 по 26 июля. Как сама можешь себе представить, 26-го стало очень жарко, потому что в этот день началось русское наступление и немцы покинули Станислав без единого выстрела. Есть также весьма туманные записи за период с 20 по 23 июля, названные просто «Операция по обеспечению безопасности». Что это такое, я не знаю, но только мне кажется, что это не борьба с партизанами, поскольку в этом случае они использовали выражение «Борьба с бандитами», и оно встречается довольно часто. Однако, что мне это показалось интересным, есть запись за 15-е. В ней говорится, если я правильно перевижу с немецкого: «Операция по борьбе с бандитами, Карпаты, отряд “Цеппелин” докладывает о том, что нанес удар по украинским бандитам, предположительно входящим в 1-ю партизанскую бригаду Бака. Они понесли большие потери. В бою убито 15 врагов».
Педантичные немцы даже переписали захваченное оружие: «37 винтовок “Мосин-91”, 1 винтовка “Мосин-91” со снайперским прицелом, 5 пистолетов-пулеметов ППШ, 28 ручных гранат, 35 штыков, 12 пистолетов ТТ, 9 пистолетов “Люгер”, 32 ножа и кинжала».
– Винтовка Мосина с оптическим прицелом. Это винтовка Милы. Ее схватили или убили. Но что это еще за отряд «Цеппелин», черт побери? – спросил Боб и в ту же секунду получил ответ.
Похоже, отряд «Цеппелин» по просьбе обергруппенфюрера СС Гределя был прислан из 13-й горнострелковой дивизии СС, сформированной в Югославии, единственной мусульманской дивизии во всей германской армии. Из боевого журнала следует, что она прибыла всего за несколько дней до того, что случилось. И это были не просто какие-то ребята, а специальная группа под названием полицейский батальон.
Глава 10
Карпаты
17 июля 1944 года
Это была типичная операция полицейского батальона, и гауптштурмфюрер Салид мастерски руководил своими людьми. Он уже успел многому научиться, несколько лет работая с немцами бок о бок.
Его люди имели большой опыт. Они были из 13-й горнострелковой дивизии СС «Ятаган», действовавшей в Сербии, где вот уже на протяжении трех лет шла непрекращающаяся война с партизанами – «бандитами», как их именовали официально – и с гордостью носили на левой петлице пятнистых маскхалатов значок в виде кривой турецкой сабли и две молнии СС на правой петлице. Но сейчас солдаты батальона оставили свои фески в казармах, и их головы венчали стальные каски СС камуфляжной раскраски.
В Балканах на полицейском батальоне лежала задача по патрулированию местности и нанесению ударов по базам партизан. Преимущественно боснийцы-мусульмане, все солдаты были горцами и, прожив всю жизнь в высокогорье, мастерски владели искусством боевых действий в горах. Они умели бесшумно подкрадываться к неприятелю, искусно маскироваться, метко стрелять, но особенно преуспели в обращении с холодным оружием, ибо у их народа был культ кинжала и сабли. Ярче всего батальон раскрывался в карательных операциях против евреев. Все они люто ненавидели и презирали бандитов, и не только как своих заклятых врагов. Ненависть постоянно подпитывалась, потому что в боях с ними батальон терял столько же своих людей, сколько уничтожал врагов. Это были высококлассные, дисциплинированные солдаты, опытные и стойкие, привыкшие переносить любые тяготы военной жизни. Их нельзя было считать кровожадными арабскими пиратами, хотя они действительно жаждали крови, и среди них числилось несколько арабов, в том числе сам гауптштурмфюрер Салид, а также два унтер-офицера и еще человек десять рядовых и ефрейторов в ротах.
Устраивая засады, Салид применял классический Г-образный боевой порядок, который обеспечивал перекрестный огонь с двух направлений, но при этом не создавал угрозы своим людям. Это же самое построение предки Салида использовали для борьбы с иноземными захватчиками, начиная с римлян и крестоносцев и до ненавистных англичан, турок и недавно появившихся евреев. Его семья занималась ремеслом войны на протяжении по меньшей мере пятнадцати поколений, и хотя ему самому шел всего тридцать третий год, он уже многое в этом смыслил.