Черные бушлаты. Диверсант из будущего

— Да, конечно. Не засиживайтесь там, капитан, — это он уже ко мне. — У нас с вами и тут дел невпроворот.

Вдвоем с капитаном мы вышли из кабинета.

— Документы у вас с собой? — спросил он меня.

— Частично. Дневник убитого и папка с оперативными документами — в портфеле. Остальное внизу, в машине.

— Попрошу вас не отходить от меня далее, чем на пять шагов. Ни с кем посторонним не разговаривать. Портфель держите при себе, передадите его лично.

— И кому же я должен буду его передать?

— Тому, кто вас встретит.

— Хорошо. Ехать-то хоть далеко, успею я сегодня назад? А то у меня тут работы куча.

— Нет, не очень. Но сегодня вы, скорее всего, назад уже не попадете.

За разговором мы подошли к канцелярии, и капитан принялся упаковывать в чемодан какие-то бумаги. Чемодан к канцелярии принес, немолодой уже, старший лейтенант. Он ждал нас около дверей в канцелярию, видимо знал, куда мы должны будем подойти. Среди бумаг я увидел свой рапорт. Вместе с рапортом капитан забрал также и журнал учета документов. Расписался в каких-то бумагах. После этого чемодан был опечатан и мы все расписались на бумажке с печатями.

Выйдя во двор, я подошел к своему грузовику.

— Макаренко!

— Я, товарищ капитан! — старшина выскочил из кабины.

— Вот, бойцы капитана перегрузят наш груз к себе. После этого можешь ехать домой, я приеду после.

— Что начштаба сказать?

— Скажи — завтра приеду.

— Может быть и позже, — вмешался в разговор капитан. — В крайнем случае — перезвоните. Там есть телефон.

Ехали мы порядка четырех часов. Спать мне хотелось здорово, последние дни вышли весьма напряженными. Поэтому, едва мы уселись в капитанскую «эмку», я задремал, да так, что проснулся только через пару часов. Спать мне никто не мешал, с расспросами не лезли, так что отдохнуть удалось. Уже смеркалось, когда наша колонна, наконец, подъехала к нескольким невзрачным, на первый взгляд, домикам. Перед этим наши машины миновали небольшой полевой аэродром, так что я сначала было, решил, что мы заезжаем к летчикам. Однако это оказалось не так. Охрана домиков оказалась неожиданно серьезной. На первом посту у нас просто проверили документы и пропустили дальше. А вот на следующем посту стояли уже не обычные солдаты, а мрачноватые ребятишки в фуражках с малиновыми околышами. Там у нас не только проверили документы, но и попросили выйти из машин. Машины быстро осмотрели, и разрешили ехать дальше. Еще через пять минут машины остановились у одного из домиков. Подошедшие бойцы сгрузили тело Манзырева и куда-то его унесли. Все прочие его вещи прихватил с собой давешний старший лейтенант.



— Пройдемте, — обратился ко мне капитан.

Войдя в дом, мы поднялись на второй этаж. Перед лестницей было две двери. У правой двери стоял лейтенант и два солдата.

— Сдайте оружие, — обратился ко мне лейтенант.

Вытащив из кобуры «ТТ» я протянул его лейтенанту.

— Все?

— Да, проходите, — кивнул лейтенант. Один из солдат постучал в дверь, прислушался, и, открыв дверь, отступил в сторону.

Комната была небольшой, напротив двери стоял стол и несколько стульев. За столом сидел немолодой подполковник.

— Товарищ подполковник, по вашему приказанию, капитан Марков доставлен. — Капитан вошел вместе со мной. — Тело Манзырева забрали специалисты, работают.

— Документы? — подполковник выглядел уставшим и невыспавшимся.

— У него, — кивнул на меня капитан.

— Присаживайтесь. Оба. Давайте, что там у вас есть, — обратился уже ко мне подполковник.

Я открыл портфель и выложил нас стол все бумаги Манзырева.

— Что тут?

— Дневник, который вел Манзырев, документы немецких солдат и офицеров. Папка с оперативными документами. Дневник вообще очень необычный документ.

— Читали?

— Да, товарищ подполковник, читал и внимательно.

— И?

— Интересный документ, товарищ подполковник, только непонятный.


— А поподробнее? Чем данный документ интересен, если он непонятный?

— Ну, он напоминает обычный отчет о проведенных мероприятиях, только составлен как-то непривычно. Не так, как это у нас принято. Видно, что человек, написавший данный текст, имеет опыт в составлении подобных документов. Вот тут и возникают вопросы.

— Какие же?

— Ну, во-первых — кто автор документа? Убитый Манзырев? Но где и когда он занимался такими вещами? Документ похож по стилю написания на оперативную сводку. Он что, о кражах и разбоях оперсводки писал? Посмотреть бы его образцы почерка, можно было бы точнее ответить на данный вопрос.

— Хорошо. Но это — первый вопрос. Какие еще вопросы есть?

— Стиль изложения. Я достаточно таких документов видел, да и сам написал немало. Мы так не пишем. Автор оперирует терминами и сокращениями, которые даже я не всегда могу понять. А откуда их мог знать уголовник, почти полжизни в тюрьме просидевший? Что за приспособление «растяжка», например? По смыслу написания можно сделать вывод, что это взрывное устройство, но какое? Он же уголовник, а не диверсант. Откуда он может знать вещи, даже и мне неизвестные? Я все же не опер уголовного розыска, 12 лет в армии, но о таких вещах даже и не слышал.

— Ну, это еще не показатель. Я, например, тоже много чего не знаю, что к моей сфере интересов напрямую не относится.

— Так и я о том же, товарищ подполковник! Он же уголовник, не взрывник и не террорист! Грабил-то он, небось, не с бомбою в руке? Иначе бы и шел не по такой статье, ведь так?

— Хм… Возможно…

— А откуда вчерашний зек с картою знаком? Он так и пишет, — я перевернул несколько страниц. — Где это… А, вот! «Вычисленный мною по карте маршрут, в действительности, оказался не столь удобным и легкопроходимым, как я изначально предполагал». Это зек пишет? Да у нас не каждый командир взвода так написать сможет!

— Интересное замечание. Продолжайте.

— Он тут пишет — «радист остался в указанном месте». Это у зека радист? Что он — список краденого передает? Бред какой-то! Но, далее в тексте — «Группу окруженцев я направил на помощь радисту. Учитывая скорость их передвижения, они должны уже быть на месте». Тоже зек написал? «Направил…» Он что — командир, чтобы кого бы то ни было направлять? Да и что это за место такое? На карте его нет. Пометок там много, но что они означают?

— Радист? — подполковник резко повернулся к капитану. — Какой радист? Откуда?

— Вы как раз были уже в воздухе, товарищ подполковник, я не стал передавать это по радиосвязи, — ответил тот. — Это фронтовая разведка, код «Ворон-5» — это хозяйство Колыванова. Они уже расшифровали текст, он составлен их радистом из разведгруппы, заброшенной в тыл противника. Код и шифр соответствуют, сигнала работы под контролем нет. Донесение, скорее всего, подлинное. Они уже выслали за ним группу. Думаю, что этот радист и радист из дневника — одно и то же лицо. Навряд ли в тылу у немцев наши радисты сидят под каждым кустом.

— Неплохо было бы, — пробурчал подполковник, остывая. Он потер ладонью лицо. — Черт, не помню, когда и спал-то толком в последний раз. Я же обратил внимание на это донесение, что сам-то не выяснил? Ладно, об этом после. У вас все?

— Нет, товарищ подполковник, — ответил я. — Есть еще некоторые мелочи.

— Например?

— Оружие убитого и то, как он им пользовался. У него на нагане глушитель необычной конструкции. Я на сборах видел наш, совсем не похож. А у немцев наганов нет, так значит он и не их производства тоже. Да и видно, как его напильником по месту доводили. Ствол у нагана тоже не на станке сверлился, следы остались. Не верю я в то, что это зек сотворил. Не верю — и все! Да и стрелял он… тоже неслабо. Ладно, ножом он работать точно умел, это для вора как «Отче наш», а вот стрелять, он где выучился? 13 выстрелов и 9 попаданий. Это ночью-то! Я специально окоп осмотрел, даже дважды, все гильзы собрал. Никто, кроме него и часового не стрелял. А часовой из 7 выстрелов попал только один раз, да и то — дуриком.

— И каков ваш вывод, капитан?

— Это не зек, товарищ подполковник. Он выглядит, как зек, весь в татуировках, но это — не обычный вор. Скорее всего — вообще не уголовник. Не знаю, почему он в татуировках и как попал в ориентировку, но это не простой человек. Это профессионал, умный и хорошо тренированный.

— Интересно вы рассуждаете, капитан. Вас послушать, так это прямо-таки профессиональный шпион какой-то получается.

— Шпиону такие таланты без нужды. Он тихонько работать должен. А это совсем не шпион, скорее диверсант. Он и стрелять может и ножом работать. Да и с головой у него все в порядке, соображает, что к чему. Немцы, судя по ухваткам, тоже не совсем лопухи были, однако же, никто из них даже ни разу выстрелить не успел.

— Ну, а как же тогда его часовой застрелил, если он такой, весь из себя, был особенный? У часового же никаких таких особенных талантов ведь не было, не так ли? Или и он у вас мастер скоростной и точной стрельбы? Так, в этом случае, он не там служит и не тем занимается.

— Нет, товарищ подполковник, часовой тут совсем обыкновенный был. Талантов у него никаких не было, а что касается места дальнейшей службы, так я полагаю, что трибунал его вскорости определит.

— Почему это — трибунал? Геройский солдат, вступил в схватку с превосходящими силами противника.

— Лопух он злокачественный, а не герой. Дрых он на посту безбожно, с напарником заодно, за что и поплатился.

— Хм… Поясните. Это серьезное обвинение, капитан. В трибунале тоже не дураки сидят.

— Пожалуйста, товарищ подполковник. Все убитые немцы убиты не нашими бойцами. На месте столкновения найдены гильзы только от оружия, однотипного тому, что обнаружено у Манзырева. Все бойцы роты вооружены отечественным оружием, а наган на всю роту единственный — у санинструктора. А ее на месте боя не было вовсе. Никто из прибывших по тревоге бойцов вообще не стрелял, это я выяснил. Они слышали только выстрелы из винтовки Турсунбаева и автоматные выстрелы. Из автомата Турсунбаев стрелять не умеет, я проверял. Тем более — из немецкого автомата. Значит, по немцам стрелял не он. Ножа у него тоже не было, значит, и двух других немцев тоже убил не он. А седьмого он вообще не видел. Потому и сказал, что нападавших было семеро, считая Манзырева. Вывод — Турсунбаев врет. Далее. Турсунбаев говорил, что дрался с немцами, потом подхватил винтовку и стал стрелять. Однако на его руках есть ссадины от веревки. В окопе я нашел куски разрезанной веревки, а на шинели Турсунбаева прорезан правый рукав. На веревке и на рукаве есть следы крови, в то время как, у него ранений вообще не было. Можно предположить, что веревку резали окровавленным ножом. Значит, его взяли без выстрела и связали. Потом появился кто-то, убил немцев и окровавленным ножом разрезал веревку на руках Турсунбаева, повредив и испачкав кровью рукав его шинели. Только после этого Турсунбаев берет винтовку и стреляет. Там узкий проход, сантиметров шестьдесят, довольно глубокий, более полутора метров. И длинный, метров восемь до поворота. Выпрыгнуть наверх, отпрыгнуть в сторону или быстро отбить в сторону винтовку Турсунбаева — ничего этого сделать нельзя. Очень позиция у Манзырева неудобная была. Он вообще стоял к Турсунбаеву спиной, думаю, что и не видел его вовсе. Тут уж никакой профессионал ничего сделать не сможет, как ни старайся. Профессионал бы вообще в окоп не полез, сверху бы стрелял. Так даже удобнее.

— Зачем же он в окоп полез? Получается — не профессионал?

— Турсунбаева он освобождал, потому и слез. К этому времени там, скорее всего, живых немцев не было.

— С какого расстояния стрелял Турсунбаев?

— Говорит — с трех метров. Тело Манзырева лежало в ходе сообщения, куда он упал после выстрела, его потом солдаты в сторону оттащили.

— Куда он ему стрелял?

— Говорит — в грудь стрелял. А ранение на трупе — в левый бок.

— Симонов? — поднял телефонную трубку подполковник. — Посмотри-ка мне на теле — как был сделан выстрел? Откуда и с какого расстояния? Подождать? Хорошо, подожду. Сколько? Два-три метра и в левый бок? Лады, работай дальше. Эксперт подтверждает, продолжайте, капитан.

— Да, собственно говоря, у меня уже все. Разве что, еще одна деталь.

— Ну?

— Напарник Турсунбаева — рядовой Алиметжанов был убит ударом ножа в шею. Удар очень сильный, нож пробил ему шею и воткнулся в деревянный кол. Алиметжанова как бы пришпили к нему, понимаете?