Человек в безлюдной арке
Часть 18 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Я рассказал вам всё, что знал, господин офицер.
- Вы плохо разбираетесь наших званиях?
- Совсем не разбираюсь.
- Плохо, господин Протасов, моё звание штурмбанфюрер СД, соответствует майору вермахта. Запоминайте, это вам пригодится. Знаете почему?
- Нет.
- Потому что мы хотим, чтобы вы поступили к нам на службу и не в простое армейское подразделение, а в Абвер. Вы что-нибудь слышали об Абвере?
- Никогда не слышал.
Офицер в чёрной форме переглянулся с мужчиной в штатском костюме и засмеялся:
- Неудивительно, это засекреченная структура, занимающаяся сбором информации о противнике, о них знают далеко не все даже в рейхе. И так, согласны ли вы послужить интересам Великой Германии?
Вопрос был с подвохом, ответ «нет» был равносилен смертельному приговору.
- Я согласен служить Германии, господин офицер, иначе не решился бы пересечь линию фронта, - ответил Михаил. - Но хотелось бы подробнее узнать о службе в этом, Абвере.
- Разумеется, о будущей службе вам расскажет Александр, - майор кивнул на сидящего рядом мужчину. – Кстати, он ваш соотечественник, а ныне офицер Абвера.
Светловолосый растянул в улыбке тонкие губы кивнул и приятным бархатным голосом спросил:
- Да вы ведь коренной москвич, Михаил. Не так ли?
***
Примерно через час, переодетый в гражданскую одежду Протасов ехал вместе с Александром на тёмно-сером легковом опеле, вслед за клонившимся горизонту солнцу. Он был почти счастлив - побег из отдельной роты смертников удался, немцы его не расстреляли ,не отправили в лагерь для военнопленных, а приняли весьма доброжелательно. Отсидка в банный гауптвахте закончилась, его везут не куда-нибудь, а в школу Абвера. Всё лучше, чем бегать под пулемётным огнём в атаку. Правда, когда он думал о своём будущем, в груди всё же холодело: скоро ли оно наступит и каким будет, удастся ли выжить после окончания разведшколы.
Отвечая на вопросы Мишки в штабной избе, светловолосый Александр Эфлинг был красноречив и убедителен, сулил хорошие условия в школе, не сложную работу после её окончания, продвижения по службе, хорошие суммы в рейхсмарках за каждое выполненное задание. Но несмотря на свою молодость, Протасов давно уяснил - говорить всегда легче, чем делать.
Слушая обещания Александра, он вспоминал, как Амбал с корешами готовились к очередному делу: долго балаболили за столом, расписывали всё по минутам, старательно учитывали всё, что могло спугнуть фарт и даже чертили мудрёные каракули в ученической тетради. А когда доходило до реального исполнения, то всё шло кувырком, они порой с трудом уносили ноги.
***
Служебный Опель Александра Эфлинга въехал в Польшу, где в маленьком местечке под Варшавой, располагалась разведшкола Абвера. За остаток дня они миновали две области, въехали в Белоруссию и остановились на ночлег в резервный пехотной дивизии вермахта, расквартированной на окраине Могилева.
Утром, плотно позавтракав, отправились дальше и за день успешно добрались до пригорода Варшавы. В Польше было теплее, а снега гораздо меньше, чем под Тулой и в Белоруссии. Насыщенный влагой воздух имел странный, незнакомый запах. Машина свернула в густой лес и с километра проехала по ровной грунтовой дороге, впереди показался забор из колючей проволоки.
- А вот и наша школа, - Александр провёл подбородком в сторону зелёных металлических ворот. - Надеюсь ты не забыл о моем предупреждении?
- Не забыл, - вздохнул Протасов.
- От двух до четырех недель тебе придется провести в предварительном лагере за колючей проволокой, - рассказывал Александр подробности дальнейшей службы Михаила, когда тот дал согласие сотрудничать с Абвером. - Там тебе промоют мозги, очистят их от Сталинской пропаганды, будешь заниматься строевой и военной подготовкой, получишь общее представление о разведывательной и диверсионной работе. Разумеется, пройдёшь ещё несколько проверок. Придётся постараться, Михаил, иначе тебя отчислят и отправят в Гехаймест лагерь - это отдельная зона концлагеря для военнопленных, где содержатся неудавшиеся агенты, посвящённые в тайны разведслужбы. Если ты успешно пройдёшь все проверки и начальную подготовку, то тебя переведут в разведшколу.
Зелёные ворота открылись, Опель остановился. От небольшой деревянный будки к ним подошёл дежурный унтер-офицер, взглянув в раскрытое удостоверение Александра козырнул:
- Fahren! (с немецкого - проезжайте)
Машина побежала дальше по многочисленным узким и чисто выметенным дорожкам остановилась она у длинного деревянного барака, рядом с которым работала группа военнослужащих - четыре человека размельчали молотками, сваленный в строительные носилки, битый красный кирпич, двое потом посыпали им дорожки. Старшей группы, сунув руки в карманы, курил в сторонке, наблюдая за работой.
- Приехали, - Александр открыл дверцу. - Это санблок, здесь ты пройдёшь полную санитарную обработку, прежде чем наденешь новую немецкую форму. Прошу.
К автомобилю подошёл младший офицер, Александр представил его Михаилу:
- Начальник медицинской службы, лейтенант Нойман, поступаешь в его распоряжение. После санобработки тебя отведут в казарму.
- Господин офицер, а как же мои личные вещи? - заволновался Мишка. - Майор пообещал, что мне их вернут.
- Вернут, не беспокойтесь.
Александр вновь уселся в тёмно-серый Опель, а Протасов, в сопровождении немецкого лейтенанта, поплёлся к бараку. На крыльце он внезапно остановился, мгновение назад его взгляд, бездумно скользивший по дорожке из кирпичной крошки и работавшем курсантом, случайно наткнулся на курившего в сторонке старшего. Мужичок был маленького роста, немного сутулый. Смоля сигарету, он почему-то смотрел на новичка с хитрым прищуром, козырёк суконной пилотки отбрасывал на его лицо густую тень и всё же, цепкая зрительная память Мишки, с небольшим запозданием, определила знакомые черты.
«Амбал?» - изумлённо прошептал он, но военный врач не дал ему задержаться на крыльце.
- Вам нужно поторопиться, рядовой, - сказал он по-немецки и потянул Мишку за рукав. - Через час вы должны стоять в строю.
Глава одиннадцатая
Москва; июль 1945 года
- Особистов, Костя, мы недолюбливали. Они это видели и к нам в разведку нос не совали - не проходили их хитрые фокусы, потому что у нас была круговая порука, в хорошем смысле слова.
Свободных легковушек в этот будний день в управлении не оказалось, все разъехались по срочным делам. Василькову, Егорову и Киму пришлось загружаться в скрипучий тарантас, так МУРовцы называли автобусы «ЗИС 8» довоенного производства. В жару и в холод ездить на них было тяжеловато: если в жару спасали сдвижные стёкла в окнах, то зимой тепла от слабенького мотора едва хватало для обогрева одного водителя.
Распределив обязанности, сотрудники группы Старцева рыли землю, перелопачивали архивные материалы по второму, а то и по третьему разу, встречались со свидетелями, обсуждали различные версии, строили предположения и никакого проку. Из скудного списка идей, самой перспективной или, по правде сказать, единственной рабочей оставалась та, которую подбросил майор Васильков. Никаким другим способом выйти на Амбала им не светило. Егоров с Горшеней даже смотались в пару московских тюрем и переговорили со старыми знакомцами из авторитетных блатных. Васю Егорова блатные уважали за его справедливость, за человеческое отношение, платили тем же - выручая нехитрой информацией, если, конечно, это не шло вразрез с воровским кодексом.
Но в этот раз не помогли и ураганы - один сказал будто знал Амбала и встречался с ним до войны, с тех пор сведений о нём не имел, другие вообще о таком не слышали.
- В конце 1944 года подкатил ко мне один капитан из особого отдела, хотел завербовать, - ты, дескать, ротный, заслуженный разведчик, коммунист, мы на тебя надеемся, - продолжал отвечать Васильков на вопросы Кима. - Отшил я его, сразу сказал - если чего заметим, без вас разберемся, сами.
- Ого! - уважительно покачал головой молодой лейтенант. - Лихо вы с ним. И он это стерпел?
- Спокойно отвалил, потому что ожидал подобный ответ. В разведке, Костя, хватало отчаянных голов, способных на что угодно. Мои ребята не смотрели ни название, ни на должности. Как-то, в Польше, по нашим тылам гонял на Виллисе пьяный генерал, заместитель командира корпуса, известный самодур и матершинник, порядки наводил. Нарвался на сержанта из моей роты, которого я отправил в тыл за боеприпасами. Генерал остановил нашу полуторку, выхватил пистолет и давай брызгать слюной: - Да я тебя, суку, этакую! Какого х.. драпаешь в тыл? Разворачивай или пристрелю, как собаку! Сержант поднял автомат, передёрнул затвор и такими же матюгами в ответы: - Ты что, смерти захотел? Совсем страх потерял, морда генеральская?
Ким восхищённо прошептал:
- Вот это я понимаю. Что же было потом? Небось, наказали того сержанта?
Васильков усмехнулся:
- Чёрта с два его наказали. Генерал тот мигом протрезвел, нырнул свою машину и умчался в сторону штаба, а моему сержанту ничего за это не было, хотя об этом случае узнали многие. Похоже генерал сам не желал поднимать шум, чтобы не прослыть идиотом.
***
Олесь Бойко и Ефим Баранец, по заданию Старцева, пытались раздобыть дополнительную информацию о погибшим на фронте, Михаиле Протасове. В архивах новыми сведениями разжиться не удалось, Протасов был новичком, слишком мелкой и незаметной сошкой в криминальном мире, чтобы заводить на него отдельное архивное дело.
Тем не менее, Бойко кое-что отыскал, а именно встретился с подполковником запаса Скрябиным, командовавшем в 1941 году отдельной ротой. То, что этот израненный майор еле ходивший на костылях выжил, было настоящим чудом. Протасова он, конечно же, не помнил, через отдельную роту таких прошло несколько тысяч, а вот штурм Одоева запомнил хорошо.
- В дивизию пришла директива – завтра, двадцать первого декабря, в честь дня рождения товарища Сталина, овладеть Одоевым, - рассказывал он. - Десять раз мы поднимались в атаку, пытаясь форсировать узкую реку. Немец в ответ открывал шквальный огонь из пулемётов и орудий, народу там полегло не счесть. Одоев взяли двадцать второго декабря, погибших потом хоронили в общих могилах: кого опознали, от кого только руки ноги остались.
Повторно изучая материалы, оперативники отметили одну интересную особенность, касающуюся главаря банды: как было известно, двадцать второго сентября 1941 года, банда молодых парней, под предводительством Амбала, среди бела дня напала на инкассатора и его охрану возле продуктового магазина на большой Пионерской.
Водителю Петренко – орденоносец, участник гражданской войны, удалось отбить нападение - одного он уложил на месте и двоих ранил. Одним из раненых оказался Протасов, вторым сам Амбал то бишь Сермягин Николай Анатольевич. Так вот, этот проныра Сермягин вторично за свою криминальную карьеру использовал трюк с побегом из больницы. Рана была опасной - пуля застряла в правом лёгком и поэтому в больнице подранка серьёзно не охраняли полагали, что он и встать то не сможет. Выставили сменный пост у палаты, где Сермягина готовили к операции и принялись ждать, пока доктора его выходит. А он возьми да у дери через окошко - связал две простыни с пододеяльником и втихаря спустился со второго этажа. Только его и видели…
Сегодня оперативники спланировали очередное посещение одной из дальних московских тюрем. Васильков, Егоров и Ким, по просьбе Старцева, отправились туда, где осенью 1941 года, во время следствия, содержался Михаил Протасов. В ходе розыскных действий группа выяснила, что обоих следователей, раскручивавших дело по нападению на инкассатора нет в живых. Первый добился отправки на фронт и погиб под Сталинградом, второй скончался годом позже, в конце 1943, когда в Москве и во многих других городах бушевала страшная эпидемия гриппа.
Зато остался в живых некий Евстигней Посонник, иногда использовавшийся сотрудниками НКВД в качестве подсадного. Он отбывал пятнадцати летний срок за целый букет ночных краж.
В силу преклонного возраста и слабого здоровья Евстигней стал ссученным, согласился работать на администрацию тюрьмы, а также снабжать следователей информации в обмен на то, что его не отправят в лагерь - всё таки пребывание в Московской тюрьме было несравнимо с тяжелейшей лагерной работой.
К этому персонажу, захватив гостиницы, МУРовцы и приехали.
***
- В камере-то не бось дымить не разрешают? – спокойно, по домашнему интересовался Егоров, будто знал сегодняшнего собеседника много лет.
- Не разрешают, гражданин начальник, - наслаждался табачным дымом Евстигней. - А мне страсть как хочется, только тут душу и отвожу.
- Вы плохо разбираетесь наших званиях?
- Совсем не разбираюсь.
- Плохо, господин Протасов, моё звание штурмбанфюрер СД, соответствует майору вермахта. Запоминайте, это вам пригодится. Знаете почему?
- Нет.
- Потому что мы хотим, чтобы вы поступили к нам на службу и не в простое армейское подразделение, а в Абвер. Вы что-нибудь слышали об Абвере?
- Никогда не слышал.
Офицер в чёрной форме переглянулся с мужчиной в штатском костюме и засмеялся:
- Неудивительно, это засекреченная структура, занимающаяся сбором информации о противнике, о них знают далеко не все даже в рейхе. И так, согласны ли вы послужить интересам Великой Германии?
Вопрос был с подвохом, ответ «нет» был равносилен смертельному приговору.
- Я согласен служить Германии, господин офицер, иначе не решился бы пересечь линию фронта, - ответил Михаил. - Но хотелось бы подробнее узнать о службе в этом, Абвере.
- Разумеется, о будущей службе вам расскажет Александр, - майор кивнул на сидящего рядом мужчину. – Кстати, он ваш соотечественник, а ныне офицер Абвера.
Светловолосый растянул в улыбке тонкие губы кивнул и приятным бархатным голосом спросил:
- Да вы ведь коренной москвич, Михаил. Не так ли?
***
Примерно через час, переодетый в гражданскую одежду Протасов ехал вместе с Александром на тёмно-сером легковом опеле, вслед за клонившимся горизонту солнцу. Он был почти счастлив - побег из отдельной роты смертников удался, немцы его не расстреляли ,не отправили в лагерь для военнопленных, а приняли весьма доброжелательно. Отсидка в банный гауптвахте закончилась, его везут не куда-нибудь, а в школу Абвера. Всё лучше, чем бегать под пулемётным огнём в атаку. Правда, когда он думал о своём будущем, в груди всё же холодело: скоро ли оно наступит и каким будет, удастся ли выжить после окончания разведшколы.
Отвечая на вопросы Мишки в штабной избе, светловолосый Александр Эфлинг был красноречив и убедителен, сулил хорошие условия в школе, не сложную работу после её окончания, продвижения по службе, хорошие суммы в рейхсмарках за каждое выполненное задание. Но несмотря на свою молодость, Протасов давно уяснил - говорить всегда легче, чем делать.
Слушая обещания Александра, он вспоминал, как Амбал с корешами готовились к очередному делу: долго балаболили за столом, расписывали всё по минутам, старательно учитывали всё, что могло спугнуть фарт и даже чертили мудрёные каракули в ученической тетради. А когда доходило до реального исполнения, то всё шло кувырком, они порой с трудом уносили ноги.
***
Служебный Опель Александра Эфлинга въехал в Польшу, где в маленьком местечке под Варшавой, располагалась разведшкола Абвера. За остаток дня они миновали две области, въехали в Белоруссию и остановились на ночлег в резервный пехотной дивизии вермахта, расквартированной на окраине Могилева.
Утром, плотно позавтракав, отправились дальше и за день успешно добрались до пригорода Варшавы. В Польше было теплее, а снега гораздо меньше, чем под Тулой и в Белоруссии. Насыщенный влагой воздух имел странный, незнакомый запах. Машина свернула в густой лес и с километра проехала по ровной грунтовой дороге, впереди показался забор из колючей проволоки.
- А вот и наша школа, - Александр провёл подбородком в сторону зелёных металлических ворот. - Надеюсь ты не забыл о моем предупреждении?
- Не забыл, - вздохнул Протасов.
- От двух до четырех недель тебе придется провести в предварительном лагере за колючей проволокой, - рассказывал Александр подробности дальнейшей службы Михаила, когда тот дал согласие сотрудничать с Абвером. - Там тебе промоют мозги, очистят их от Сталинской пропаганды, будешь заниматься строевой и военной подготовкой, получишь общее представление о разведывательной и диверсионной работе. Разумеется, пройдёшь ещё несколько проверок. Придётся постараться, Михаил, иначе тебя отчислят и отправят в Гехаймест лагерь - это отдельная зона концлагеря для военнопленных, где содержатся неудавшиеся агенты, посвящённые в тайны разведслужбы. Если ты успешно пройдёшь все проверки и начальную подготовку, то тебя переведут в разведшколу.
Зелёные ворота открылись, Опель остановился. От небольшой деревянный будки к ним подошёл дежурный унтер-офицер, взглянув в раскрытое удостоверение Александра козырнул:
- Fahren! (с немецкого - проезжайте)
Машина побежала дальше по многочисленным узким и чисто выметенным дорожкам остановилась она у длинного деревянного барака, рядом с которым работала группа военнослужащих - четыре человека размельчали молотками, сваленный в строительные носилки, битый красный кирпич, двое потом посыпали им дорожки. Старшей группы, сунув руки в карманы, курил в сторонке, наблюдая за работой.
- Приехали, - Александр открыл дверцу. - Это санблок, здесь ты пройдёшь полную санитарную обработку, прежде чем наденешь новую немецкую форму. Прошу.
К автомобилю подошёл младший офицер, Александр представил его Михаилу:
- Начальник медицинской службы, лейтенант Нойман, поступаешь в его распоряжение. После санобработки тебя отведут в казарму.
- Господин офицер, а как же мои личные вещи? - заволновался Мишка. - Майор пообещал, что мне их вернут.
- Вернут, не беспокойтесь.
Александр вновь уселся в тёмно-серый Опель, а Протасов, в сопровождении немецкого лейтенанта, поплёлся к бараку. На крыльце он внезапно остановился, мгновение назад его взгляд, бездумно скользивший по дорожке из кирпичной крошки и работавшем курсантом, случайно наткнулся на курившего в сторонке старшего. Мужичок был маленького роста, немного сутулый. Смоля сигарету, он почему-то смотрел на новичка с хитрым прищуром, козырёк суконной пилотки отбрасывал на его лицо густую тень и всё же, цепкая зрительная память Мишки, с небольшим запозданием, определила знакомые черты.
«Амбал?» - изумлённо прошептал он, но военный врач не дал ему задержаться на крыльце.
- Вам нужно поторопиться, рядовой, - сказал он по-немецки и потянул Мишку за рукав. - Через час вы должны стоять в строю.
Глава одиннадцатая
Москва; июль 1945 года
- Особистов, Костя, мы недолюбливали. Они это видели и к нам в разведку нос не совали - не проходили их хитрые фокусы, потому что у нас была круговая порука, в хорошем смысле слова.
Свободных легковушек в этот будний день в управлении не оказалось, все разъехались по срочным делам. Василькову, Егорову и Киму пришлось загружаться в скрипучий тарантас, так МУРовцы называли автобусы «ЗИС 8» довоенного производства. В жару и в холод ездить на них было тяжеловато: если в жару спасали сдвижные стёкла в окнах, то зимой тепла от слабенького мотора едва хватало для обогрева одного водителя.
Распределив обязанности, сотрудники группы Старцева рыли землю, перелопачивали архивные материалы по второму, а то и по третьему разу, встречались со свидетелями, обсуждали различные версии, строили предположения и никакого проку. Из скудного списка идей, самой перспективной или, по правде сказать, единственной рабочей оставалась та, которую подбросил майор Васильков. Никаким другим способом выйти на Амбала им не светило. Егоров с Горшеней даже смотались в пару московских тюрем и переговорили со старыми знакомцами из авторитетных блатных. Васю Егорова блатные уважали за его справедливость, за человеческое отношение, платили тем же - выручая нехитрой информацией, если, конечно, это не шло вразрез с воровским кодексом.
Но в этот раз не помогли и ураганы - один сказал будто знал Амбала и встречался с ним до войны, с тех пор сведений о нём не имел, другие вообще о таком не слышали.
- В конце 1944 года подкатил ко мне один капитан из особого отдела, хотел завербовать, - ты, дескать, ротный, заслуженный разведчик, коммунист, мы на тебя надеемся, - продолжал отвечать Васильков на вопросы Кима. - Отшил я его, сразу сказал - если чего заметим, без вас разберемся, сами.
- Ого! - уважительно покачал головой молодой лейтенант. - Лихо вы с ним. И он это стерпел?
- Спокойно отвалил, потому что ожидал подобный ответ. В разведке, Костя, хватало отчаянных голов, способных на что угодно. Мои ребята не смотрели ни название, ни на должности. Как-то, в Польше, по нашим тылам гонял на Виллисе пьяный генерал, заместитель командира корпуса, известный самодур и матершинник, порядки наводил. Нарвался на сержанта из моей роты, которого я отправил в тыл за боеприпасами. Генерал остановил нашу полуторку, выхватил пистолет и давай брызгать слюной: - Да я тебя, суку, этакую! Какого х.. драпаешь в тыл? Разворачивай или пристрелю, как собаку! Сержант поднял автомат, передёрнул затвор и такими же матюгами в ответы: - Ты что, смерти захотел? Совсем страх потерял, морда генеральская?
Ким восхищённо прошептал:
- Вот это я понимаю. Что же было потом? Небось, наказали того сержанта?
Васильков усмехнулся:
- Чёрта с два его наказали. Генерал тот мигом протрезвел, нырнул свою машину и умчался в сторону штаба, а моему сержанту ничего за это не было, хотя об этом случае узнали многие. Похоже генерал сам не желал поднимать шум, чтобы не прослыть идиотом.
***
Олесь Бойко и Ефим Баранец, по заданию Старцева, пытались раздобыть дополнительную информацию о погибшим на фронте, Михаиле Протасове. В архивах новыми сведениями разжиться не удалось, Протасов был новичком, слишком мелкой и незаметной сошкой в криминальном мире, чтобы заводить на него отдельное архивное дело.
Тем не менее, Бойко кое-что отыскал, а именно встретился с подполковником запаса Скрябиным, командовавшем в 1941 году отдельной ротой. То, что этот израненный майор еле ходивший на костылях выжил, было настоящим чудом. Протасова он, конечно же, не помнил, через отдельную роту таких прошло несколько тысяч, а вот штурм Одоева запомнил хорошо.
- В дивизию пришла директива – завтра, двадцать первого декабря, в честь дня рождения товарища Сталина, овладеть Одоевым, - рассказывал он. - Десять раз мы поднимались в атаку, пытаясь форсировать узкую реку. Немец в ответ открывал шквальный огонь из пулемётов и орудий, народу там полегло не счесть. Одоев взяли двадцать второго декабря, погибших потом хоронили в общих могилах: кого опознали, от кого только руки ноги остались.
Повторно изучая материалы, оперативники отметили одну интересную особенность, касающуюся главаря банды: как было известно, двадцать второго сентября 1941 года, банда молодых парней, под предводительством Амбала, среди бела дня напала на инкассатора и его охрану возле продуктового магазина на большой Пионерской.
Водителю Петренко – орденоносец, участник гражданской войны, удалось отбить нападение - одного он уложил на месте и двоих ранил. Одним из раненых оказался Протасов, вторым сам Амбал то бишь Сермягин Николай Анатольевич. Так вот, этот проныра Сермягин вторично за свою криминальную карьеру использовал трюк с побегом из больницы. Рана была опасной - пуля застряла в правом лёгком и поэтому в больнице подранка серьёзно не охраняли полагали, что он и встать то не сможет. Выставили сменный пост у палаты, где Сермягина готовили к операции и принялись ждать, пока доктора его выходит. А он возьми да у дери через окошко - связал две простыни с пододеяльником и втихаря спустился со второго этажа. Только его и видели…
Сегодня оперативники спланировали очередное посещение одной из дальних московских тюрем. Васильков, Егоров и Ким, по просьбе Старцева, отправились туда, где осенью 1941 года, во время следствия, содержался Михаил Протасов. В ходе розыскных действий группа выяснила, что обоих следователей, раскручивавших дело по нападению на инкассатора нет в живых. Первый добился отправки на фронт и погиб под Сталинградом, второй скончался годом позже, в конце 1943, когда в Москве и во многих других городах бушевала страшная эпидемия гриппа.
Зато остался в живых некий Евстигней Посонник, иногда использовавшийся сотрудниками НКВД в качестве подсадного. Он отбывал пятнадцати летний срок за целый букет ночных краж.
В силу преклонного возраста и слабого здоровья Евстигней стал ссученным, согласился работать на администрацию тюрьмы, а также снабжать следователей информации в обмен на то, что его не отправят в лагерь - всё таки пребывание в Московской тюрьме было несравнимо с тяжелейшей лагерной работой.
К этому персонажу, захватив гостиницы, МУРовцы и приехали.
***
- В камере-то не бось дымить не разрешают? – спокойно, по домашнему интересовался Егоров, будто знал сегодняшнего собеседника много лет.
- Не разрешают, гражданин начальник, - наслаждался табачным дымом Евстигней. - А мне страсть как хочется, только тут душу и отвожу.