Человек из Санкт-Петербурга
Часть 11 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Шарлотта отпила из своего бокала немного шампанского, но есть ей не хотелось. Она посмотрела в окно. На тротуаре толпились зеваки, пришедшие взглянуть, как выстраиваются в очередь даже сильные мира сего. Она сразу обратила внимание на высокого мужчину с худощавым привлекательным лицом, который стоял, опершись на велосипед, и пристально разглядывал их карету. Что-то в его облике заставило Шарлотту поежиться и отвести взгляд.
После трогательной церемонии отъезда из дома праздное ожидание подействовало на нее успокаивающе. К тому времени, когда их экипаж миновал наконец дворцовые ворота и подкатил к величественному входу, она уже почти полностью стала самой собой – то есть девушкой скептически настроенной, не признающей авторитетов и немного нетерпеливой.
Карета остановилась, дверь открылась. Шарлотта, левой рукой поддерживая шлейф, а правой чуть приподняв нижние юбки, вышла из экипажа и прошествовала внутрь дворца.
Просторный, покрытый красным ковром вестибюль ослеплял ярким светом и игрой красок. Несмотря на весь свой скептицизм, она невольно ощутила прилив волнения при виде целой толпы женщин в белых нарядах и мужчин в сверкающих мундирах. Искрились бриллианты, клацали ножны шпаг, покачивались плюмажи. В углах по стойке смирно стояли одетые в красное бифитеры[10].
Шарлотта и Лидия оставили свои верхние накидки в гардеробной и, сопровождаемые Стивеном и Алексом, снова прошли через вестибюль и поднялись вверх по лестнице, вдоль которой выстроилась йоменская стража[11] с алебардами и были выставлены корзины с неимоверным количеством алых и белых роз. Миновав картинную галерею, они попали в первую из трех дворцовых гостиных с огромными канделябрами и начищенным до зеркального блеска паркетом. Здесь шествие заканчивалось, и гости просто стояли, разбившись на группы, беседуя и не уставая восхищаться нарядами друг друга. Шарлотта сразу заметила свою кузину Белинду рядом с дядей Джорджем и тетей Клариссой. Две семьи обменялись приветствиями.
Дядя Джордж был одет почти в точности как отец, но, будучи тучен и краснолиц, выглядел в своем мундире просто нелепо. Шарлотте стало любопытно, как чувствует себя Кларисса – такая молодая и хорошенькая, – являясь женой этого неуклюжего толстячка.
Папа между тем оглядывал зал, словно кого-то выискивал.
– Ты не видел здесь Черчилля? – спросил он Джорджа.
– Боже милостивый, зачем он тебе понадобился?
Стивен посмотрел на часы.
– Нам пора занять свои места в тронном зале, – сказал он. – С твоего позволения, Кларисса, я оставлю Шарлотту под вашим присмотром.
Затем папа, мама и Алекс удалились.
– У тебя шикарное платье, – шепнула Шарлотте Белинда.
– Только жутко неудобное.
– Так и знала, что ты это скажешь!
– Ты необычайно хороша сегодня.
– Спасибо. – Белинда понизила голос. – Послушай, этот ваш князь Орлов такой импозантный.
– Да, он очень мил.
– Мне кажется, что мил – это не то слово.
– Что за странный блеск я замечаю в твоих глазах?
– Мне нужно с тобой серьезно поговорить, – прошептала Белинда едва слышно.
– О чем?
– Помнишь, что мы обсуждали в твоем убежище, когда взяли те книжки из библиотеки Уолден-Холла?
Шарлотта бросила взгляд в сторону своих дяди и тети, но те даже не смотрели в их сторону, занятые разговором с темнокожим господином в розовом атласном тюрбане.
– Конечно, помню.
– Так вот – об этом же.
Но внезапно наступила полная тишина. Толпа расступилась, образовав в центре гостиной проход. Шарлотта оглянулась и увидела, как в зал вошла королевская чета в сопровождении пажей, нескольких членов монаршей семьи и индийца-телохранителя.
По комнате подобно громкому вздоху пронесся шелест шелка, потому что все женщины одновременно склонились в глубоком реверансе.
В тронном зале оркестр, невидимый на «Галерее менестрелей», грянул «Боже, храни короля». Лидия посмотрела в сторону двери, охраняемой раззолоченными великанами. Сначала показались двое пятившихся слуг. Один из них нес золотой жезл, второй – серебряный. Затем величавой поступью с легкими улыбками на устах вошли король и королева. Они поднялись на подиум и встали спиной к двум расположенным рядом тронам. Их эскорт равномерно распределился вокруг возвышения, тоже оставаясь на ногах.
На королеве Мэри было платье из золотой парчи и корона, инкрустированная изумрудами. «Она далеко не красавица, – подумала Лидия, – но, по слухам, король ее обожает». В свое время она была помолвлена со старшим братом своего нынешнего мужа, но когда тот умер от воспаления легких, мгновенно переключила внимание на следующего наследника престола, что многим показалось холодным расчетом. Однако теперь общественное мнение единодушно признало, что из нее получилась хорошая королева и преданная жена. Лидии искренне хотелось бы познакомиться с ней поближе.
Началась церемония представлений. Одна за другой вперед выходили жены послов, кланялись королю, затем королеве и возвращались на свои места. Затем их сменили сами послы, разодетые в разнообразные, порой почти опереточные мундиры, за исключением посла США, надевшего к случаю обычный черный фрак, словно для того, чтобы лишний раз напомнить, что американцы не придают значения подобной церемониальной мишуре.
Пока тянулся этот ритуал, у Лидии было время осмотреть в деталях тронный зал с его покрытыми малиновым атласом стенами, героическим фризом под потолком, огромными люстрами и буквально тысячами цветов повсюду. Ей нравились помпезные ритуалы, красивые наряды и тщательно регламентированные церемонии; они одновременно и волновали ее, и успокаивали нервы. Она встретилась взглядом с герцогиней Девонширской, личной камердинершей королевы, и обменялась с ней сдержанными улыбками. Потом она заметила в толпе Джона Бернса – первого социалиста, ставшего министром торговли, и поразилась роскошному золотому шитью на его костюме.
Когда представление дипломатического корпуса подошло к концу, король и королева сели. Члены королевской семьи, дипломаты и самые старшие из аристократов последовали их примеру. Лидия, ее муж, как и прочая более мелкая знать, продолжали оставаться на ногах.
Наконец началось представление дебютанток. Каждая из девушек должна была на секунду замереть на пороге тронного зала, чтобы паж снял ее шлейф с руки и растянул позади нее. А затем начинался долгий проход по красному ковру к тронам под пристальными взглядами всех собравшихся. И если девушка проявляла всю свою элегантность и природную свободу движений при таких обстоятельствах, она могла потом проделать это где угодно.
Приблизившись к подиуму, дебютантка передавала свое приглашение лорду-камергеру, который оглашал ее имя. Она делала реверансы в сторону короля и королевы. «Увы, – отметила про себя Лидия, – у очень немногих девушек это выходит грациозно». У нее самой возникло немало сложностей, когда она упорно репетировала эти движения с Шарлоттой, и, вероятно, через то же прошли и матери остальных дебютанток. Поклонившись, девушка продолжала движение, тщательно следя, чтобы ни на секунду не оказаться спиной к монаршим тронам, и сливалась с толпой вдоль стен зала.
Дебютантки следовали одна за другой так быстро, что у каждой возникала опасность наступить на шлейф впереди идущей. Вся нынешняя церемония показалась Лидии начисто лишенной личностного начала и более формальной, чем прежде. Сама она представлялась королеве Виктории в сезон 1896 года вскоре после свадьбы с Уолденом. Тогда она должна была целовать королеве руку. Теперь же такую важную часть ритуала упразднили, вероятно, для экономии времени. И это превращало зал в подобие фабричного конвейера, предназначенного для того, чтобы пропустить максимальное число дебютанток как можно быстрее. Но представлявшиеся сегодня девушки об этом не знали, а если бы и знали, вряд ли бы расстроились.
Внезапно в проеме двери показалась Шарлотта, паж растянул ее шлейф едва заметным прикосновением отправил в путь, и она пошла по красному ковру, высоко держа голову, исполненная, как показалось Лидии, искренней серьезности и уверенности. И матери подумалось: «Вот момент, ради которого я жила!» Девушка, шедшая впереди Шарлотты, уже склонилась в поклоне королю, когда случилось нечто совершенно невообразимое.
Вместо того чтобы, распрямившись, закончить реверанс, дебютантка пристально посмотрела на короля, умоляющим жестом простерла в его сторону руки и громко выкрикнула:
– Ваше величество, во имя всего святого, прекратите пытать несчастных женщин!
«О Боже! Это суфражистка», – поняла Лидия.
И вновь посмотрела на дочь. Шарлотта застыла на полпути к подиуму, глядя на разыгравшуюся сцену с ужасом на побледневшем лице.
Но шок, воцарившийся в приумолкшем зале, продлился едва ли мгновение. Первыми нашлись двое камер-юнкеров. Они бросились вперед, крепко взяли девушку под руки и довольно бесцеремонно вывели из помещения.
Королева заметно покраснела. Королю удалось сделать вид, что ничего не произошло. Лидия не сводила глаз с Шарлотты, думая: «Ну почему это должно было случиться перед представлением моей дочери?»
Впрочем, теперь на Шарлотту устремились все взоры. Лидии хотелось крикнуть: «Не подавай вида, что смущена, просто заверши церемонию!»
Шарлотта продолжала стоять неподвижно, но румянец уже вернулся на ее щеки. Лидия заметила, как она глубоко втянула в себя воздух.
Затем девушка пошла дальше. У Лидии перехватило дыхание. Шарлотта передала свое приглашение лорду-камергеру, который произнес:
– Представляется леди Шарлотта Уолден.
Шарлотта уже стояла перед королем.
«Осторожно!» – мысленно предостерегла ее мать.
Реверанс дался ей легко и непринужденно.
Потом поклон королеве.
Легкий разворот корпуса и грациозный уход от подиума.
Лидия вздохнула с облегчением.
Стоявшая рядом дама – баронесса, которую она уже встречала, но толком не знала, – прошептала:
– Эта девочка все сделала просто превосходно.
– Это моя дочь, – расплылась в улыбке Лидия.
Втайне от всех Уолден восхищался поступком суфражистки. «Какая смелая девушка!» – мысленно признал он. Конечно, если бы нечто подобное выкинула при дворе Шарлотта, он пришел бы в неописуемый ужас, но поскольку то была чужая дочь, отнесся к инциденту как к забавной интермедии посреди бесконечно скучной церемонии. Он, конечно же, отметил выдержку и изящество дочери, но воспринял все спокойно – ничего другого он от нее и не ожидал. Шарлотта – весьма уверенная в себе молодая аристократка, и, по его мнению, вместо бесконечного волнения Лидии, воспитавшей такую дочь, следовало просто гордиться собой.
Много лет назад Уолден получал от подобных ритуалов огромное удовольствие. Молодым человеком он любил приодеться в дворцовый мундир и показать себя. Тогда и ноги служили безотказно. А сейчас ему казалось, что он выглядит глуповато в брюках до колен и шелковых чулках, не говоря уже об этой чертовой тяжелой шпаге, болтавшейся сбоку. К тому же он так часто бывал при дворе раньше, что никакой самый экзотический карнавал уже не привлек бы его.
Интересно, как только все это выносит король Георг? – подумал он. Монарх импонировал Уолдену. Конечно, в сравнении с покойным батюшкой Эдуардом VII Георг выглядел несколько бесцветным и мягкотелым. Этого короля простолюдины никогда не будут звать между собой «наш старый добрый Джорджи», подобно тому, как вслед отцу с тротуаров неслось: «Да здравствует наш старый добрый Тедди[12]!» Но рано или поздно все оценят тихое обаяние и скромный образ жизни Георга. Он умел проявлять твердость характера, хотя до сих пор пускал ее в ход крайне редко, а Уолдену нравились мужчины, умевшие настоять на своем. И посему он считал, что царствование Георга войдет в историю как славный период.
Наконец была представлена последняя дебютантка, и чета монархов поднялась с тронов. Оркестр снова заиграл национальный гимн. Король поклонился сразу всем, а королева раскланялась сначала с послами, потом с их женами, с герцогинями и, в последнюю очередь, – с министрами. Король взял королеву за руку. Пажи подхватили ее шлейф. Слуги попятились к двери. И чета монархов вышла, после чего вслед за ней в строго установленной очередности зал стали покидать все прочие.
Приглашенных рассадили к ужину в трех разных столовых: одна предназначалась для короля с королевой, их ближайших родственников и друзей, вторая вместила в себя дипломатов, а в третью направились остальные. Уолден числился среди друзей, но не был достаточно близок к королю и потому оказался в третьем зале. Алекс должен был ужинать с дипломатами.
За ужином граф воссоединился с членами своей семьи. Лидия так и сияла.
– Поздравляю с успешным дебютом, Шарлотта, – сказал отец.
– Что это была за мерзкая девица? – спросила Лидия.
– Я слышал, кто-то говорил, что она дочь архитектора, – ответил Уолден.
– Тогда все понятно, – кивнула жена.
– Почему тогда все понятно? – недоуменно поинтересовалась Шарлотта.
Уолден улыбнулся ее наивности.
– Твоя мама имеет в виду, что она с нами не одного поля ягода.
– Но почему она считает, что король пытает женщин?
– Она имела в виду суфражисток. Но давайте не будем портить подобными разговорами столь незабываемый вечер. Приступим к ужину. Все выглядит так аппетитно!
В зале был установлен длинный стол, весь в цветах, но главное – в холодных и горячих блюдах. Слуги в красных с золотом королевских ливреях раскладывали по тарелкам гостей омаров, филе форели, жареных перепелов, йоркскую ветчину, яйца ржанки, разнообразнейшие пироги и десерты. Уолден наполнил тарелку и присел, чтобы насладиться едой. Простояв на ногах в тронном зале более двух часов, он зверски проголодался.
«Рано или поздно, – размышлял он, – Шарлотта узнает все о суфражистках, их голодовке и насильственном кормлении, но сей предмет, мягко выражаясь, настолько неделикатного свойства, что чем дольше она останется в блаженном неведении, тем лучше для нее. В этом возрасте ее жизнь должна состоять из увеселений и пикников, платьев и шляпок, сплетен и флирта».
После трогательной церемонии отъезда из дома праздное ожидание подействовало на нее успокаивающе. К тому времени, когда их экипаж миновал наконец дворцовые ворота и подкатил к величественному входу, она уже почти полностью стала самой собой – то есть девушкой скептически настроенной, не признающей авторитетов и немного нетерпеливой.
Карета остановилась, дверь открылась. Шарлотта, левой рукой поддерживая шлейф, а правой чуть приподняв нижние юбки, вышла из экипажа и прошествовала внутрь дворца.
Просторный, покрытый красным ковром вестибюль ослеплял ярким светом и игрой красок. Несмотря на весь свой скептицизм, она невольно ощутила прилив волнения при виде целой толпы женщин в белых нарядах и мужчин в сверкающих мундирах. Искрились бриллианты, клацали ножны шпаг, покачивались плюмажи. В углах по стойке смирно стояли одетые в красное бифитеры[10].
Шарлотта и Лидия оставили свои верхние накидки в гардеробной и, сопровождаемые Стивеном и Алексом, снова прошли через вестибюль и поднялись вверх по лестнице, вдоль которой выстроилась йоменская стража[11] с алебардами и были выставлены корзины с неимоверным количеством алых и белых роз. Миновав картинную галерею, они попали в первую из трех дворцовых гостиных с огромными канделябрами и начищенным до зеркального блеска паркетом. Здесь шествие заканчивалось, и гости просто стояли, разбившись на группы, беседуя и не уставая восхищаться нарядами друг друга. Шарлотта сразу заметила свою кузину Белинду рядом с дядей Джорджем и тетей Клариссой. Две семьи обменялись приветствиями.
Дядя Джордж был одет почти в точности как отец, но, будучи тучен и краснолиц, выглядел в своем мундире просто нелепо. Шарлотте стало любопытно, как чувствует себя Кларисса – такая молодая и хорошенькая, – являясь женой этого неуклюжего толстячка.
Папа между тем оглядывал зал, словно кого-то выискивал.
– Ты не видел здесь Черчилля? – спросил он Джорджа.
– Боже милостивый, зачем он тебе понадобился?
Стивен посмотрел на часы.
– Нам пора занять свои места в тронном зале, – сказал он. – С твоего позволения, Кларисса, я оставлю Шарлотту под вашим присмотром.
Затем папа, мама и Алекс удалились.
– У тебя шикарное платье, – шепнула Шарлотте Белинда.
– Только жутко неудобное.
– Так и знала, что ты это скажешь!
– Ты необычайно хороша сегодня.
– Спасибо. – Белинда понизила голос. – Послушай, этот ваш князь Орлов такой импозантный.
– Да, он очень мил.
– Мне кажется, что мил – это не то слово.
– Что за странный блеск я замечаю в твоих глазах?
– Мне нужно с тобой серьезно поговорить, – прошептала Белинда едва слышно.
– О чем?
– Помнишь, что мы обсуждали в твоем убежище, когда взяли те книжки из библиотеки Уолден-Холла?
Шарлотта бросила взгляд в сторону своих дяди и тети, но те даже не смотрели в их сторону, занятые разговором с темнокожим господином в розовом атласном тюрбане.
– Конечно, помню.
– Так вот – об этом же.
Но внезапно наступила полная тишина. Толпа расступилась, образовав в центре гостиной проход. Шарлотта оглянулась и увидела, как в зал вошла королевская чета в сопровождении пажей, нескольких членов монаршей семьи и индийца-телохранителя.
По комнате подобно громкому вздоху пронесся шелест шелка, потому что все женщины одновременно склонились в глубоком реверансе.
В тронном зале оркестр, невидимый на «Галерее менестрелей», грянул «Боже, храни короля». Лидия посмотрела в сторону двери, охраняемой раззолоченными великанами. Сначала показались двое пятившихся слуг. Один из них нес золотой жезл, второй – серебряный. Затем величавой поступью с легкими улыбками на устах вошли король и королева. Они поднялись на подиум и встали спиной к двум расположенным рядом тронам. Их эскорт равномерно распределился вокруг возвышения, тоже оставаясь на ногах.
На королеве Мэри было платье из золотой парчи и корона, инкрустированная изумрудами. «Она далеко не красавица, – подумала Лидия, – но, по слухам, король ее обожает». В свое время она была помолвлена со старшим братом своего нынешнего мужа, но когда тот умер от воспаления легких, мгновенно переключила внимание на следующего наследника престола, что многим показалось холодным расчетом. Однако теперь общественное мнение единодушно признало, что из нее получилась хорошая королева и преданная жена. Лидии искренне хотелось бы познакомиться с ней поближе.
Началась церемония представлений. Одна за другой вперед выходили жены послов, кланялись королю, затем королеве и возвращались на свои места. Затем их сменили сами послы, разодетые в разнообразные, порой почти опереточные мундиры, за исключением посла США, надевшего к случаю обычный черный фрак, словно для того, чтобы лишний раз напомнить, что американцы не придают значения подобной церемониальной мишуре.
Пока тянулся этот ритуал, у Лидии было время осмотреть в деталях тронный зал с его покрытыми малиновым атласом стенами, героическим фризом под потолком, огромными люстрами и буквально тысячами цветов повсюду. Ей нравились помпезные ритуалы, красивые наряды и тщательно регламентированные церемонии; они одновременно и волновали ее, и успокаивали нервы. Она встретилась взглядом с герцогиней Девонширской, личной камердинершей королевы, и обменялась с ней сдержанными улыбками. Потом она заметила в толпе Джона Бернса – первого социалиста, ставшего министром торговли, и поразилась роскошному золотому шитью на его костюме.
Когда представление дипломатического корпуса подошло к концу, король и королева сели. Члены королевской семьи, дипломаты и самые старшие из аристократов последовали их примеру. Лидия, ее муж, как и прочая более мелкая знать, продолжали оставаться на ногах.
Наконец началось представление дебютанток. Каждая из девушек должна была на секунду замереть на пороге тронного зала, чтобы паж снял ее шлейф с руки и растянул позади нее. А затем начинался долгий проход по красному ковру к тронам под пристальными взглядами всех собравшихся. И если девушка проявляла всю свою элегантность и природную свободу движений при таких обстоятельствах, она могла потом проделать это где угодно.
Приблизившись к подиуму, дебютантка передавала свое приглашение лорду-камергеру, который оглашал ее имя. Она делала реверансы в сторону короля и королевы. «Увы, – отметила про себя Лидия, – у очень немногих девушек это выходит грациозно». У нее самой возникло немало сложностей, когда она упорно репетировала эти движения с Шарлоттой, и, вероятно, через то же прошли и матери остальных дебютанток. Поклонившись, девушка продолжала движение, тщательно следя, чтобы ни на секунду не оказаться спиной к монаршим тронам, и сливалась с толпой вдоль стен зала.
Дебютантки следовали одна за другой так быстро, что у каждой возникала опасность наступить на шлейф впереди идущей. Вся нынешняя церемония показалась Лидии начисто лишенной личностного начала и более формальной, чем прежде. Сама она представлялась королеве Виктории в сезон 1896 года вскоре после свадьбы с Уолденом. Тогда она должна была целовать королеве руку. Теперь же такую важную часть ритуала упразднили, вероятно, для экономии времени. И это превращало зал в подобие фабричного конвейера, предназначенного для того, чтобы пропустить максимальное число дебютанток как можно быстрее. Но представлявшиеся сегодня девушки об этом не знали, а если бы и знали, вряд ли бы расстроились.
Внезапно в проеме двери показалась Шарлотта, паж растянул ее шлейф едва заметным прикосновением отправил в путь, и она пошла по красному ковру, высоко держа голову, исполненная, как показалось Лидии, искренней серьезности и уверенности. И матери подумалось: «Вот момент, ради которого я жила!» Девушка, шедшая впереди Шарлотты, уже склонилась в поклоне королю, когда случилось нечто совершенно невообразимое.
Вместо того чтобы, распрямившись, закончить реверанс, дебютантка пристально посмотрела на короля, умоляющим жестом простерла в его сторону руки и громко выкрикнула:
– Ваше величество, во имя всего святого, прекратите пытать несчастных женщин!
«О Боже! Это суфражистка», – поняла Лидия.
И вновь посмотрела на дочь. Шарлотта застыла на полпути к подиуму, глядя на разыгравшуюся сцену с ужасом на побледневшем лице.
Но шок, воцарившийся в приумолкшем зале, продлился едва ли мгновение. Первыми нашлись двое камер-юнкеров. Они бросились вперед, крепко взяли девушку под руки и довольно бесцеремонно вывели из помещения.
Королева заметно покраснела. Королю удалось сделать вид, что ничего не произошло. Лидия не сводила глаз с Шарлотты, думая: «Ну почему это должно было случиться перед представлением моей дочери?»
Впрочем, теперь на Шарлотту устремились все взоры. Лидии хотелось крикнуть: «Не подавай вида, что смущена, просто заверши церемонию!»
Шарлотта продолжала стоять неподвижно, но румянец уже вернулся на ее щеки. Лидия заметила, как она глубоко втянула в себя воздух.
Затем девушка пошла дальше. У Лидии перехватило дыхание. Шарлотта передала свое приглашение лорду-камергеру, который произнес:
– Представляется леди Шарлотта Уолден.
Шарлотта уже стояла перед королем.
«Осторожно!» – мысленно предостерегла ее мать.
Реверанс дался ей легко и непринужденно.
Потом поклон королеве.
Легкий разворот корпуса и грациозный уход от подиума.
Лидия вздохнула с облегчением.
Стоявшая рядом дама – баронесса, которую она уже встречала, но толком не знала, – прошептала:
– Эта девочка все сделала просто превосходно.
– Это моя дочь, – расплылась в улыбке Лидия.
Втайне от всех Уолден восхищался поступком суфражистки. «Какая смелая девушка!» – мысленно признал он. Конечно, если бы нечто подобное выкинула при дворе Шарлотта, он пришел бы в неописуемый ужас, но поскольку то была чужая дочь, отнесся к инциденту как к забавной интермедии посреди бесконечно скучной церемонии. Он, конечно же, отметил выдержку и изящество дочери, но воспринял все спокойно – ничего другого он от нее и не ожидал. Шарлотта – весьма уверенная в себе молодая аристократка, и, по его мнению, вместо бесконечного волнения Лидии, воспитавшей такую дочь, следовало просто гордиться собой.
Много лет назад Уолден получал от подобных ритуалов огромное удовольствие. Молодым человеком он любил приодеться в дворцовый мундир и показать себя. Тогда и ноги служили безотказно. А сейчас ему казалось, что он выглядит глуповато в брюках до колен и шелковых чулках, не говоря уже об этой чертовой тяжелой шпаге, болтавшейся сбоку. К тому же он так часто бывал при дворе раньше, что никакой самый экзотический карнавал уже не привлек бы его.
Интересно, как только все это выносит король Георг? – подумал он. Монарх импонировал Уолдену. Конечно, в сравнении с покойным батюшкой Эдуардом VII Георг выглядел несколько бесцветным и мягкотелым. Этого короля простолюдины никогда не будут звать между собой «наш старый добрый Джорджи», подобно тому, как вслед отцу с тротуаров неслось: «Да здравствует наш старый добрый Тедди[12]!» Но рано или поздно все оценят тихое обаяние и скромный образ жизни Георга. Он умел проявлять твердость характера, хотя до сих пор пускал ее в ход крайне редко, а Уолдену нравились мужчины, умевшие настоять на своем. И посему он считал, что царствование Георга войдет в историю как славный период.
Наконец была представлена последняя дебютантка, и чета монархов поднялась с тронов. Оркестр снова заиграл национальный гимн. Король поклонился сразу всем, а королева раскланялась сначала с послами, потом с их женами, с герцогинями и, в последнюю очередь, – с министрами. Король взял королеву за руку. Пажи подхватили ее шлейф. Слуги попятились к двери. И чета монархов вышла, после чего вслед за ней в строго установленной очередности зал стали покидать все прочие.
Приглашенных рассадили к ужину в трех разных столовых: одна предназначалась для короля с королевой, их ближайших родственников и друзей, вторая вместила в себя дипломатов, а в третью направились остальные. Уолден числился среди друзей, но не был достаточно близок к королю и потому оказался в третьем зале. Алекс должен был ужинать с дипломатами.
За ужином граф воссоединился с членами своей семьи. Лидия так и сияла.
– Поздравляю с успешным дебютом, Шарлотта, – сказал отец.
– Что это была за мерзкая девица? – спросила Лидия.
– Я слышал, кто-то говорил, что она дочь архитектора, – ответил Уолден.
– Тогда все понятно, – кивнула жена.
– Почему тогда все понятно? – недоуменно поинтересовалась Шарлотта.
Уолден улыбнулся ее наивности.
– Твоя мама имеет в виду, что она с нами не одного поля ягода.
– Но почему она считает, что король пытает женщин?
– Она имела в виду суфражисток. Но давайте не будем портить подобными разговорами столь незабываемый вечер. Приступим к ужину. Все выглядит так аппетитно!
В зале был установлен длинный стол, весь в цветах, но главное – в холодных и горячих блюдах. Слуги в красных с золотом королевских ливреях раскладывали по тарелкам гостей омаров, филе форели, жареных перепелов, йоркскую ветчину, яйца ржанки, разнообразнейшие пироги и десерты. Уолден наполнил тарелку и присел, чтобы насладиться едой. Простояв на ногах в тронном зале более двух часов, он зверски проголодался.
«Рано или поздно, – размышлял он, – Шарлотта узнает все о суфражистках, их голодовке и насильственном кормлении, но сей предмет, мягко выражаясь, настолько неделикатного свойства, что чем дольше она останется в блаженном неведении, тем лучше для нее. В этом возрасте ее жизнь должна состоять из увеселений и пикников, платьев и шляпок, сплетен и флирта».