Чайная роза
Часть 72 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я хочу два таких, как на Кони-Айленде. С горчицей, луком и кислой капустой, – ответил мальчишка. – И тушеная фасоль сбоку.
– М-да… – пробормотал Брендан. – Рад, что мы с тобой не спим в одной комнате.
– Пить что будешь? – спросила официантка.
– Пинту «Шефера» в охлажденной кружке.
– Не жирно ли, сынок?
– Тогда коктейль «Рики» с лаймом.
Пока ждали заказанную еду, Джо с Бренданом узнали, что мальчишку зовут Эдди. Жил он на Деланси-стрит, в одной комнате с родителями и еще четырьмя братьями и сестрами. Мать работала на фабрике, отец болтался без работы. Джо объяснил Эдди, что разыскивает торговца Майкла Финнегана и его племянницу Фиону. Он дал мальчишке четвертак. Эдди пообещал непременно разыскать дядю и племянницу. Управившись с едой и питьем, юный сыщик спросил, где Джо остановился, и отправился выполнять поручение.
– А ты не боишься, что он только все испортит? – спросил Брендан, глядя вслед Эдди.
– Он не сделает хуже того, что уже сделал я, – ответил Джо.
Брендан развалился на стуле, вытирая рот.
– Я тоже двину, – громко рыгнув, сказал он. – Нужно купить для новой работы сапоги попрочнее. И новую шляпу.
– Шляпа тебе зачем?
Брендан хитро улыбнулся:
– Вечером иду в гости к семье Феррара.
– И чтобы повидаться с Альфи и Фредом, тебе нужна новая шляпа?
– Нет, конечно. Что, дурень, не допер? Я ж только для прикрытия иду к братьям. Кого я хочу видеть, так это Анджелину.
– Ее ты увидишь только во сне. Альфи с Фредом помнят твои шуточки и знают, что ты за фрукт. Они тебя к их сестре на пушечный выстрел не пустят.
– Это мы еще посмотрим.
Они распрощались. Брендан зашагал в южном направлении, а Джо – в северном. Ходьба благотворно повлияла на его настроение. Неказистые дома Нижнего Ист-Сайда сменились красивыми особняками из песчаника. Это место называлось Грамерси-парком. Беспокойство Джо уступало место оптимизму. В городе попадались приятные уголки, и сейчас Джо находился в одном из них. Нью-Йорк был многогранен. Здесь хватало жестокости и борьбы за выживание. Но город имел и другие, волнующие грани. И те грани, если смотреть на них глазами Брендана, Альфи и Фреда, были полны надежд и обещаний. Многие здесь начинали совершенно новую жизнь. Нью-Йорк давал людям второй шанс. Может, даст и ему.
Когда он шел по Ирвинг-плейс, его внимание привлекла перепалка между рабочими и их прорабом.
– Парни, вы что, оба белены объелись? Ушей лишились? Я же велел вам первую вывеску снять совсем, а на ее месте закрепить другую, с названием галереи.
– Я думал, их нужно вешать обе, одну над другой, – сказал кто-то из рабочих.
Джо увидел причину спора – красивую вывеску на стене кирпичного особняка. Затейливыми буквами на ней было выведено: «ЧАЙНАЯ РОЗА».
– Она сейчас наверху, – продолжал прораб, – но вот-вот спустится. Она велела мне немедленно снять эту вывеску. Когда она увидит ваши художества, то яйца мне оторвет, а потом я оторву ваши. Знаете ведь ее характер. Живо исправляйте!
Джо покачал головой и усмехнулся. Кто ж владеет этим особняком? Должно быть, какая-нибудь старая ведьма, если способна нагнать страху на рабочих и их прораба. Джо зашагал в сторону Двадцать третьей улицы, где жил галантерейщик М. Р. Финнеган. О нем Джо узнал от хозяйки меблирашки. Возможно, этот человек и окажется дядей Фионы.
Глава 53
Фиона стояла в роскошной, полной зеркал примерочной и хмурилась на корсет, который ее заставили надеть.
– Мне не нужен корсет. Я их не люблю. От них кожа чешется.
Мадам Эжени, модная и очень дорогая нью-йоркская портниха, и бровью не повела.
– Речь не о том, что вы любите, а о том, что требуется вашему платью, – изрекла она.
Портниха обошла вокруг Фионы, оценила, как сидит корсет, после чего надула губы и недовольно покачала головой.
– Симона! – крикнула она.
Появилась юркая молодая женщина с подушечкой для булавок на запястье.
– Слушаю, мадам.
– Затяни потуже. Остановишься, когда я скажу.
Фиона чувствовала, как ловкие пальцы помощницы развязали шнуровку. Затем колени Симоны уперлись ей в поясницу и те же пальцы начали затягивать этот жуткий панцирь.
– Хватит! – запротестовала Фиона. – Так слишком тесно! Я не смогу ни сесть, ни есть, ни даже… думать!
Но и эти протесты не тронули мадам Эжени.
– В день вашей свадьбы вы и не будете садиться, чтобы не помять платье. Есть тоже не будете, чтобы его не запачкать. И уж конечно, вам незачем думать! Когда люди думают, они морщат лоб, а это сразу испортит ваше прекрасное лицо. У вас одна задача – выглядеть красиво… Симона, еще чуть-чуть, – распорядилась мадам, постучав по бокам корсета.
Симона с силой потянула за концы шнуровки. В это время мадам схватила груди Фионы и высоко подняла их.
– Завязывай! – распорядилась она.
Симона завязала узел, и Фиона вдруг стала обладательницей высоких, полных грудей, напоминающих два бланманже.
– Черт побери! Этот корсет сделал мне грудь в два раза больше! – сказала она, поворачиваясь к Мэри и Мэдди, сидевшим сзади в глубоких креслах.
– Какая красота! – воскликнула Мэдди. – Просто загляденье! Обязательно закажу себе такой же корсет.
Мадам с Симоной ушли за свадебным платьем. Фиона повернулась к зеркалу, хмуро разглядывая себя. Проклятый корсет давил со всех сторон, ограничивал движения, был настоящим орудием пытки. Она не могла дышать. Застонав от отчаяния, она ощупью развязала узел, сорвала с себя корсет и швырнула на пол. Потом спрятала лицо в ладонях, удерживая слезы.
– Фиона, что случилось? – спросила подбежавшая Мэри.
– Ничего, – ответила она, глядя покрасневшими глазами на подругу.
– Ничего? Тогда почему ты плачешь?
– Мэри, Ник должен был сюда приехать, – сказала она, взвинченная до крайности. – Помочь мне с платьем. Когда мы в последний раз были здесь, он даже пометил у себя на календаре. Он обещал приехать. Как без него я узнаю, что платье хорошо на мне сидит?
– Если обещал, значит приедет, – сказала Мэри. – Просто запаздывает, только и всего.
– Нет, дело не в этом. Он не запаздывает. Он решил не приезжать. Я не видела его с самого дня нашей ссоры. Прошла уже неделя. Он сегодня не приедет. И на свадьбу тоже.
Мэри и Мэдди встревоженно переглянулись. Фиона рассказала им о крупной ссоре с Ником. Они безоговорочно приняли ее сторону, охая, вздыхая и говоря, что Ник не имел права так себя вести. Фиона и сама злилась на такое обращение с собой, на его издевательские слова. Но сильнее всего она злилась из-за его правоты, признавать которую ей было невыносимо. Она не хотела расставаться с «Чайной розой». Но у нее не было выбора.
После ссоры с Ником она отправилась к Уиллу и еще раз спросила, почему он настаивает на всех этих ограничениях и почему растить детей нужно обязательно в загородном поместье. Она сказала, что предпочитает жить так, как жила, даже после рождения детей. Он был категоричен: это исключено. Уилл еще раз объяснил ей: женщины его класса не появляются на публике с большим животом. И потом, если она беспечно отнесется к своему здоровью, перенапряжение скажется и на здоровье ребенка. Из-за этого у многих женщин случаются выкидыши. И как она, имея маленьких детей, одновременно сможет заниматься своими чайными фантазиями? Он понимал ее горячее желание работать, понимал, что́ двигало ею, но теперь в этом нет необходимости. Та часть ее жизни заканчивается. Он достаточно богат и обеспечит ее всем, что она пожелает. С избытком. Уилл был непреклонен, и она не отважилась вновь заводить разговор на эту тему.
В кругу Уилла про беременную женщину говорили, что она находится в уединении. Какое вранье! На самом деле это напоминало тюремное заключение. Там, где она выросла, женщины и не думали прятать свою беременность. Почти все семьи в Уайтчепеле были многодетными, и большой живот не считался чем-то необычным, а тем более постыдным. Ну что постыдного может быть в большом круглом животе, напоминающем раздутый парус? Все знали, кто обитает внутри живота и почему. Какой бы скрытной ни была женщина, через девять месяцев появлялись очевидные и неопровержимые доказательства ее супружеской жизни. На Монтегю-стрит дети были повсюду: на руках матерей, вверенные заботам старших сестер, качающиеся на отцовских коленях. Они были частью жизни, а не помехой, выбивавшей женщину из колеи. Никто из уайтчепельских женщин и не подумал бы бросить работу из-за беременности. Они убирали и стряпали. Носили продукты с рынка. Мели полы пабов до тех пор, пока схватки не укладывали их в постель. Родив ребенка, они возвращались к работе и не считали роды каким-то особым событием.
Стоя в примерочной мадам Эжени, Фиона вдруг яростно позавидовала Нику, Нейту и Мэдди. Они мечтали и работали ради осуществления своих мечтаний. Как и она. Но у них это продолжалось, а у нее подходило к концу.
Мадам Эжени принесла чай, кофе и печенье. Мэри протянула Фионе чашку чая. Сделав глоток, Фиона поставила чашку на столик. Мэри заботливо вытерла ей лицо. Привычно, словно это было чумазое лицо Шейми или перепачканное печеньем личико Нелл.
– Ник обязательно придет на твою свадьбу, – сказала она, беря Фиону за руки. – Ему просто надо остыть.
– Он меня ненавидит, – печально вздохнула Фиона.
– Чушь какая! Скажешь тоже – ненавидит. Он тебя обожает. Дай ему немного времени. А тебе не приходило в голову, что помолвка могла больно по нему ударить? Может, он немного ревнует?
– Ревнует? Мэри, не смеши меня! Ты же знаешь: как женщина я его не интересую.
– Можно ревновать и друга. А ты – самый близкий его друг.
– Его семья, – добавила Мэдди.
– А теперь ты выходишь замуж, уезжаешь из города и начинаешь совершенно новую жизнь. Вот ему и кажется, что он тебя теряет. Может, поэтому он и был таким колючим.
Фиона задумалась.
– Ты так считаешь?
– Утверждать не буду, но возможно. Прояви терпение. Дай ему немного времени.
В примерочную торопливо вошла мадам Эжени с коробочкой в руках. За ней следовала Симона, неся платье. И вдруг остановилась как вкопанная. Портниха увидела валяющийся на полу корсет, заплаканное лицо Фионы и вопросительно посмотрела на Мэри.
– Нервы, – шепнула Мэри.
Мадам Эжени понимающе кивнула, затем повернулась к Фионе:
– Посмотрите, chérie[15], что́ прислал ваш будущий муж.
Портниха открыла ювелирную шкатулку и вынула потрясающий жемчужный чокер с бриллиантовым медальоном в центре. У Фионы округлились глаза. Мэри и Мэдди хором вскрикнули.
– Прямо из Парижа. От Картье. Под стать вашему платью, – сказала мадам Эжени. – Правда, изумительная вещь? Примерьте. – Она сама надела Фионе ожерелье. – Мужчина, присылающий такие подарки… – Мадам Эжени пожала плечами, не находя слов. – Женщина, у которой есть такой мужчина, может плакать только от счастья.
– М-да… – пробормотал Брендан. – Рад, что мы с тобой не спим в одной комнате.
– Пить что будешь? – спросила официантка.
– Пинту «Шефера» в охлажденной кружке.
– Не жирно ли, сынок?
– Тогда коктейль «Рики» с лаймом.
Пока ждали заказанную еду, Джо с Бренданом узнали, что мальчишку зовут Эдди. Жил он на Деланси-стрит, в одной комнате с родителями и еще четырьмя братьями и сестрами. Мать работала на фабрике, отец болтался без работы. Джо объяснил Эдди, что разыскивает торговца Майкла Финнегана и его племянницу Фиону. Он дал мальчишке четвертак. Эдди пообещал непременно разыскать дядю и племянницу. Управившись с едой и питьем, юный сыщик спросил, где Джо остановился, и отправился выполнять поручение.
– А ты не боишься, что он только все испортит? – спросил Брендан, глядя вслед Эдди.
– Он не сделает хуже того, что уже сделал я, – ответил Джо.
Брендан развалился на стуле, вытирая рот.
– Я тоже двину, – громко рыгнув, сказал он. – Нужно купить для новой работы сапоги попрочнее. И новую шляпу.
– Шляпа тебе зачем?
Брендан хитро улыбнулся:
– Вечером иду в гости к семье Феррара.
– И чтобы повидаться с Альфи и Фредом, тебе нужна новая шляпа?
– Нет, конечно. Что, дурень, не допер? Я ж только для прикрытия иду к братьям. Кого я хочу видеть, так это Анджелину.
– Ее ты увидишь только во сне. Альфи с Фредом помнят твои шуточки и знают, что ты за фрукт. Они тебя к их сестре на пушечный выстрел не пустят.
– Это мы еще посмотрим.
Они распрощались. Брендан зашагал в южном направлении, а Джо – в северном. Ходьба благотворно повлияла на его настроение. Неказистые дома Нижнего Ист-Сайда сменились красивыми особняками из песчаника. Это место называлось Грамерси-парком. Беспокойство Джо уступало место оптимизму. В городе попадались приятные уголки, и сейчас Джо находился в одном из них. Нью-Йорк был многогранен. Здесь хватало жестокости и борьбы за выживание. Но город имел и другие, волнующие грани. И те грани, если смотреть на них глазами Брендана, Альфи и Фреда, были полны надежд и обещаний. Многие здесь начинали совершенно новую жизнь. Нью-Йорк давал людям второй шанс. Может, даст и ему.
Когда он шел по Ирвинг-плейс, его внимание привлекла перепалка между рабочими и их прорабом.
– Парни, вы что, оба белены объелись? Ушей лишились? Я же велел вам первую вывеску снять совсем, а на ее месте закрепить другую, с названием галереи.
– Я думал, их нужно вешать обе, одну над другой, – сказал кто-то из рабочих.
Джо увидел причину спора – красивую вывеску на стене кирпичного особняка. Затейливыми буквами на ней было выведено: «ЧАЙНАЯ РОЗА».
– Она сейчас наверху, – продолжал прораб, – но вот-вот спустится. Она велела мне немедленно снять эту вывеску. Когда она увидит ваши художества, то яйца мне оторвет, а потом я оторву ваши. Знаете ведь ее характер. Живо исправляйте!
Джо покачал головой и усмехнулся. Кто ж владеет этим особняком? Должно быть, какая-нибудь старая ведьма, если способна нагнать страху на рабочих и их прораба. Джо зашагал в сторону Двадцать третьей улицы, где жил галантерейщик М. Р. Финнеган. О нем Джо узнал от хозяйки меблирашки. Возможно, этот человек и окажется дядей Фионы.
Глава 53
Фиона стояла в роскошной, полной зеркал примерочной и хмурилась на корсет, который ее заставили надеть.
– Мне не нужен корсет. Я их не люблю. От них кожа чешется.
Мадам Эжени, модная и очень дорогая нью-йоркская портниха, и бровью не повела.
– Речь не о том, что вы любите, а о том, что требуется вашему платью, – изрекла она.
Портниха обошла вокруг Фионы, оценила, как сидит корсет, после чего надула губы и недовольно покачала головой.
– Симона! – крикнула она.
Появилась юркая молодая женщина с подушечкой для булавок на запястье.
– Слушаю, мадам.
– Затяни потуже. Остановишься, когда я скажу.
Фиона чувствовала, как ловкие пальцы помощницы развязали шнуровку. Затем колени Симоны уперлись ей в поясницу и те же пальцы начали затягивать этот жуткий панцирь.
– Хватит! – запротестовала Фиона. – Так слишком тесно! Я не смогу ни сесть, ни есть, ни даже… думать!
Но и эти протесты не тронули мадам Эжени.
– В день вашей свадьбы вы и не будете садиться, чтобы не помять платье. Есть тоже не будете, чтобы его не запачкать. И уж конечно, вам незачем думать! Когда люди думают, они морщат лоб, а это сразу испортит ваше прекрасное лицо. У вас одна задача – выглядеть красиво… Симона, еще чуть-чуть, – распорядилась мадам, постучав по бокам корсета.
Симона с силой потянула за концы шнуровки. В это время мадам схватила груди Фионы и высоко подняла их.
– Завязывай! – распорядилась она.
Симона завязала узел, и Фиона вдруг стала обладательницей высоких, полных грудей, напоминающих два бланманже.
– Черт побери! Этот корсет сделал мне грудь в два раза больше! – сказала она, поворачиваясь к Мэри и Мэдди, сидевшим сзади в глубоких креслах.
– Какая красота! – воскликнула Мэдди. – Просто загляденье! Обязательно закажу себе такой же корсет.
Мадам с Симоной ушли за свадебным платьем. Фиона повернулась к зеркалу, хмуро разглядывая себя. Проклятый корсет давил со всех сторон, ограничивал движения, был настоящим орудием пытки. Она не могла дышать. Застонав от отчаяния, она ощупью развязала узел, сорвала с себя корсет и швырнула на пол. Потом спрятала лицо в ладонях, удерживая слезы.
– Фиона, что случилось? – спросила подбежавшая Мэри.
– Ничего, – ответила она, глядя покрасневшими глазами на подругу.
– Ничего? Тогда почему ты плачешь?
– Мэри, Ник должен был сюда приехать, – сказала она, взвинченная до крайности. – Помочь мне с платьем. Когда мы в последний раз были здесь, он даже пометил у себя на календаре. Он обещал приехать. Как без него я узнаю, что платье хорошо на мне сидит?
– Если обещал, значит приедет, – сказала Мэри. – Просто запаздывает, только и всего.
– Нет, дело не в этом. Он не запаздывает. Он решил не приезжать. Я не видела его с самого дня нашей ссоры. Прошла уже неделя. Он сегодня не приедет. И на свадьбу тоже.
Мэри и Мэдди встревоженно переглянулись. Фиона рассказала им о крупной ссоре с Ником. Они безоговорочно приняли ее сторону, охая, вздыхая и говоря, что Ник не имел права так себя вести. Фиона и сама злилась на такое обращение с собой, на его издевательские слова. Но сильнее всего она злилась из-за его правоты, признавать которую ей было невыносимо. Она не хотела расставаться с «Чайной розой». Но у нее не было выбора.
После ссоры с Ником она отправилась к Уиллу и еще раз спросила, почему он настаивает на всех этих ограничениях и почему растить детей нужно обязательно в загородном поместье. Она сказала, что предпочитает жить так, как жила, даже после рождения детей. Он был категоричен: это исключено. Уилл еще раз объяснил ей: женщины его класса не появляются на публике с большим животом. И потом, если она беспечно отнесется к своему здоровью, перенапряжение скажется и на здоровье ребенка. Из-за этого у многих женщин случаются выкидыши. И как она, имея маленьких детей, одновременно сможет заниматься своими чайными фантазиями? Он понимал ее горячее желание работать, понимал, что́ двигало ею, но теперь в этом нет необходимости. Та часть ее жизни заканчивается. Он достаточно богат и обеспечит ее всем, что она пожелает. С избытком. Уилл был непреклонен, и она не отважилась вновь заводить разговор на эту тему.
В кругу Уилла про беременную женщину говорили, что она находится в уединении. Какое вранье! На самом деле это напоминало тюремное заключение. Там, где она выросла, женщины и не думали прятать свою беременность. Почти все семьи в Уайтчепеле были многодетными, и большой живот не считался чем-то необычным, а тем более постыдным. Ну что постыдного может быть в большом круглом животе, напоминающем раздутый парус? Все знали, кто обитает внутри живота и почему. Какой бы скрытной ни была женщина, через девять месяцев появлялись очевидные и неопровержимые доказательства ее супружеской жизни. На Монтегю-стрит дети были повсюду: на руках матерей, вверенные заботам старших сестер, качающиеся на отцовских коленях. Они были частью жизни, а не помехой, выбивавшей женщину из колеи. Никто из уайтчепельских женщин и не подумал бы бросить работу из-за беременности. Они убирали и стряпали. Носили продукты с рынка. Мели полы пабов до тех пор, пока схватки не укладывали их в постель. Родив ребенка, они возвращались к работе и не считали роды каким-то особым событием.
Стоя в примерочной мадам Эжени, Фиона вдруг яростно позавидовала Нику, Нейту и Мэдди. Они мечтали и работали ради осуществления своих мечтаний. Как и она. Но у них это продолжалось, а у нее подходило к концу.
Мадам Эжени принесла чай, кофе и печенье. Мэри протянула Фионе чашку чая. Сделав глоток, Фиона поставила чашку на столик. Мэри заботливо вытерла ей лицо. Привычно, словно это было чумазое лицо Шейми или перепачканное печеньем личико Нелл.
– Ник обязательно придет на твою свадьбу, – сказала она, беря Фиону за руки. – Ему просто надо остыть.
– Он меня ненавидит, – печально вздохнула Фиона.
– Чушь какая! Скажешь тоже – ненавидит. Он тебя обожает. Дай ему немного времени. А тебе не приходило в голову, что помолвка могла больно по нему ударить? Может, он немного ревнует?
– Ревнует? Мэри, не смеши меня! Ты же знаешь: как женщина я его не интересую.
– Можно ревновать и друга. А ты – самый близкий его друг.
– Его семья, – добавила Мэдди.
– А теперь ты выходишь замуж, уезжаешь из города и начинаешь совершенно новую жизнь. Вот ему и кажется, что он тебя теряет. Может, поэтому он и был таким колючим.
Фиона задумалась.
– Ты так считаешь?
– Утверждать не буду, но возможно. Прояви терпение. Дай ему немного времени.
В примерочную торопливо вошла мадам Эжени с коробочкой в руках. За ней следовала Симона, неся платье. И вдруг остановилась как вкопанная. Портниха увидела валяющийся на полу корсет, заплаканное лицо Фионы и вопросительно посмотрела на Мэри.
– Нервы, – шепнула Мэри.
Мадам Эжени понимающе кивнула, затем повернулась к Фионе:
– Посмотрите, chérie[15], что́ прислал ваш будущий муж.
Портниха открыла ювелирную шкатулку и вынула потрясающий жемчужный чокер с бриллиантовым медальоном в центре. У Фионы округлились глаза. Мэри и Мэдди хором вскрикнули.
– Прямо из Парижа. От Картье. Под стать вашему платью, – сказала мадам Эжени. – Правда, изумительная вещь? Примерьте. – Она сама надела Фионе ожерелье. – Мужчина, присылающий такие подарки… – Мадам Эжени пожала плечами, не находя слов. – Женщина, у которой есть такой мужчина, может плакать только от счастья.