Чайная роза
Часть 57 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Значит, еще помнишь меня? – сухо спросила Роуз Бристоу.
От усилий достучаться ее лицо раскраснелось. Соломенная шляпа съехала набок. Рядом с матерью Джо увидел большую тяжелую корзину.
– Как ты узнала, что я здесь?
– Мэтт, сынок Мег Бирн, подсказал. – Глаза матери гневно сверкали. – Рассказал, как помогал тебе найти работу. Еще говорил, что тебя турнули из того дома. Милли потеряла ребенка, и вам устроили развод. Мелочи, конечно, но я хотела бы услышать их от тебя. Что за чертовщину ты творишь?! Я волновалась за тебя. Думала постоянно. Не знала, где ты и что с тобой. И не узнала бы, если бы не Мэтт. Представь, как стыдно было узнавать про все это от чужого парня. А родной сын как в воду канул!
– Прости, ма. Не хотел тебя расстраивать.
– Он не хотел меня расстраивать! Думаешь, так я не расстраивалась? Тебя бы в мою шкуру! Ни слуху ни духу. Я даже не знала, где ты…
Джо смотрел вниз. К списку людей, которым он причинил страдания, добавилась и его мать. Этот список день ото дня становился все длиннее.
Роуз бушевала еще несколько минут, затем ее сердитое лицо несколько смягчилось.
– Теперь это дело прошлое, – сказала она, крепко обнимая сына. – Я хотя бы тебя разыскала. И, как вижу, своевременно. – Она разжала руки. – Что тебя мучает? Почему скрываешься от нас? Почему не вернулся домой, а живешь в конюшне, как мул? Пригласишь меня в свое стойло?
– Конечно. Входи, ма. Не пугайся. Сейчас найду тебе, на чем можно сидеть.
Роуз стремительно вошла и уселась на шаткую скамейку для дойки коров, принесенную Джо. Он сел на третью ступеньку лестницы.
– А спишь ты где? – спросила она, оглядывая конюшню.
– На чердаке. Там сеновал.
– Кормишься чем? Стал тощим как жердь. Одежда болтается.
– Поблизости есть кондитерская.
– Дорогуша, ушам своим не верю. Жуть, да и только! Почему ты здесь? Что произошло?
Джо рассказал ей все, начав с отвратительной брачной ночи. Рассказал, как узнал об исчезновении Фионы, постепенно добравшись до выкидыша Милли.
Когда он закончил, Роуз вздохнула. Усталость на ее лице перемежалась со злостью и печалью.
– Да, сынок… Должна тебе сказать: знатную кучу дерьма ты наворотил. – (Он сокрушенно кивнул.) – Поехали домой, – предложила Роуз. – Ты ж не безродный. У тебя есть семья.
– Не могу, ма. После всего, что я натворил, одиночество меня спасает. Мне нельзя быть с людьми. Всем доставляю одни только беды. Поломал жизнь Фионы. Жизнь Милли. Убил собственного ребенка.
Джо спрятал лицо в ладонях, пытаясь удержать слезы. Он чувствовал себя бесконечно виноватым. К чувству вины примешивалась невыносимая печаль.
Роуз погладила его по голове:
– Послушай меня, Джо. Посмотри на меня. – Джо убрал руки; его глаза были полны такой боли, такого страдания, что мать сама не удержалась от слез. – На все, что случилось с Милли, мне ровным счетом плевать! Корыстная, пронырливая девка. С детства такой была. Такой и останется. Увивалась за тобой, в постель затащила и получила то, чего хотела. Но и ты не агнец. Ни в коем случае. Милли погорюет и снова выйдет замуж. И дети у нее будут. За нее не волнуйся. Может, теперь научится не тянуть руки к чужому. Что до младенчика, думаю, он не пожалел, вернувшись к Богу. Для ребенка нет ничего хуже, чем родиться у людей, не любящих друг друга. Маленький бедняжечка быстро все расчухал. Слышал ваши ссоры, чувствовал холод, вот и решил вернуться и обождать.
Джо закрыл глаза и заплакал. Он пытался сдерживать слезы, не хотел плакать перед матерью, но не смог. Они лились сами, как кровь из глубокой раны. Фиона его ненавидела. Милли и Томми – тоже. Он и сам себя ненавидел. Джо ждал, что и мать его возненавидит, но этого не случилось. Слова Роуз, ее доброта были для него искуплением.
Она вытерла ему глаза, обняла, успокаивая прикосновением и голосом. Совсем как в детстве.
– Ты платишь за свои ошибки, парень. И дальше будешь платить. Ты потерял девчонку, которую любил с детства, потерял ребенка. Плата высока. До жути высока. Но ты выберешься. Ты не можешь пойти ко дну. Я этого не допущу. Ты сделан из более крепкого теста. Каждый ошибается и потом вынужден жить с тем, что наделал. Ты не один такой. – (Джо кивнул, потом вытер нос.) – Посмотри, что́ я тебе привезла.
Роуз достала из корзины пирог с мясом и почками, миску картофельного пюре, кувшинчик с подливой, тарелки, ложки и вилки.
Джо улыбнулся. Такая у него ма. Думает, что все его невзгоды можно уладить пирогом и картофельным пюре. За это он ее и любил.
– А теперь будь хорошим мальчиком, сходи и принеси нам чего-нибудь попить. Ты вроде говорил про кондитерскую неподалеку.
– Говорил.
Джо взял с подоконника две щербатые кружки и отправился за горячим чаем. Когда он вернулся, его ждала доверху наполненная тарелка. Истосковавшись по хорошей еде, он набросился на материнское угощение.
– Нравится моя стряпня? – улыбнулась Роуз.
– Еще как! – улыбнулся в ответ Джо.
Глава 39
Выйдя из экипажа Уильяма Макклейна, Фиона засмотрелась на внушительный фасад ресторана «Дельмонико» на углу Двадцать шестой улицы и Пятой авеню. Мимо прошла пара, поднялась по ступенькам и вошла в холл, отделанный темным деревом. Мужчина в безупречно сидящем смокинге и элегантная женщина в платье темно-вишневого цвета, с черным эгретом в волосах.
«Здесь собираются люди Уилла, а не мои», – подумала Фиона. Невероятно богатые, умеющие себя вести за столом, произносить название французских вин и знающие, какая из полудюжины вилок предназначена для рыбы. Еще на корабле Ник пробовал учить ее хорошим манерам, но все его уроки быстро улетучивались из головы Фионы. Зачем людям такая пропасть вилок? – недоумевала она. Все равно больше одной ко рту не поднесешь. Фиона чувствовала, как рушится ее уверенность. На мгновение ей даже захотелось вернуться в экипаж. Потом Уилл взял ее и Мэри под руку и сказал:
– Вы обе настолько обворожительны, что все мужчины будут мне завидовать. – Наклонившись, он шепотом добавил: – И это говорю вам я… типичный мозгокрут, которому деньги некуда девать.
Фиона и Мэри расхохотались, Уилл тоже. Он повел их к входу. Фиона так сильно смеялась, что, подойдя к двери, забыла про беспокойство.
– Уилл, мне очень стыдно за него. Совсем от рук отбился. Самый несносный мальчишка во всем Нью-Йорке, – сказала она, когда они вошли в холл.
– Насколько я понимаю, вы говорите о своем дяде.
– Нет! – снова засмеялась Фиона. – В общем-то… да! Но я имела в виду Шейми.
– А по-моему, более забавных слов я не слышала, – призналась Мэри. – Вы видели лицо Майкла, когда Шейми это сказал? Я думала, он задохнется.
– Я думала о другом: можно ли, не нарушая закона, продавать детей в цирк, – ответила Фиона.
Прием Уилла в доме Фионы с первых же секунд обернулся полной катастрофой. Он пожал руку насупленному Майклу, потом Мэри и Алеку, которого с трудом понимал из-за шотландского акцента. Затем настал черед Ника. Тот сидел на диване, облаченный в малиново-красный халат и закутанный в клетчатый плед. Подушки по обеим сторонам придавали Нику сходство с пашой. После него рукопожатия удостоился Иэн и, наконец, Шейми. Взяв руку Уилла, мальчишка горячо ее пожал и спросил:
– А вы взаправду типичный мозгокрут, которому деньги некуда девать?
Оторопевший Майкл велел племяннику извиниться, но Шейми дерзко замотал головой и напомнил дяде, что тот сказал это первым. Надеясь спасти положение, Мэри пригласила всех в гостиную и попросила Майкла принести напитки. Иэну позволили выпить рюмку шерри; он глотнул слишком много и чуть не поперхнулся. Алек захмелел и рассказал неприличную шутку. Наконец Ник, всегда выручавший Фиону, заговорил о подземной железной дороге, и все облегченно вздохнули. Майкл, который начинал в Нью-Йорке землекопом, заинтересовался техническим устройством подземки. Мэри спросила, насколько безопасно ездить под землей. Иэна волновало, с какой скоростью будут ходить поезда. Потом Фиона как бы невзначай посмотрела на часы, воскликнула, что уже почти восемь и им пора ехать. К счастью, она сумела уговорить дядю доверить роль компаньонки Мэри, освободив его от этой тяжкой обязанности.
Едва они вошли в ресторан, к ним тут же подлетели предупредительные служащие. Один взял плащ и шляпу Уилла, второй – накидку Фионы. К Уиллу подходили нарядно одетые люди: поздороваться и переброситься парой фраз. Казалось, он знал всех посетителей ресторана «Дельмонико». За считаные минуты Фиону и Мэри познакомили с мэром Нью-Йорка, оперной дивой Аделиной Патти, Марком Твеном, Уильямом Вандербильтом, архитектором Стэнфордом Уайтом и скандально известной поборницей свободной любви Викторией Вудхалл. Ресторан был своеобразным плавильным котлом, где происхождение и положение в обществе ничего не значили. Твой капитал мог насчитывать двести лет или два дня. Разницы никакой. Политик, актер, певица из варьете, аристократ голубых кровей – пока у тебя было чем заплатить за угощение, тебя ждал радушный прием. У Фионы сложилось впечатление, что в «Дельмонико» собрался весь Нью-Йорк.
– Дамы, а вы умеете делать реверанс? – вдруг спросил Уилл.
– Реверанс? Зачем? Неужто и английская королева тоже здесь? – игриво поинтересовалась Фиона.
– Нет. Здесь ее сын.
Вскоре Уилл сдержанно поклонился и тепло пожал руку грузному лысеющему мужчине с водянистыми выпученными глазами и седой бородкой клинышком. Ожидая, когда он представит ее этому человеку, Фиона вдруг сообразила: перед ней не кто иной, как Альберт Эдуард, принц Уэльский и наследник английского трона. Фиона и Мэри испуганно переглянулись. Мэри сделала приемлемый реверанс. Фиона быстро скопировала ее движения. Реверанс получился неуклюжим и лишенным элегантности, но принц, кажется, не заметил. Он поцеловал Фионе руку и выразил сожаление, что уже отобедал, а то непременно пригласил бы их к своему столу. Подойдя к Фионе поближе, принц сказал, что улавливает в ее речи лондонский говор, и спросил, почему столь прекрасная английская роза нынче цветет на американской земле.
– Я приехала в Нью-Йорк, чтобы разбогатеть. А состояние я рассчитываю сделать на торговле чаем.
– Вот как? – изумился принц. – Очень необычно! Впрочем, нынче молодые женщины смело берутся за традиционно мужские дела. Надеюсь, вы привьете янки вкус к хорошему чаю. То, чем меня потчевали в Америке, ниже всякой критики.
– Вы так говорите, сэр, потому что еще не пробовали мой чай. Завтра же пришлю вам несколько коробок. А к чаю – корзину лепешек со смородиной, домашним малиновым джемом и фруктовым тортом с потрясающими взбитыми сливками. Это сделано руками миссис Манро. И у вас будет настоящий пятичасовой чай. Я, знаете, когда приехала, тоже не могла пить их чай.
Фиона и не подозревала, насколько смело себя ведет. Торговцы были не вправе рекламировать свой товар перед будущим монархом. Но она и понятия не имела о протоколах, касающихся королевской семьи, и уж тем более не знала, что нарушает строгие правила. Она лишь старалась быть приветливой. А принц, когда видел хорошенькое женское личико, не настаивал на соблюдении церемоний. Фиона его очаровала.
– Мисс Финнеган, я буду только рад, – ответил он. – Я остановился в отеле «Пятая авеню».
– Договорились.
Уходя, принц дружески потрепал Уилла по плечу.
– Присматривайтесь к ней, старина. Возможно, чему-нибудь научитесь, – посоветовал он и затем удалился.
– Вы невозможная! – со смехом покачал головой Уилл.
– Это почему? – искренне не поняла Фиона.
– Бьюсь об заклад, если бы я раскрыл иллюстрированный словарь на слове «торговец», там была бы ваша фотография.
– Нет, ее фото красовалось бы под словами «неслыханная дерзость», – сказала Мэри.
– Я просто решила избавить принца от здешнего пойла, – выпятила подбородок Фиона. – Небольшая услуга его высочеству.
– С далекоидущими последствиями, – заметил Уилл. – Если узнают, что принц Уэльский пьет «Тэс-Ти», вас затопят заказами. Я не преувеличиваю.
– Откуда узнают? Как? Мой разговор с принцем слышали только вы и Мэри.
– Из газет. Двух репортеров я уже приметил. Возможно, их тут больше. Один – некто Питер Хилтон – величайший городской сплетник. Я просто советую вам заранее подготовиться к наплыву заказчиков.
– Мистер Макклейн, ваш столик готов, – сообщил метрдотель.
Уилл кивнул Фионе и Мэри, пропуская их вперед. Войдя в главный зал ресторана, Фиона старалась смотреть только в спину метрдотеля, чтобы не глазеть по сторонам, но не смогла удержаться. Величественное и великолепное помещение с первых же секунд захватило ее. Великолепие проявлялось во всем: в хрустальных люстрах, малиново-красных обоях ручной росписи и пышных шелковых портьерах. Зал купался в ярком газовом свете. И все здесь сверкало и блестело: огромные зеркала в позолоченных рамах, столовое серебро, хрустальные бокалы для вина, бриллиантовые ожерелья на бледных женских шеях. Зал был полон приятного гула разговоров, всплесков смеха, стука вилок и ножей по фарфоровым тарелкам, звона бокалов, которыми чокались.
Фиона ловила на себе взгляды собравшихся. Мужчины смотрели на нее с восхищением, женщины – оценивающе. Должно быть, у нее неправильно уложены волосы и платье не соответствует здешним правилам. Скромная, не подозревающая о своей красоте и производимом эффекте, Фиона думала, что ее сейчас разбирают по косточкам. Как же иначе? Она не ровня этим людям в дорогих нарядах, хотя сейчас на ней новое платье, а не обноски, вызывавшие презрительную усмешку Милли Петерсон. Фиона застенчиво поглядывала на женщин в прекрасно сшитых и подогнанных по фигуре платьях из яркого атласа и тафты, с обилием рюшек, оборок, бисера и вышивки. В изящных ушах покачивались серьги с крупными – размером с монету – драгоценными камнями. На шее и груди покоились нитки жемчуга. Недостатки фигур скрывали тончайший французский батист и корсеты с пластинами из китового уса.
Наряд Фионы отражал не столько ее собственные вкусы, сколько вкусы Ника, не терпевшего вычурности. Простота и естественность. По его совету Фиона выбрала в магазине платье из жоржета цвета слоновой кости, с пышными рукавами, аметистовым поясом и вышитыми на подоле ветками сирени. Легкая ткань облегала ее тело, подчеркивая стройность и гибкость фигуры, намекая, что женщина в этом платье немного не от мира сего. Фиона являла собой разительный контраст со многими посетительницами ресторана, которые за ухищрениями портних и корсетами так и не смогли спрятать выпирающие формы.
Фиона вообще никогда не надевала корсет. В универмаге «Мейсис», где покупали платье, Мэри предложила ей примерить его. Корсет впивался в тело, вызывая зуд и мешая дышать. Фиона оставила этот панцирь в примерочной. Под низ она надела то, в чем всегда чувствовала удобно: хлопчатобумажную камисоль и панталоны. Это прекрасно служило ей в повседневной жизни, послужит и сейчас. И потом, ей нравилось, когда грудь находится там, где и надлежит находиться женской груди, а не поднята к подбородку.
От усилий достучаться ее лицо раскраснелось. Соломенная шляпа съехала набок. Рядом с матерью Джо увидел большую тяжелую корзину.
– Как ты узнала, что я здесь?
– Мэтт, сынок Мег Бирн, подсказал. – Глаза матери гневно сверкали. – Рассказал, как помогал тебе найти работу. Еще говорил, что тебя турнули из того дома. Милли потеряла ребенка, и вам устроили развод. Мелочи, конечно, но я хотела бы услышать их от тебя. Что за чертовщину ты творишь?! Я волновалась за тебя. Думала постоянно. Не знала, где ты и что с тобой. И не узнала бы, если бы не Мэтт. Представь, как стыдно было узнавать про все это от чужого парня. А родной сын как в воду канул!
– Прости, ма. Не хотел тебя расстраивать.
– Он не хотел меня расстраивать! Думаешь, так я не расстраивалась? Тебя бы в мою шкуру! Ни слуху ни духу. Я даже не знала, где ты…
Джо смотрел вниз. К списку людей, которым он причинил страдания, добавилась и его мать. Этот список день ото дня становился все длиннее.
Роуз бушевала еще несколько минут, затем ее сердитое лицо несколько смягчилось.
– Теперь это дело прошлое, – сказала она, крепко обнимая сына. – Я хотя бы тебя разыскала. И, как вижу, своевременно. – Она разжала руки. – Что тебя мучает? Почему скрываешься от нас? Почему не вернулся домой, а живешь в конюшне, как мул? Пригласишь меня в свое стойло?
– Конечно. Входи, ма. Не пугайся. Сейчас найду тебе, на чем можно сидеть.
Роуз стремительно вошла и уселась на шаткую скамейку для дойки коров, принесенную Джо. Он сел на третью ступеньку лестницы.
– А спишь ты где? – спросила она, оглядывая конюшню.
– На чердаке. Там сеновал.
– Кормишься чем? Стал тощим как жердь. Одежда болтается.
– Поблизости есть кондитерская.
– Дорогуша, ушам своим не верю. Жуть, да и только! Почему ты здесь? Что произошло?
Джо рассказал ей все, начав с отвратительной брачной ночи. Рассказал, как узнал об исчезновении Фионы, постепенно добравшись до выкидыша Милли.
Когда он закончил, Роуз вздохнула. Усталость на ее лице перемежалась со злостью и печалью.
– Да, сынок… Должна тебе сказать: знатную кучу дерьма ты наворотил. – (Он сокрушенно кивнул.) – Поехали домой, – предложила Роуз. – Ты ж не безродный. У тебя есть семья.
– Не могу, ма. После всего, что я натворил, одиночество меня спасает. Мне нельзя быть с людьми. Всем доставляю одни только беды. Поломал жизнь Фионы. Жизнь Милли. Убил собственного ребенка.
Джо спрятал лицо в ладонях, пытаясь удержать слезы. Он чувствовал себя бесконечно виноватым. К чувству вины примешивалась невыносимая печаль.
Роуз погладила его по голове:
– Послушай меня, Джо. Посмотри на меня. – Джо убрал руки; его глаза были полны такой боли, такого страдания, что мать сама не удержалась от слез. – На все, что случилось с Милли, мне ровным счетом плевать! Корыстная, пронырливая девка. С детства такой была. Такой и останется. Увивалась за тобой, в постель затащила и получила то, чего хотела. Но и ты не агнец. Ни в коем случае. Милли погорюет и снова выйдет замуж. И дети у нее будут. За нее не волнуйся. Может, теперь научится не тянуть руки к чужому. Что до младенчика, думаю, он не пожалел, вернувшись к Богу. Для ребенка нет ничего хуже, чем родиться у людей, не любящих друг друга. Маленький бедняжечка быстро все расчухал. Слышал ваши ссоры, чувствовал холод, вот и решил вернуться и обождать.
Джо закрыл глаза и заплакал. Он пытался сдерживать слезы, не хотел плакать перед матерью, но не смог. Они лились сами, как кровь из глубокой раны. Фиона его ненавидела. Милли и Томми – тоже. Он и сам себя ненавидел. Джо ждал, что и мать его возненавидит, но этого не случилось. Слова Роуз, ее доброта были для него искуплением.
Она вытерла ему глаза, обняла, успокаивая прикосновением и голосом. Совсем как в детстве.
– Ты платишь за свои ошибки, парень. И дальше будешь платить. Ты потерял девчонку, которую любил с детства, потерял ребенка. Плата высока. До жути высока. Но ты выберешься. Ты не можешь пойти ко дну. Я этого не допущу. Ты сделан из более крепкого теста. Каждый ошибается и потом вынужден жить с тем, что наделал. Ты не один такой. – (Джо кивнул, потом вытер нос.) – Посмотри, что́ я тебе привезла.
Роуз достала из корзины пирог с мясом и почками, миску картофельного пюре, кувшинчик с подливой, тарелки, ложки и вилки.
Джо улыбнулся. Такая у него ма. Думает, что все его невзгоды можно уладить пирогом и картофельным пюре. За это он ее и любил.
– А теперь будь хорошим мальчиком, сходи и принеси нам чего-нибудь попить. Ты вроде говорил про кондитерскую неподалеку.
– Говорил.
Джо взял с подоконника две щербатые кружки и отправился за горячим чаем. Когда он вернулся, его ждала доверху наполненная тарелка. Истосковавшись по хорошей еде, он набросился на материнское угощение.
– Нравится моя стряпня? – улыбнулась Роуз.
– Еще как! – улыбнулся в ответ Джо.
Глава 39
Выйдя из экипажа Уильяма Макклейна, Фиона засмотрелась на внушительный фасад ресторана «Дельмонико» на углу Двадцать шестой улицы и Пятой авеню. Мимо прошла пара, поднялась по ступенькам и вошла в холл, отделанный темным деревом. Мужчина в безупречно сидящем смокинге и элегантная женщина в платье темно-вишневого цвета, с черным эгретом в волосах.
«Здесь собираются люди Уилла, а не мои», – подумала Фиона. Невероятно богатые, умеющие себя вести за столом, произносить название французских вин и знающие, какая из полудюжины вилок предназначена для рыбы. Еще на корабле Ник пробовал учить ее хорошим манерам, но все его уроки быстро улетучивались из головы Фионы. Зачем людям такая пропасть вилок? – недоумевала она. Все равно больше одной ко рту не поднесешь. Фиона чувствовала, как рушится ее уверенность. На мгновение ей даже захотелось вернуться в экипаж. Потом Уилл взял ее и Мэри под руку и сказал:
– Вы обе настолько обворожительны, что все мужчины будут мне завидовать. – Наклонившись, он шепотом добавил: – И это говорю вам я… типичный мозгокрут, которому деньги некуда девать.
Фиона и Мэри расхохотались, Уилл тоже. Он повел их к входу. Фиона так сильно смеялась, что, подойдя к двери, забыла про беспокойство.
– Уилл, мне очень стыдно за него. Совсем от рук отбился. Самый несносный мальчишка во всем Нью-Йорке, – сказала она, когда они вошли в холл.
– Насколько я понимаю, вы говорите о своем дяде.
– Нет! – снова засмеялась Фиона. – В общем-то… да! Но я имела в виду Шейми.
– А по-моему, более забавных слов я не слышала, – призналась Мэри. – Вы видели лицо Майкла, когда Шейми это сказал? Я думала, он задохнется.
– Я думала о другом: можно ли, не нарушая закона, продавать детей в цирк, – ответила Фиона.
Прием Уилла в доме Фионы с первых же секунд обернулся полной катастрофой. Он пожал руку насупленному Майклу, потом Мэри и Алеку, которого с трудом понимал из-за шотландского акцента. Затем настал черед Ника. Тот сидел на диване, облаченный в малиново-красный халат и закутанный в клетчатый плед. Подушки по обеим сторонам придавали Нику сходство с пашой. После него рукопожатия удостоился Иэн и, наконец, Шейми. Взяв руку Уилла, мальчишка горячо ее пожал и спросил:
– А вы взаправду типичный мозгокрут, которому деньги некуда девать?
Оторопевший Майкл велел племяннику извиниться, но Шейми дерзко замотал головой и напомнил дяде, что тот сказал это первым. Надеясь спасти положение, Мэри пригласила всех в гостиную и попросила Майкла принести напитки. Иэну позволили выпить рюмку шерри; он глотнул слишком много и чуть не поперхнулся. Алек захмелел и рассказал неприличную шутку. Наконец Ник, всегда выручавший Фиону, заговорил о подземной железной дороге, и все облегченно вздохнули. Майкл, который начинал в Нью-Йорке землекопом, заинтересовался техническим устройством подземки. Мэри спросила, насколько безопасно ездить под землей. Иэна волновало, с какой скоростью будут ходить поезда. Потом Фиона как бы невзначай посмотрела на часы, воскликнула, что уже почти восемь и им пора ехать. К счастью, она сумела уговорить дядю доверить роль компаньонки Мэри, освободив его от этой тяжкой обязанности.
Едва они вошли в ресторан, к ним тут же подлетели предупредительные служащие. Один взял плащ и шляпу Уилла, второй – накидку Фионы. К Уиллу подходили нарядно одетые люди: поздороваться и переброситься парой фраз. Казалось, он знал всех посетителей ресторана «Дельмонико». За считаные минуты Фиону и Мэри познакомили с мэром Нью-Йорка, оперной дивой Аделиной Патти, Марком Твеном, Уильямом Вандербильтом, архитектором Стэнфордом Уайтом и скандально известной поборницей свободной любви Викторией Вудхалл. Ресторан был своеобразным плавильным котлом, где происхождение и положение в обществе ничего не значили. Твой капитал мог насчитывать двести лет или два дня. Разницы никакой. Политик, актер, певица из варьете, аристократ голубых кровей – пока у тебя было чем заплатить за угощение, тебя ждал радушный прием. У Фионы сложилось впечатление, что в «Дельмонико» собрался весь Нью-Йорк.
– Дамы, а вы умеете делать реверанс? – вдруг спросил Уилл.
– Реверанс? Зачем? Неужто и английская королева тоже здесь? – игриво поинтересовалась Фиона.
– Нет. Здесь ее сын.
Вскоре Уилл сдержанно поклонился и тепло пожал руку грузному лысеющему мужчине с водянистыми выпученными глазами и седой бородкой клинышком. Ожидая, когда он представит ее этому человеку, Фиона вдруг сообразила: перед ней не кто иной, как Альберт Эдуард, принц Уэльский и наследник английского трона. Фиона и Мэри испуганно переглянулись. Мэри сделала приемлемый реверанс. Фиона быстро скопировала ее движения. Реверанс получился неуклюжим и лишенным элегантности, но принц, кажется, не заметил. Он поцеловал Фионе руку и выразил сожаление, что уже отобедал, а то непременно пригласил бы их к своему столу. Подойдя к Фионе поближе, принц сказал, что улавливает в ее речи лондонский говор, и спросил, почему столь прекрасная английская роза нынче цветет на американской земле.
– Я приехала в Нью-Йорк, чтобы разбогатеть. А состояние я рассчитываю сделать на торговле чаем.
– Вот как? – изумился принц. – Очень необычно! Впрочем, нынче молодые женщины смело берутся за традиционно мужские дела. Надеюсь, вы привьете янки вкус к хорошему чаю. То, чем меня потчевали в Америке, ниже всякой критики.
– Вы так говорите, сэр, потому что еще не пробовали мой чай. Завтра же пришлю вам несколько коробок. А к чаю – корзину лепешек со смородиной, домашним малиновым джемом и фруктовым тортом с потрясающими взбитыми сливками. Это сделано руками миссис Манро. И у вас будет настоящий пятичасовой чай. Я, знаете, когда приехала, тоже не могла пить их чай.
Фиона и не подозревала, насколько смело себя ведет. Торговцы были не вправе рекламировать свой товар перед будущим монархом. Но она и понятия не имела о протоколах, касающихся королевской семьи, и уж тем более не знала, что нарушает строгие правила. Она лишь старалась быть приветливой. А принц, когда видел хорошенькое женское личико, не настаивал на соблюдении церемоний. Фиона его очаровала.
– Мисс Финнеган, я буду только рад, – ответил он. – Я остановился в отеле «Пятая авеню».
– Договорились.
Уходя, принц дружески потрепал Уилла по плечу.
– Присматривайтесь к ней, старина. Возможно, чему-нибудь научитесь, – посоветовал он и затем удалился.
– Вы невозможная! – со смехом покачал головой Уилл.
– Это почему? – искренне не поняла Фиона.
– Бьюсь об заклад, если бы я раскрыл иллюстрированный словарь на слове «торговец», там была бы ваша фотография.
– Нет, ее фото красовалось бы под словами «неслыханная дерзость», – сказала Мэри.
– Я просто решила избавить принца от здешнего пойла, – выпятила подбородок Фиона. – Небольшая услуга его высочеству.
– С далекоидущими последствиями, – заметил Уилл. – Если узнают, что принц Уэльский пьет «Тэс-Ти», вас затопят заказами. Я не преувеличиваю.
– Откуда узнают? Как? Мой разговор с принцем слышали только вы и Мэри.
– Из газет. Двух репортеров я уже приметил. Возможно, их тут больше. Один – некто Питер Хилтон – величайший городской сплетник. Я просто советую вам заранее подготовиться к наплыву заказчиков.
– Мистер Макклейн, ваш столик готов, – сообщил метрдотель.
Уилл кивнул Фионе и Мэри, пропуская их вперед. Войдя в главный зал ресторана, Фиона старалась смотреть только в спину метрдотеля, чтобы не глазеть по сторонам, но не смогла удержаться. Величественное и великолепное помещение с первых же секунд захватило ее. Великолепие проявлялось во всем: в хрустальных люстрах, малиново-красных обоях ручной росписи и пышных шелковых портьерах. Зал купался в ярком газовом свете. И все здесь сверкало и блестело: огромные зеркала в позолоченных рамах, столовое серебро, хрустальные бокалы для вина, бриллиантовые ожерелья на бледных женских шеях. Зал был полон приятного гула разговоров, всплесков смеха, стука вилок и ножей по фарфоровым тарелкам, звона бокалов, которыми чокались.
Фиона ловила на себе взгляды собравшихся. Мужчины смотрели на нее с восхищением, женщины – оценивающе. Должно быть, у нее неправильно уложены волосы и платье не соответствует здешним правилам. Скромная, не подозревающая о своей красоте и производимом эффекте, Фиона думала, что ее сейчас разбирают по косточкам. Как же иначе? Она не ровня этим людям в дорогих нарядах, хотя сейчас на ней новое платье, а не обноски, вызывавшие презрительную усмешку Милли Петерсон. Фиона застенчиво поглядывала на женщин в прекрасно сшитых и подогнанных по фигуре платьях из яркого атласа и тафты, с обилием рюшек, оборок, бисера и вышивки. В изящных ушах покачивались серьги с крупными – размером с монету – драгоценными камнями. На шее и груди покоились нитки жемчуга. Недостатки фигур скрывали тончайший французский батист и корсеты с пластинами из китового уса.
Наряд Фионы отражал не столько ее собственные вкусы, сколько вкусы Ника, не терпевшего вычурности. Простота и естественность. По его совету Фиона выбрала в магазине платье из жоржета цвета слоновой кости, с пышными рукавами, аметистовым поясом и вышитыми на подоле ветками сирени. Легкая ткань облегала ее тело, подчеркивая стройность и гибкость фигуры, намекая, что женщина в этом платье немного не от мира сего. Фиона являла собой разительный контраст со многими посетительницами ресторана, которые за ухищрениями портних и корсетами так и не смогли спрятать выпирающие формы.
Фиона вообще никогда не надевала корсет. В универмаге «Мейсис», где покупали платье, Мэри предложила ей примерить его. Корсет впивался в тело, вызывая зуд и мешая дышать. Фиона оставила этот панцирь в примерочной. Под низ она надела то, в чем всегда чувствовала удобно: хлопчатобумажную камисоль и панталоны. Это прекрасно служило ей в повседневной жизни, послужит и сейчас. И потом, ей нравилось, когда грудь находится там, где и надлежит находиться женской груди, а не поднята к подбородку.