Чайная роза

– Пока, миссис Финнеган.

– Пока, Лилли. Дверь запереть не забудь.

Громадная корзина с бельем заглушала голос Кейт и делала ее похожей на диковинное существо.





Глава 6




«Вот уже и осень», – думала Фиона, кутаясь в шаль. Куда ни посмотришь – везде приметы осени: листья падают, дни короче, угольщик с телеги призывает подумать о скорых холодах. Сентябрь есть сентябрь. Воскресный день выдался пасмурным. «СЕЗОН СМЕРТИ» – кричал газетный заголовок. «УАЙТЧЕПЕЛЬСКИЙ УБИЙЦА ПО-ПРЕЖНЕМУ НА СВОБОДЕ».

Фиона сидела на ступеньке крыльца, читая отцовскую газету. Шейми играл рядом. И как только женщины отваживались гулять по закоулкам с незнакомцем, зная, что где-то рядом бродит убийца? «Он дьявольски обаятелен», – сказала ее ма. Скорее всего, мать права. Нужно обладать изрядным обаянием, чтобы женщина согласилась пойти с ним неведомо куда, когда вокруг темень и густой туман.

На ее улице и по всему Уайтчепелу люди отказывались верить, что кто-то способен совершать зверские убийства и затем бесследно исчезать. Полицейские выглядели шутами. Их критиковал парламент, над ними издевались газетчики. Фиона знала, как это сказывается на дяде Родди. Он так и не оправился после убийства Полли Николс. Ему продолжали сниться кошмары.

Мало того, что убийца был чудовищем. Газеты сделали его символом всех бед общества. В рабочей среде это был символ насилия и беззакония, в высших слоях – разврата. Богатые видели в убийце члена некой тайной организации низов, двуногого зверя, обозленного на весь мир. Бедные, наоборот, считали его аристократом, джентльменом, получавшим извращенное наслаждение от охоты на проституток. Для католиков он был протестантом, для протестантов – католиком. Иммигранты, живущие в Восточном Лондоне, считали его сумасшедшим англичанином, пропившим мозги и необычайно опасным. Соотечественники Джона Буля видели в нем грязного, безбожного иностранца.

Фиона не пыталась представить, как выглядит убийца. Зачем это ей надо? Не все ли равно, какое у него лицо? Ей хотелось, чтобы его поймали. Тогда она сможет спокойно гулять с Джо по вечерам, а если опоздает на пять минут, ма не подумает, что ее дочь валяется в переулке со вспоротым животом.

Кубики, которыми играл Шейми, с грохотом посыпались вниз, заставив Фиону вздрогнуть.

– Твою мать! – завопил Шейми.

– Это Чарли тебя научил? – спросила Фиона, и мальчик с гордостью кивнул. – Берегись, чтобы наш па не услышал.

– А где Чарли? – спросил Шейми, поворачиваясь к сестре.

– В пивоварне. За работу по выходным платят больше.

– Скорей бы вернулся. Он мне лакричных конфет обещал.

– Потерпи, малыш. Он скоро придет.

Фионе было неловко за свое вранье. Чарли сейчас находился не в пивоварне, а в «Лебеде» – пабе на берегу Темзы, где колошматил того, с кем бился на кулаках. Но рассказывать Шейми об этом нельзя. Он еще слишком мал, хранить секреты не умеет и невзначай разболтает матери. Чарли участвовал в кулачных боях, чтобы заработать. Фиона узнала об этом от Джо, а он слышал от приятеля, который ставил на Чарли и выигрывал. Теперь понятно, почему с недавних пор Чарли стал приходить домой с синяками. На расспросы отвечал одно и то же: «С парнями поцапался».

Поскольку Фионе не полагалось знать об участии брата в кулачных боях, она не смела спросить, что́ он намерен сделать с заработанными деньгами. Но она догадывалась: Чарли хотел отправиться в Америку к дяде Майклу. Она помнила, как сияли глаза брата, когда ма вслух читала дядино письмо, где он подробно описывал свой магазин и жизнь в Нью-Йорке. Потом Чарли сам перечитывал это письмо, сидя за кухонным столом. На Фиону даже глаз не поднял, только коротко бросил:

– Фи, я поеду к ним.

– Нет, Чарли. Ма будет плакать, – возразила она. – Да у тебя и денег на билет нет.

Этот довод на Чарли не подействовал.

– Бьюсь об заклад: раз дела у дяди Майкла идут в гору, он обрадуется помощнику. Тем более что у тети Молли скоро появится ребенок и все такое. Зачем брать кого-то, когда есть родной племянник? Я не собираюсь всю жизнь горбатиться в пивоварне за вшивые деньги.

– Подожди немного, и пойдешь работать к нам в магазин, – сказала Фиона, и Чарли выкатил глаза. – Нечего кривиться! У нас с Джо будет свой магазин, вот увидишь.

– Я хочу жить по-своему. Поеду в Нью-Йорк.

Фиона позабыла о том разговоре и вспомнила совсем недавно, узнав, что брат зарабатывает кулачными боями. Маленький бунтарь был настроен серьезно. Его манила Америка, где улицы вымощены золотом. Если Чарли туда уедет, он там быстро станет видным парнем. Но Фиону пугала мысль, что он окажется в такой дали. Она крепко любила брата, хотя он доставлял семье немало хлопот. Люди, уезжавшие в Америку, почти никогда не возвращались. Воспоминания да редкие письма – вот и все, что останется им, когда Чарли уедет.

Если так случится, она будет скучать по брату, однако Фиона понимала его желание уехать. Как и она, Чарли не мог смириться с будущим, где нет ничего, кроме изнурительного труда. И почему они с братом должны безропотно принимать такое будущее? Только потому, что бедны? Быть бедным – не преступление. Господь Иисус тоже был беден и происходил из рабочих. Па постоянно напоминал ей об этом. И отец Диган говорил, что бедность – не порок, но нужно проявлять смирение. Если вы бедны – значит Господь уготовил вам такую судьбу, и вы должны безропотно принимать Его волю. Знайте свое место и все такое.

Фиона обвела взглядом противоположную сторону Монтегю-стрит. Ветхие, покрытые копотью дома с тесными комнатами, тонкими стенами и окнами, от которых вечно дуло. Она знала судьбы почти всех соседей. В пятом номере жила семья Макдонаф с девятью вечно голодными ребятишками. В седьмом – Смиты; муж – картежник, жена вечно ходит по ломбардам, дети без присмотра. В девятом – Филлипсы; выживают изо всех сил, но их уважают. Фиона никогда не видела миссис Филлипс улыбающейся, однако эта женщина постоянно мыла крыльцо.

«Неужто и мне так жить?» – думала Фиона. Черта с два она просила себе такую жизнь! Пусть другие смиряются и не ропщут. У них с Джо будет счастливая и богатая жизнь.

Джо. Вспомнив, чем они недавно занимались в переулке, Фиона улыбнулась. Стоило ей подумать об этом, как внутри поднималась темная волна и начинало зудеть между ног. А думала она об этом постоянно. Фиона решила сходить в церковь и покаяться отцу Дигану в грехе, однако по пути решила, что священника это не касается, поскольку ничего грешного она не сделала. Священник назвал бы их ласки непотребством, но Фиона была иного мнения. Она не с кем попало ласкалась, а с Джо.

«Что ж со мной творится?» – удивлялась Фиона. То она было твердо убеждена, что такие вольности недопустимы и даже думать о них нельзя. И буквально через минуту снова представляла себя наедине с Джо: его поцелуи, его руки, трогающие ее там, где не положено. Может, они исчерпали все доступные ласки, а дальше – только то, что бывает между мужчиной и женщиной? И как это происходит? Фиона толком не знала. Слышала: мужчина с силой пихает в тебя свой конец. Но зачем? Потому что не входит? А если не входит, не бывает ли женщине больно? Эх, кто бы ей рассказал! Подруги сами знали не больше, чем она. Спросить у Чарли? Нет, она скорее умрет, чем спросит у него.

Шейми привалился к ее плечу. Он тер глаза и зевал. Пора было его укладывать на дневной сон. Фиона собрала кубики и увела брата в дом. Шейми едва дошел до кровати и заснул раньше, чем Фиона успела его разуть. Постояв около спящего брата, она вышла из комнаты и плотно закрыла дверь. Чарли еще не вернулся. Дядя Родди ушел в паб. Айлин спала в комнате родителей. Даже отец с матерью легли вздремнуть, как всегда по воскресеньям. Фиона и Чарли с ранних лет знали: дневной родительский сон лучше не тревожить.

В распоряжении Фионы было часа полтора свободного времени. Можно заварить себе чая и почитать. Можно прогуляться по Коммершел-стрит, поглазеть на витрины или навестить подруг. Фиона остановилась в коридоре, раздумывая над решением. В дверь постучали. Она открыла.

– Добрый день, миссус, – послышалось с крыльца. – Не желаете ли каких фруктов или овощей? Репы? Лука? А может, брюссельской капусты?

– Тише, дурень, не то брата разбудишь, а заодно и родителей, – сказала Фиона, радуясь приходу Джо. – Ранехонько ты сегодня. Что, торговля с утра не задалась?


– Торговля? Нет, что ты. Просто… сегодня закончили пораньше. Вот и подумал: позову тебя, прогуляемся к реке, – ответил Джо, улыбаясь во весь рот.

Его улыбка почему-то насторожила Фиону. Раннее окончание торговли – тоже. Какие там прогулки к реке, когда после субботней и воскресной торговли он едва стоял на гудящих ногах? Не иначе как что-то случилось.

– Тогда идем, – сказал он, потянув Фиону за руку.

Шел Джо быстро, даже торопливо, не говоря ни слова. Наверняка о чем-то думал. Неужто опять с отцом повздорил? Фионе не терпелось узнать, но у Джо не было привычки выпаливать все сразу. Соберется с мыслями, успокоится, потом заговорит.

На причалах по обе стороны от Старой лестницы было тихо. Тихой была и река. Прилив схлынул. На волнах покачивалось всего несколько барж и яликов. Раздвижные двери складов были накрепко закрыты. Замерли краны. Темза, как и Лондон, старалась отдыхать в «день Господень», как называли воскресенье.

К реке они не спустились, а уселись на середине Старой лестницы. Джо подался вперед, уперев руки в колени. Он по-прежнему молчал. Фиона перевела взгляд с его лица на речную гладь, ожидая, когда Джо заговорит. Глубоко вдохнув, она ощутила запах чая. Неизменный запах. В ящиках, громоздящихся на складе Оливера, или насыпанный горками на складском полу. Фиона представила коричневую пыль, проникающую сквозь половицы и щели в дверях. Она закрыла глаза и снова втянула воздух. Запах был сладковатым и насыщенным. «Дарджилинг».

– Слышал, Чарли становится своим парнем в «Лебеде», – нарушил молчание Джо.

Фиона знала: он позвал ее на реку совсем не для разговоров о Чарли. Это так, для начала, чтобы подобраться к главному.

– Только бы наша ма не пронюхала. Мигом вытащит его оттуда за ухо.

– И куда он тратит призовые деньги?

– По-моему, копит на билет в Америку. В Нью-Йорк, к нашему родному дяде. Хочет работать у него…

– Фиона… – прервал ее Джо, взяв за руку.

– Чего?

– Я позвал тебя… Мне надо тебе сказать… – Он растерял все свое красноречие. – Выдался шанс… Работа появилась… – Джо вновь умолк, водя носком ботинка по нижней ступеньке, затем посмотрел на ленивые речные волны, набрал полную грудь воздуха и стремительно выдохнул. – Как ни верти, знаю: тебе это не понравится. Словом… Томми Петерсон предложил мне работу, и я согласился.

– Ты… что? – ошеломленно спросила Фиона.

– Согласился на его предложение, – ответил Джо и зачастил словами: – Фи, там хорошее жалованье. Гораздо больше, чем моя доля в отцовской торговле.

– Ты согласился работать у Томми Петерсона, отца Милли?

– Да, но…

– А нашему магазину – конец? – сердито спросила она, выдергивая руку. – Ты это хотел мне сказать?

– Нет, совсем не это! Фиона, ну чего ты взбеленилась? Так и знал, что сделаешь из мухи слона. Лучше помолчи и послушай!

Фиона нарочно отвернулась к реке. Конечно, Милли Петерсон приложила тут свою пухлую ручку. Джо взял Фиону за подбородок и повернул лицом к себе, но она оттолкнула его руку.

– Я буду делать почти то же, что делал на рынке, – торговать овощами и фруктами, – начал объяснять он. – Томми видел меня у отцовской тележки. Ему понравилась моя манера. Но теперь я буду продавать не покупателям, а другим лоточникам… – (Фиона сидела с каменным лицом и молчала.) – Я много узнаю про оптовую торговлю. Я буду работать с теми, кто поставляет товар. С фермерами из Джерси и Кента. С французами. Я увижу продажи и покупки на крупнейшем лондонском рынке и…

– Где? На Спитафилдсе? – перебила его Фиона, имея в виду близлежащий оптовый рынок.

– Не-а, и в этом вся соль. Я сначала тоже думал, что Петерсон определит меня на Спитафилдс. А он сказал, я буду работать на Ковент-Гардене.

– А Монтегю-стрит, значит, прости-прощай, – угрюмо заключила Фиона.

– Фи, мне иначе никак. Работа начинается в четыре утра. Из Уайтчепела туда топать два часа. Сейчас фермеры свозят свой урожай чуть ли не круглые сутки. Мне придется работать до позднего вечера. Само собой, лучше ночевать рядом с работой.

– Это где же?

– Петерсон отвел комнату в здании рынка. Над конторскими помещениями.

– И там тебя ждут кровать, умывальник и хозяйская дочка.

– Нет, Фи. Со мной будет жить его племянник. Парень моего возраста. И за комнату с меня не возьмут ни пенса. – (Фиона молча повернулась к реке.) – Фи, грех упускать такой шанс. Ну почему ты сердишься?

Почему? – мысленно спросила себя Фиона, приклеившись глазами к барже. Потому что я с самого детства привыкла видеть тебя на Монтегю-стрит; потому что стоит мне тебя увидеть и у меня колотится сердце; потому что от твоего лица, улыбки, голоса это место становится не таким унылым. А еще потому, что наши мечты дают мне надежду и помогают переносить каждодневные тяготы. Тебе мало?

Она проглотила комок в горле, удерживая слезы, готовые пролиться, невзирая на весь ее гнев.

– Ты меня огорошил. Все так неожиданно. Ты согласился на новую работу далеко от дома. Я тебя не увижу ни на улице, ни на рынке. С кем я теперь буду сидеть здесь субботними днями? И… и… – Фиона замолчала, кусая губы.

– Фиона, посмотри на меня, – попросил Джо, смахивая слезинку с ее щеки; она повернулась, но смотреть на него отказывалась. – Я ж не с бухты-барахты согласился на эту работу. Петерсон предложил мне два дня назад. С тех пор я только об этом и думаю. Кручу и так и эдак. Думаю, что́ лучше. Не для себя одного. Для нас. И эта работа – как подарок судьбы. Пойми, Фи: мне осточертело работать с отцом. У нас с ним постоянные стычки. И свое дело начать я тоже не могу. Получится, что я – конкурент отцу, отбиваю кусок хлеба у семьи. У Петерсона я буду зарабатывать вдвое больше, чем у отца. А значит, и накопление денег на наш магазин пойдет быстрее. И еще. Я совсем бесплатно узнаю разные торговые хитрости, которые мы потом применим у себя. Разве ты не понимаешь, как это нам поможет? – спросил он, крепко сжимая руку Фионы.

Фиона кивнула. Она понимала. Вспышка гнева прошла. Джо был прав: это хороший шаг, пусть и тяжелый. Все, что позволит им открыть свой магазин пораньше, можно считать благом. Но грусть не проходила. Умом она понимала доводы Джо, а сердце было готово разорваться.

– Когда уезжаешь?

– Завтра.