Цена зла

Мои брови поднимаются вверх, беспокойство покалывает меня. Мне повезло, что я нравлюсь Ди, хотя я и не знаю почему.

— Ну, давай, капуша. Лучше займемся твоей секцией. — Моника благодарит клиента, кладя его чаевые в банку для чаевых за стойкой бара. Она уже наполовину заполнена купюрами. Она ставит передо мной на поднос разнообразные напитки. — Ты заменяешь Вики в левой секции.

По крайней мере, я не в той секции, что ближе к сцене. В этой секции всегда сидят самые жуткие парни.

Я принялась за работу, пробираясь между столиками, расставляя напитки и избегая блуждающих рук.

Очевидно, существует правило, что ни один из клиентов не имеет права прикасаться к стриптизершам, но это, похоже, не относится к официанткам. Пялящиеся взгляды мужчин заставляют меня чувствовать себя так, словно меня окружают голодные хищники. Я работаю в девятичасовую смену. Мне нужен душ.

Работая уже неделю, я до сих пор удивляюсь, насколько огромно это место. Повсюду есть двери в приватные комнаты, и коридоры, которые ведут к ним, плюс целый второй этаж с другой сценой. Это лабиринт, в котором вы можете легко заблудиться, если не будете осторожны.

Время от времени мне все еще кажется, что за мной наблюдают, но когда я оглядываюсь, то не замечаю никого, кто наблюдал бы за мной больше обычного.

Следующие несколько часов медленно ползут, и мои ноги убивают меня в этих каблуках. Как я не сломала лодыжку, понятия не имею, но я начинаю понимать, что имела ввиду Моника, когда однажды сказала мне, что, по ее мнению, высокие каблуки были изобретены человеком с больным чувством юмора.

Наконец наступает мой перерыв, и я подаю последнюю порцию виски мужчине в костюме, не отрывая глаз от стола. Он благодарит меня.

— Не за что, сэр, — бормочу я, не поднимая головы. — Наслаждайтесь шоу.

Я возвращаюсь в бар с пятидесятидолларовыми чаевыми и едва сдерживаюсь, чтобы не присвистнуть от удивления.

Это больше, чем кто-либо когда-либо давал мне за один раз. В Колонии нам не платят. Все идет в церковь, и руководители решают, куда их потратить, снабжая всех тем, что им нужно.

Я положила чаевые в банку. В клубе все устроено так, что в конце вечера чаевые, которые каждый получает, делятся между всеми.

— Этот человек только что дал полтинник, — шепчу я Монике.

Она качает головой на меня с улыбкой.

— Что? О нет, что же мне теперь делать? Неужели я неправильно его поняла?

— Нет. Но зачем ты это делаешь?

— Что делаю? — отлично. Я опять наделала глупостей, не так ли?

— Когда ты обслуживаешь клиента-женщину, это не проблема, но, когда это парень, ты становишься с ним какой-то странной. Ты не смотришь ему в лицо и становишься похожей на мышку. Это… интересно.

О, мой Бог. Неужели я все еще так плоха? Я стараюсь этого не делать. Я не могу дать никакого ответа. Я не собираюсь рассказывать ей, что провела почти все свои восемнадцать лет в Колонии, где женщинам запрещено поднимать глаза на мужчин и разговаривать с ними без разрешения.

Когда я покидала Колонию, я пообещал себе, что не буду тряпкой. Я бы заговорила, а не молчала и просто позволила всему случиться. Молчание только усугубляло ситуацию и причиняло боль людям, о которых я заботилась. Больше никогда.

Так почему же я все еще делаю это?

Щеки пылают, я беру и делаю то, что обычно делает Ди, когда не хотела кому-то отвечать — пожимаю плечами и слегка качаю головой.

— Хорошо, — сказала Моника, вытирая стойку. — Храни свои секреты, таинственная девушка. В конце концов я из тебя их вытяну.

Господи, надеюсь, что нет.

— Маленький трюк саббы (имеется — сабмиссив) работает на тебя, но тебе нужно показать побольше кожи. Иди сюда.

— Э… трюк саббы? — я прохожу к ней за стойку бара.

— Да. Все эти покорные «Да, сэр». Это подходит тебе, но ты получишь больше чаевых, если будешь время от времени улыбаться. — Она расстегивает две пуговицы на моей рубашке. — Так-то лучше.

Я осмотрела себя сверху вниз. Мое декольте почти выпало.

Только две пуговицы на рубашке все еще застегнуты, не позволяя моей груди быть выставленной на всеобщее обозрение. Я закрываюсь руками, мое лицо горит от шеи до линии волос. — Моника, это уже слишком.

— Ничего подобного, дорогая. Чем больше тела ты показываешь, тем больше это нравится парням.

Клянусь, я никогда к этому не привыкну. Но я не в том положении, чтобы оставлять деньги у сидящих за столами.

Вздохнув, я возвращаюсь к бару и делаю заказ на пакет не дешевых крендельков и напиток.

— Чего тебе хочется? — Моника берет для меня стакан.

— Я выпью содовую. Коричневую.

Она фыркает. — Ты имеешь в виду Кока-Колу?

Мой желудок сжимается от ее дразнящего взгляда. Я киваю и открываю зубами крендельки.


— Серьезно? Ты никогда не пробовала Кока-Колу? Ты что, Марсианка?

У меня внутри все переворачивается. Я делаю глубокий успокаивающий вдох. Мое незнание внешнего мира не разоблачит меня. Никто не догадается, что я сбежала из тайной общины, потому что никогда не пила газировку.

Опять же, никакого ответа, так что я пожимаю плечами.

Моника просто смеется над этим. Потом она смотрит на часы.

— Вот дерьмо. — Она хватает пару подносов с напитками и делает знак Сильвии, другой барменше, чтобы та ее прикрыла. — Пора принести мальчикам выпивку.

— Мальчики? — у меня такое чувство, что этим выражение она ни в коем случае не говорит о детях.

— Да. — Она хватает пару бутылок ликера, каждая из которых содержит достаточно крепкого алкоголя, чтобы усыпить слона. — Байкеры. Они на совещании в своей комнате.

Я смотрю на свой крендель, пытаясь понять, что она имеет в виду, но не осмеливаюсь спросить. Слово «байкеры» заставляет меня думать о мужчинах на тех модных гоночных мотоциклах, на которых я видела людей, катающихся по улице, но почему-то я знаю, что это не то, о чем она говорит. На щеках у нее румянец, а лицо расплывается в широкой улыбке. Пока она не смотрит на меня, а потом наклоняет голову.

— Ты ведь не знаешь, кто такой байкер?

Я избегаю ее взгляда и делаю глоток колы. Я люблю сладкий вкус, и это здорово, как шипение танцует на моем языке и вниз по горлу. У меня никогда не было ничего подобного.

Моника качает головой. — Девочка, ты не знаешь, что теряешь. Клянусь, быть горячим должно быть обязательным требованием для того, чтобы получить патч.

«Получить патч?»

Она кивает, когда заканчивает загружать свои подносы. — Они члены клуба «Дьявольские бандиты». Снейк, муж Ди, тоже один из них. И он горяч, а ему уже под пятьдесят.

Ладно, я уже близка к тому, чтобы попросить ее позволить мне обслужить их, чтобы я могла сама взглянуть на этих великолепных байкеров. Чувство вины пронзает меня за мои похотливые мысли. Изолятор ждет меня.

Кроме того, я знаю, что в конечном итоге буду вести себя глупо рядом с ними.

Моника работает, пока говорит, двигаясь так быстро, что я задаюсь вопросом, есть ли у нее какая-то сверхскорость, о которой я слышала.

— Быстро, — хвалю я ее.

— Ну да, с этими ребятами всегда так. Ты не заставляешь их ждать, если не хочешь неприятностей.

— Что? — я перегибаюсь через стойку и касаюсь ее плеча. — Моника, если это небезопасно…

Она хихикает и небрежно машет рукой. — Со мной все будет в порядке. Хотя, если кто-то из них захочет наказать меня, я не буду жаловаться. — Я разинула рот, и ее глаза заплясали. Она обходит бар и берет один из подносов. — Я должна заставить тебя сделать это.

— Что? — я пищу. — Нет. Моника, нет!

— Да ладно тебе. — Она протягивает мне поднос. — Мне бы очень хотелось посмотреть, что эти парни сделают с тобой, когда ты обрушишь на них это мышиное дерьмо.

Я прикусываю губу, бросая на нее умоляющий взгляд. Умоляя ее понять. Судя по тому, как она описала этих парней, у меня возникает ощущение чего-то опасного и запретного. Что-то, с чем я понятия не имею, как справиться, словно приблизиться к пламени.

Словно сжалившись надо мной, она улыбается и берет второй поднос, балансируя по одному на каждой ладони. — Расслабься. Тебе все равно туда нельзя. Ты же не клубная девчонка.

Я делаю глубокий вдох. Она просто издевалась надо мной. — Я тебе за это отплачу.

Она высовывает язык. — Увидимся через несколько минут. Если только я там не развлекусь. — Она подмигивает.

Мои щеки пылают. Я никогда не привыкну к тому, что девушки такие дерзкие. Это потрясающе, то, как она может говорить так, не теряя ни секунды. Я чувствую легкую зависть к ней, когда она с высоко поднятой головой исчезает за углом в направлении комнат, предназначенных для частных вечеринок и приватных танцев.

Моника возвращается через несколько минут и загружает поднос с выпивкой для «байкеров».

— О, Стеф, не могла бы ты вынести эти пустые, пока я отнесу это ребятам? — она берет пару коробок сигар и кладет их на поднос, потом кивает на коробки с пустыми пивными бутылками у стены. — Гарольд должен был убрать их до того, как закончит свою смену. Он этого не сделал, и я чуть не споткнулась о них.

— Конечно.

Я загружаю коробки на тележку, а она снова исчезает в коридоре. Затем я беру ключ-карту и ключи от сарая, висящие на стене за баром, и толкаю тележку по коридору к задней части клуба.

В конце коридора, слева от лестницы Ди, я провожу карточкой-ключом через сканер безопасности на двери. Затем я иду по длинному коридору, ведущему в переулок.

Слева и справа от меня двери ведущие в другие комнаты. Впереди меня Моника проскальзывает в одну из комнат, и шумные крики и мужской смех доносятся в коридор, прежде чем дверь закрывается.

Подавив тревогу за нее, я толкаю стальную дверь в конце коридора и выхожу на свежий ночной воздух.

Выйдя на улицу, я задыхаюсь от того, что вижу, идя по переулку.

Слева от дверей вдоль стены выстроились в ряд пять мотоциклов. Они выглядят огромными и тяжелыми, опираясь на подножки.

Я только один раз видела мотоцикл. Это было на фотографии, показанной прихожанам Дьяконом Харманом. Он выступал в качестве приглашенного оратора во время проповеди, рассказывая нам все о своей жизни до того, как он присоединился к Его Святому Миру. Он показал нам фотографию, где он сидел верхом на мотоцикле, на котором ездил до того, как исправился, отбросил свою дикую греховную жизнь и стал чистым человеком, каким он является сегодня. Мы все были потрясены, увидев этого сдержанного, мягкого, обычно приличного человека, сидящего на одной из этих штуковин с широкой улыбкой на лице.

Осознание приходит, и я хлопаю себя по лбу. — Байкеры. Точно. Да.