Бунт Хаус

— Лодка, — беззаботно говорит он. — Она твоя, пока еще на Корсике. Отдай

мне лодку на весенние каникулы, и я даже пальцем не трону эту девчонку.

Ха. Он говорит о «Контессе» так, словно это гребаная шхуна, а не

сорокафутовая роскошная суперяхта с семью спальнями. Она гордость и радость

моего отца. Если я позволю Паксу остаться там без присмотра во время весенних

каникул, эта чертова штука, скорее всего, окажется на дне Средиземного моря. Мой

отец вымазал бы меня дегтем и перьями, а потом лишил бы наследства.

— Неделю, — возражаю я.

Пакс складывает руки на груди, небрежное, беззаботное выражение лица, которое он только что демонстрировал, исчезает, когда он приступает к

переговорам.

— Две недели, чувак. Все каникулы. Я не собираюсь лететь через весь мир

ради одной гребаной недели.

— Десять дней. Окончательное предложение.

— Так не пойдет. Думаю, тебе придется отступить.

Он мог бы заставить меня отступить. Если он захочет, он мог бы привлечь

Дэша, и они вдвоем могли бы проголосовать за то, чтобы я держался подальше от

Элоди до конца гребаного времени. Правило дома. Мы стараемся не заставлять

друг друга делать что-либо большую часть времени, что только заканчивается тем, что кто-то получает травму, но это не было бы беспрецедентным шагом. Паксу

действительно, должно быть, понравилась внешность Элоди, и это заставляет меня

хотеть ее еще больше.

Хотя она уже моя, и это заявление, которое он пытается сделать на нее, кипит

в моей гребаной крови.

— Десять дней, Пакс. А потом поезжай к своей маме в Прагу.

Он выглядит испуганным.

— Какого черта мне это делать?

— Ладно. Хорошо. Ты получишь лодку. Две недели. Но как только я услышу, что ты опять делаешь коктейли Молотова, я тут же вызову чертову жандармерию.

Кажется, что улыбка на лице этого куска дерьма стала еще шире. Боже, какого хрена я делаю? Это будет абсолютная катастрофа. Я уже чувствую это

своими костями.

— Хватит лыбиться. Я отсюда слышу, как смех рикошетит внутри твоего

толстого черепа, — ворчу я, поворачиваясь обратно к своему столу.

Я больше не смогу писать. Знаю, что не смогу. Я чувствую облегчение от того, что право собственности на Элоди Стиллуотер было урегулировано, но теперь у

меня во рту появился неприятный привкус, от которого я не могу избавиться.

32



Я сделал копию ее файла со всеми ее личными контактными данными через

неделю после того, как украл фотографию. Я подумывал позвонить ей еще до того, как она приедет, просто чтобы услышать ее голос и перестать сводить себя с ума от

мысли, как будет звучать её голос. Однако мне удалось заставить себя проявить

сдержанность. Но я не мог удержаться от переписки после нашего урока


английского. Мне хотелось вывести ее из себя. Наблюдать за ее реакцией издалека.

Как ни досадно, она почти не отреагировала. Сначала она была в замешательстве, потому что не узнала номера, но потом ее лицо стало пустым.

Никакого страха. Никакого гнева. Никакого раздражения. Единственная

эмоция, которую я увидел на ее лице, со своего места, где я прислонился к стене в

пятнадцати футах от неё, была короткая вспышка веселья, и в следующий момент

она засунула телефон обратно в карман и побежала вверх по ступенькам к

биологическим лабораториям, не оглядываясь.

— А почему ты так зациклился на этой девушке? — спрашивает Пакс, издавая адский шум, когда он целеустремленно запускает крышкой от банки с

Pringles через всю комнату, засовывает руку внутрь, вытаскивает пачку чипсов и

запихивает их в рот.

Я выстукиваю одно предложение, сосредоточившись на экране ноутбука.

— Она — ничто, пустое место. Она не имеет никакого значения.

— Чушь собачья, Джейкоби. Ты не проявлял ни малейшего интереса к

девушке со времен Мары и сам это знаешь.

БАХ!

Кажется, я только что разбил экран своего ноутбука.

Я не должен был так сильно захлопывать крышку, но опять же, Пакс не

должен был так просто произносить это имя в пределах моей слышимости. Он

знает, что не должен. Закрыв глаза, я делаю дрожащий, неровный вдох, пытаясь

выровнять ярость, бурлящую в моей крови.

— Я рад, что мы договорились по поводу «Контессы», — цежу я сквозь зубы.

— Ты должен убраться на хрен из моей комнаты, чувак. Я серьезно. Я должен

сделать это задание. Мне нужно прочистить мозги, а я не могу этого сделать, когда

ты поднимаешь эту хрень.

Я жду, что Пакс начнет спорить. Споры — его вторая натура. Он вырос в доме, полном адвокатов. К лучшему это или к худшему, но он предпочитает держать

язык за зубами.

— Ну ладно, старик. Никакой драмы. Я иду в «Косгроув», возьму пива. Тебе

что-то нужно?

Я сжимаю челюсть так сильно, что кажется, она трескается. Я заставляю себя

открыть рот, чтобы заговорить.

— Только не пиво. Джек, — говорю я ему.

— Вот так-так. В школьный вечер все идет по-крупному. Мой любимый вид

Джейкоби.

33



Он уходит, напевая себе под нос какую-то веселую песенку, а я сижу очень

тихо, и в моей голове вспыхивает образ Элоди Стиллуотер.