Бумажный дворец

18





Август


Самые чудесные летние дни приходят после ливня. В насыщенной синеве парят белые кучевые облака, воздух так свеж, что его хочется пить. После вчерашней грозы небо стало чистым-пречистым. Я просыпаюсь, не помня ни о чем плохом, – может быть, даже улыбаюсь, но потом воспоминания возвращаются, и я мечтаю, чтобы они исчезли. Снаружи моего домика трещит ветка, стонут ступеньки. За противомоскитной сеткой на двери появляется лицом мамы.

– Почему у тебя заперто? – спрашивает она, дергая за ручку.

– Иногда само зацепляется. – Я вскакиваю и отодвигаю задвижку.

– Разбери это, пожалуйста, – она сваливает мне на кровать аккуратную стопку свежевыстиранной одежды. – Лео предлагает сегодня покататься на старой папиной лодке.

Дедушкин старый парусный ялик все лето простоял на прицепе возле нашего дома, собирая иголки.

– Мы собираемся выдвинуться часов в одиннадцать, чтобы поймать отлив, так что вставай. Хватит валяться.

– Я, наверное, останусь дома, если вы не против. У меня сегодня нет настроения.

– Лео хочет провести день всей семьей. Мы устроим пикник, а потом поплывем до конца мыса.

Мыс заканчивается все уменьшающейся полоской песка, которая изгибается вокруг залива, словно в оберегающем объятии, – последний барьер между цивилизацией и открытым океаном. Туда можно доплыть с причала на городском пляже, а там – бросить якорь на теплом прозрачном мелководье, наблюдать за копошащимися в водорослях крабами, искать моллюсков во время отлива. Но если обогнуть оконечность мыса, то уже через три минуты окажешься перед открытым океаном, и между тобой и Португалией не будет ничего, кроме редких яхт, держащих курс на укромную гавань, далеких рыбацких лодок, идущих в морской заповедник у Бостона за палтусом и голубым тунцом, да выскакивающими из воды китами.

– Почему мне обязательно надо с вами? Почему вы с Лео не можете сделать это одни? В любом случае, мы все не поместимся.

В ялике едва хватает места двоим, максимум, троим. А Лео огромный, он один легко сойдет за двоих.

– Мы поплывем по двое за раз. Конрад тоже едет.

– Ни за что. Я не поплыву с Конрадом.

Мама вздыхает.

– Элла, я прошу тебя поехать с нами.

– Ужасный план. Он же в воде как большой толстый кот.

– Не вредничай, тебе не идет.

– Но это правда.

– Почему ты так жестока к нему? Что Конрад тебе сделал? – мама сокрушенно качает головой.

– Ладно. Но только если Джонас тоже будет.

– Я же сказала, мы хотим провести день семьей.

– Мам. Серьезно. Сама подумай. Если лодка опрокинется, от Конрада не будет никакого проку. Я не смогу выровнять лодку одна, если будут хотя бы небольшие волны. Так что либо ты, я, Лео и Конрад втискиваемся туда все вместе и в таком случае обязательно пойдем ко дну, либо мне нужен Джонас, чтобы управлять лодкой.

– Ладно, – сдается она. – День слишком хорош, чтобы спорить.

Снаружи Лео с Конрадом пытаются пристегнуть прицеп с лодкой к машине, но он все время откатывается. Я смотрю, как они надрывают животы, хохоча над своей неловкостью, завороженная тем, какой странной кажется обыденность, нормальное течение повседневной жизни.

– Никогда не проси саксофониста делать мужскую работу, – произносит Лео, заметив меня. – Не поможешь нам? Конрад, ты держи, а Элла вставит болт.

Я колеблюсь в поисках какой-нибудь отговорки, но ничего не могу придумать.

– Давай, Элла, – говорит Лео. – Лодка сама себя не прицепит, – он протягивает мне металлический болт. – Держи, а мы с Конрадом будем поднимать.

– Ну что, пупсики? – улыбается подошедшая мама. Бросает на заднее сиденье сумку-холодильник.

Лео с Конрадом присоединяют прицеп. Конрад, выпрямляясь, случайно выбивает болт у меня из рук. Тут же наклоняется его поднять.

– Прости, Элла, – бормочет он так тихо, что я едва улавливаю его слова.



Джонас ждет нас, сидя на обочине у поворота к нашему дому. Он как всегда без рубашки и выглядит расслабленным, но во взгляде появилась настороженность, брови нахмурены.

– Запрыгивай, Джонас, – зовет его мама. – Конрад, подвинься.


Джонас садится рядом со мной и прислоняется к окну, притворяясь, что смотрит на проносящиеся мимо деревья. Я никогда не видела, чтобы Джонас отворачивался от чего-нибудь, принимал позу, лишенную всякого выражения. И я знаю: причина в том, что я стреножила его, забрала его резвость, его дикий весенний дух, втянула в свои тайны, заставила нести мою ложь. Я как будто лишила его невинности.

– Возможно, нам придется использовать спинакер, – говорю я ему, – чтобы поймать ветер.



В лесу было тихо и приятно – всего лишь легкий бриз, – но, когда мы выезжаем к заливу, поднимается сильный ветер. Волны набегают на гавань, раскачивая стоящие на якоре лодки. На воде почти никого нет.

Первые несколько попыток спустить лодку на воду заканчиваются тем, что ее выносит обратно на берег прежде, чем мы успеваем опустить шверт. Конрад взвизгивает от боли, когда его ударяет по ноге бортом. Мама смотрит с пляжа, крича нам оттуда бесполезные указания.

– Запрыгивайте, – говорит Лео. – Еще один толчок.

– Ничего не получится, Лео, – отвечаю я ему из лодки. – Волны слишком сильные.

– Скорее всего, ты права. Но мы уже приехали.

– Я, наверное, пас. – Конраду явно не по себе.

– Давай с нами. Будет весело, – уговаривает Джонас. Но в его тоне жестокость, какой я прежде не слышала.

В этот миг Лео, дождавшись затишья между волнами, с силой толкает нас, и внезапно мы, накренившись, устремляемся в море. Ветер туго надувает белый парус. Конрад сидит на носу, свесив ноги, которые касаются воды, как толстые розовые наживки.

– Не могу на него смотреть, – тихо произносит Джонас.

– Ты должен притворяться, что все нормально. Ты обещал.

– Почему? – шепчет Джонас. – Как ты вообще можешь с ним разговаривать?

– Я не могу. Но у меня нет выбора. Я живу с ним.

– Вообще-то есть. Если бы твоя мама знала…

– Она никогда не узнает.

– Нельзя спускать ему это с рук, Элла.

– Заткнись! – шиплю я. – Убери ноги! – кричу я Конраду. – Хочешь, чтобы тебя цапнула акула?

Джонас отворачивается от меня, сердито сжав губы. Волны пенятся и хлещут наш набирающий скорость ялик.

Конрад убирает ноги и садится по-турецки. Его подошвы заскорузли, и мне видны крошечные трещины у него на пятках, там, где он содрал омертвевшую кожу. Он смотрит на меня, улыбается.

– Ты права. Это круто.

Выплевывает жвачку в океан. Я смотрю, как она тонет в тянущемся за нами белом шлейфе пены. Достаю из сумки-холодильника банку газировки.

– Хочешь? – бросаю банку Конраду.

– Спасибо. – Он открывает ее и кидает колечко за борт.

– Не надо так делать, – говорит ему Джонас. – Птица может проглотить и подавиться.

– Ага. Как будто меня кто-то видел, – презрительно фыркает Конрад.

– Суть не в этом, – отвечает Джонас. – И я тебя вижу.

– Как-нибудь переживу.

– Сволочь, – бормочет Джонас себе под нос.

Берег позади нас становится все меньше. Я едва могу разглядеть маму, машущую нам с пляжа.

Большая волна поднимает нас и с плеском опускает.

– Боже! – вопит Конрад на Джонаса, после того как его окатило водой с ног до головы. – Я думал, мы притащили тебя с собой, потому что ты знаешь, как управлять лодкой.

– Попробуй сам, – говорит Джонас и отпускает румпель.

– Урод. – Конрад встает и осторожно двигается к нам.

Я чувствую, как лодка качается, потеряв управление.

– Джонас, пожалуйста, не будь идиотом. Мы на что-нибудь напоремся.

Джонас не отвечает, но снова берется за румпель.