Бумажный дворец

Я двигаю переноску на середину, чтобы отгородиться от Конрада.

– Почему нельзя было взять машину с кондиционером? – возмущается Конрад.

– Ты через несколько часов будешь плавать в пруду. – Лео захлопывает заднюю дверь.

Я открываю окно, впуская влажный ветерок. Не могу дождаться, когда окажусь в лесу. Анна проводит лето на еврейской ферме в Северной Калифорнии, поэтому домик будет полностью в моем распоряжении. Я записалась на занятия по ходьбе под парусом. И этим летом вернется Джонас. В прошлом году родители увезли его с собой в академический отпуск во Флоренцию. Его мама работает над биографией Данте. Предвкушаю, как снова его увижу. Интересно, он сильно изменился или я по-прежнему его выше?

Пробки такие, что машины стоят бампер к бамперу. Где-то в Род-Айленде у нас перегревается радиатор. Лео, чертыхаясь, сворачивает на обочину.

– Мне все равно надо размять ноги, – произносит мама.

В двадцати метрах от нас заглохла еще одна машина. На здоровенном билборде за ней человек в костюме зебры рекламирует автосалон. Я смотрю, как машины ползут мимо, с легкой обидой, как будто нас лишили нашего законного места в пробке.

– Я налила воды в пустую бутылку из-под молока воды на всякий случай, – говорит мама. – Она где-то за тобой, Конрад.

– Не передашь мне эту воду, Кон? – Лео отстегивает ремень безопасности. – Нужно выпустить жар из-под капота. Охладить радиатор.

Конрад оглядывается через плечо.

– Слишком далеко. Я не дотянусь.

– Тогда выйди из машины и открой багажник.

– Ты же уже выходишь, сам и достань.

– Я достану, – вызываюсь я, прежде чем Лео успевает ответить. Лезу через спинку сиденья, тянусь через чемоданы, бумажные пакеты с продуктами, корзинку с грушами и хватаю воду. – Достала, – хрюкаю я от натуги.

– Элла, ты ангел, – говорит Лео. – А с тобой, Конрад, я разберусь позже, – добавляет он с холодным презрением в голосе.

– А с тобой я разберусь позже, – тихо передразнивает Конрад отца. Потом прожигает меня ненавидящим взглядом. – Жополизка.

Мамин кот воет и скребется в своей коробке между нами.



Когда мы наконец доезжаем до Бэквуда, уже почти полночь. Дача была заперта на всю зиму. Каноэ сложены на веранде. Все покрыто пыльцой и паутиной. Какое-то большое животное умудрилось забраться в дом зимой и посшибало тарелки с открытых полок. Весь пол в гостиной усыпан керамическими осколками. Мыши, как обычно, устроили себе гнездо в ящике со столовыми приборами. Между зубцами вилок присохли их какашки, на чайных ложечках – плацента. Горячая воды перекрыта. Ни у кого нет сил стелить постель.

Я писаю в кустах, потом иду к своему домику и падаю на голый матрас. Я так счастлива здесь находиться. Я лежу, слушая оглушительное кваканье лягушек, тишину деревьев, а в слуховое окошко светит полная луна. Раздается треск ветки. Что-то движется у моего домика. Я затаиваю дыхание. Жду. Шаркающие шаги удаляются в сторону пруда. Вскоре слышится плеск и тихий звук, похожий на плач младенца. Я встаю с кровати, на цыпочках подкрадываюсь к затянутой сеткой двери и, выглянув наружу, жду, когда глаза привыкнут к темноте. На мелководье ловят рыбу крупная енотиха-мама и четыре ее детеныша. Почуяв меня, она замирает и принюхивается, потом возвращается к своему занятию. Проводит лапой по воде и достает рыбу. Стараясь ступать бесшумно, я выхожу на тропу. Енотиха настороженно застывает. Я делаю шаг вперед. Она поворачивает ко мне свою бандитскую морду и рычит. За считаные секунды зверьки исчезают за деревьями. От них не остается ни следа. Только легкая рябь на поверхности пруда. Луна светит так ярко, что мне видно гальку под водой. Я стаскиваю ночнушку, захожу по пояс в воду среди камышей и растворяюсь в пруду. Я никогда раньше так не плавала – ночью, голышом, в тишине. Ощущение такое, будто я занимаюсь чем-то таинственным, роскошным.

Выйдя на берег, я стряхиваю с себя воду, взлетаю по ступенькам своего домика и закрываю за собой дверь.

В этот миг из темноты появляется рука и зажимает мне рот.

– Я следил за тобой, – шепчет Конрад мне на ухо.

У меня душа уходит в пятки. Все тело холодеет от ужаса. Я кричу, но слышно только сдавленное мычание.

– Тебе надо купаться голышом каждую ночь, – вздыхает он, проводя рукой по моему обнаженному телу. – У тебя такая мягкая упругая кожа.

Он толкает меня на кровать.

Я пытаюсь вырваться, но его хватка слишком крепка.

– Ты знала, что я смотрю, – говорит он.

– Конрад, перестань, – умоляю я.

– Любишь дразнить, да? Тебе нравится. Ты позволяла мне приходить к тебе по ночам. Никогда не просила меня уйти. Я знаю, ты только притворялась спящей.

Я, отчаянно вырываясь, мотаю головой.

– Неправда, – только и удается прошептать мне.

– Я рассказал всем друзьям, что ты даешь мне себя трогать.

Он вонзается в меня. Я чувствую обжигающую боль, когда он рвет мне плеву. Раздирает меня на части. Я думаю о енотихе, которая слушает мой тихий младенческий плач с вершины дерева. Когда он кончает, я рыдаю.



В небе порхает лазурная птичка, перелетая от дерева к дереву. Я лежу, свернувшись в позе зародыша, на мшистом берегу моего тайного ручья в чаще леса. Когда Конрад ушел, я побежала в баню и залезла под горячую, как кипяток, воду. Чтобы выжечь его из себя. Но ничего не получилось. Я больше не я. Не могу вернуться домой. Не могу остаться здесь. Я не дам ему испортить для меня это место. Это мой пруд. Мой лес. Мне нужно поспать. Ночь ненавидит меня. Я ходячий мертвец.

Несколько часов спустя я прихожу в себя, онемев от холода, со стучащими зубами, в мокрой от пота одежде. Поначалу я не понимаю, где нахожусь, все еще пребывая в тумане ускользающей, но никак не уходящей грезы. Мне хочется остаться здесь, но нельзя. Я умываюсь в холодном ручье, приглаживаю волосы. Мое тело кажется мне отвратительным. Нужно вернуться домой. Я никогда не смогу вернуться домой.




Я тайком пробираюсь обратно к дому и прячусь в кустах рядом с дверью в кладовку. Единственная моя цель – стать невидимой, прокрасться мимо, найти какую-нибудь щель, свернуться в ней и крепко зажмуриться, чтобы не видеть ничего, кроме темных пятен перед глазами. Машины Лео нет на месте. Мама одна готовит ужин на кухне. Я слежу за ней из-за листьев, как из-за жалюзи. Она напевает, наливая воду в большую кастрюлю. Я делаю шаг по направлению к ней. Она настороженно поднимает голову, как будто почувствовав мое присутствие, словно лань. Закрывает воду, подходит к окну и выглядывает. Я жду, когда она отвернется, потом вылезаю из-за кустов и захожу в дом через дверь в кладовку.

– Вот ты где! – восклицает она. – Я не видела тебя весь день. Уже начала беспокоиться.

– Я прогулялась в город.

– Заходил твой друг Джонас.

– Где все?

– Лео с Конрадом поехали в магазин. Я забыла пиво. Будем сегодня есть тако с луфарем.

– Я, наверное, пропущу ужин. Ужасно болит живот.

Мама режет капусту – растет горка светло-зеленых косточек.

– Мам?

– А? – откликается она, не оборачиваясь.

– Мне нужно тебе что-то сказать.

– Не подашь мне сметану? – Она вытирает нож кухонным полотенцем и берет пучок мытой петрушки. Встряхивает.

– Мам!

– Пожалуйста, не говори со мной таким тоном, ты же знаешь, я этого терпеть не могу.

Слышится шум приближающегося мотора.

– Отлично, – произносит мама. – Они вернулись. Можно начинать жарить рыбу. – Она наливает в чугунную сковородку немного оливкового масла, бросает раздавленные дольки чеснока. – Ну, говори.

Хлопает дверь машины.

– Кажется, у меня температура.

Она трогает мне лоб тыльной стороной ладони.

– Ты действительно немножко горячая. – Идет к раковине и наливает стакан воды. – Выпей. Принесу тебе аспирин, как только положу рыбу на сковородку.

Я иду по тропе к своему домику и останавливаюсь возле него, боясь зайти внутрь, боясь того, что я там увижу.

Но, на удивление, внутри ничего не изменилось. Никаких следов насилия, запаха страха. Мой желтый пол все так же жизнерадостно ярок. Мама оставила на матрасе стопку свежего хлопкового постельного белья с наволочками в цветочек. Ничего не изменилось, кроме меня.





* * *


Четыре дня я, дрожа и рыдая, не покидаю своего домика, благодаря чему мне удается избегать встречи с Конрадом. По ночам я запираю дверь и подпираю ее стулом. Мама думает, что я подхватила желудочную инфекцию. Я запихиваю палец в горло, чтобы вытошнить в мусор еду, которую она мне приносит. По нескольку раз спускаю воду в туалете, притворяясь, что у меня понос. Мама никого ко мне не пускает. «Последнее, что нам нужно, это чтобы ты заразила остальных». Приносит мне куриный бульон с рисом и холодный компресс. Маму нельзя назвать сердобольной, но она всегда отлично ухаживала за больными. Каждый день приходит Джонас, но она говорит ему идти обратно.

В понедельник утром – первый день моих занятий по хождению под парусом – я чудом выздоравливаю. Мама полна сомнений, но я заверяю ее, что позвоню домой, если мне станет нехорошо. Морской воздух поможет мне оправиться, говорю я ей. Она отвозит меня в яхт-клуб на той стороне мыса, что обращена к заливу и высаживает у причала.

– Лео заедет за тобой в пять.

– Я думала, ты меня заберешь.

– Лео все равно нужно ехать в город. Он повезет Конрада купить новые плавки. Выяснилось, что те, которые Конрад взял с собой, больше на него не натягиваются.

– Зачем ему вообще плавки? Он почти не заходит в воду. Я не хочу, чтобы меня начало тошнить в машине с Лео.

Мама вздыхает.

– Ладно. В пять часов.

Я смотрю ей вслед, потом поворачиваюсь к яхтам. Мое тело кажется чужим, слабым, прозрачным. Но я счастлива находиться вдали от дачи, вдали от Конрада.

На причале в ожидании инструктора стоит группа ребят. В стороне от них, свесив ноги в воду, лицом к заливу сидит Джонас и зарисовывает что-то, привлекшее его взгляд.

– Привет, – говорит он, как будто мы только вчера виделись.