Будь у меня твое лицо

Черри продолжает визжать, когда я с силой пинаю ее в живот. Я заранее переобулась в ботинки с железными вставками. Черри корчится на полу от боли, но я снова вытягиваю руку, поднимаю ее за хвост и тащу в туалет, располагающийся в коридоре. Она тяжелее, чем кажется, но плевать. Подняв крышку, я прикладываю ее лицом об унитаз и окунаю туда головой. Как я рада, что он грязный. Черри сопротивляется, но все еще оглушена болью от падения и удара, потому ничего не может сделать. Вода пузырится, и я успокаиваюсь, лишь заставив эту девчонку сделать несколько глотков. Мы с друзьями часто использовали этот прием, когда учились в средней школе.

Я в последний раз проволакиваю Черри за хвост и тыкаю лицом в пол в туалете. Наклонившись, выуживаю телефон из ее кармана и бросаю в унитаз. Брызги покрывают волосы девчонки. Затем я снимаю с нее туфли и ухожу с ними, захлопнув дверь. Пройдя несколько кварталов, швыряю их в переулок – так далеко, насколько способна.





* * *


Когда я возвращаюсь домой, Суджин ждет меня с моим любимым тортом из зеленого чая – его она покупает в пекарне рядом с работой.

Суджин все еще закрывает нижнюю часть лица темно-коричневым шарфом, несмотря на мои уверения, что дома лучше его снимать. Она собирается прятаться под маской, пока опухоль не спадет.

– Дорогая, мне так жаль. Тэин… – Голос под шарфом звучит приглушенно. Суджин крепко обнимает меня, а затем отстраняется и вглядывается в лицо. – Подожди, ты почему такая взволнованная?

В тоне сквозит подозрение. Я, пожав плечами, лезу в кухонный ящик и беру две вилки. Меня трясет, мне нужно успокоиться.

– Я хотела отложить до дня рождения, но, кажется, тебе нужно взбодриться, поэтому… – Она открывает сумку и достает маленький белый конверт. Внутри – билет на последнее перед мировым турне шоу «Краун» в Сеуле. – Я выпросила его у одной из клиенток, которая работает в компании по распространению билетов! Вероятно, его трудно достать, но она работает со мной уже несколько лет и взяла с меня всего десять процентов от стоимости, что очень мило с ее стороны. Хотя… Как ты думаешь, из-за этого скандала люди не начнут возвращать билеты?

Суджин все болтает и болтает, открывая холодильник и доставая оттуда пиво. А я смотрю на билет, не отрывая глаз, – слишком невероятно, чтобы быть правдой. С недоверием провожу пальцем по толстой бумаге зеленого цвета и… начинаю плакать. Суджин наклоняется, разливая пиво, и машинально начинает гладить мои плечи.

– Что случилось, Ара? Что не так? – Теперь она запаниковала. Я сажусь. Слезы падают мне на ладони и на драгоценный билет. – В чем дело? Ты можешь поделиться со мной, – утешает она меня.

Так, как всегда утешала, с самого детства.





Кьюри




Я снова выпиваю с моей юной подругой Нами и избегаю встреч с Суджин, которая уже скоро вернется домой и опять начнет барабанить в мою дверь.

Мы сидим в моем любимом ресторанчике «Поча». Здесь подают рыбные котлеты в супе одэн – прекрасное сочетание соленого и сытного. А еще владелец всегда угощает нас бесплатными закусками к соджу. Он влюблен в меня. На прошлых выходных он выпил с нами и съел немного жареной курочки, доставленной из другого ресторана – просто потому, что я захотела крылышки под соусом кочхуджан[16]. Он из тех тощих, неуклюжих типов, которые знают, что у них нет шансов и это единственный способ понравиться мне.

Мы с Нами выпиваем вместе минимум раз в две недели. Пить самим – не то же самое, что пить на работе. Когда мы пьем, это по определению означает «игра окончена». Никому не поспеть за нами, и никто нам не нужен; мужчины иногда пытаются присоединиться, но быстро сдаются, видя, как мы опрокидываем шот за шотом, не обращая на них внимания. Нам с Нами хватает мужчин и на работе, на выходных им лучше оставить нас в покое. На нас мешковатые свитшоты, кепки закрывают глаза, губы не накрашены – лишь стрелки на глазах, но к нам все равно подходят познакомиться. «Вы слишком красивы, чтобы пить в одиночку. Можно к вам присоединиться?» А когда мы игнорируем всех этих типов, они начинают вести себя скверно. «Вот херня, – по-настоящему мужественно бормочут они себе под нос, уходя. – Высокомерные шлюхи».

Нами – единственная, с кем я общаюсь со времен квартала красных фонарей. Никто из девушек «Аякса» не знает, что когда-то я работала в Миари, а если бы и узнали, то наверняка многие больше никогда бы со мной не разговаривали. Нелепость: мы все занимаемся одним и тем же, даже если ты входишь в «десятку самых красивых» и не обязана спать с клиентами. Но они все равно осудили бы меня. Это человеческая натура – чтобы чувствовать себя лучше, нужно смотреть на кого-то сверху вниз. И нет смысла расстраиваться из-за этого.

Я бы очень хотела рассказать все Суджин, но пока предпочитаю избегать ее. Эти дни у нее глаза бешеные – ее маникюрный салон трещит по швам, и начальница сказала, что, возможно, скоро ей придется ее рассчитать. Прошло всего два месяца после операции, и ее лицо до сих пор восстанавливается. Суджин все еще смешно разговаривает из-за невозможности широко открыть рот, но уже преследует меня, мечтая устроиться в рум-салон. Я ответила, что сейчас ей лучше поискать работу маникюрши, чтобы спокойно прятаться за маской от пыли, к тому же там на ее лицо никто не обратит внимания.

Проблема в том, что Суджин чувствует себя обязанной заботиться об Аре. Да, Ара – инвалид, но у нее есть работа, пусть и не очень высоко оплачиваемая. Когда я прошу Суджин позаботиться сначала о себе, а уже затем о ком-то еще, та начинает сетовать, что Ара не выживет в реальном мире и ее нужно защищать. Потому Суджин должна зарабатывать столько, чтобы им хватало на двоих.

Она не понимает одного – я пытаюсь ее спасти. Там, где вращаются большие деньги, начинается другой мир. В нем все меняется очень стремительно, и дела могут вмиг пойти из рук вон плохо.

Вот ты хочешь сделать операцию на лицо и берешь деньги в долг у мадам, сутенеров и кровососущих ростовщиков. Ты моргнуть не успела – а задолженность уже выросла до ошеломляющей, непосильной суммы. Ты работаешь, работаешь и работаешь, пока тело не износится. Даже если кажется, что уже начала зарабатывать много, никогда ничего не скопишь из-за процентов, которые ты обязана выплатить. Тебе уже не вылезти из этой ямы. Сколько угодно меняй рум-салоны и города, мадам и правила, время и ожидания, но ничего не изменится. Выхода нет.

Я бы никогда не выбралась из Мияри, если бы мне не помог мой самый пожилой клиент – лысеющий, сутулый дедушка. Влюбившись, он выплатил все мои долги – пятьдесят миллионов вон наличными. Владельцы заведения даже после этого пытались меня обмануть и оставить у себя, но дедуля – бывший юрист – заставил их подписать бумаги, подтверждающие, что мои обязательства выполнены. Большие деньги и страх перед законом – вот благодаря чему я обрела свободу.

Мой спаситель до сих пор заходит ко мне раз в несколько месяцев – когда Михо нет дома. Все, чего он просит, – устроить ему маленькое шоу со стриптизом и побыть некоторое время обнаженной, чтобы он мог любоваться мной и трогать меня. Ему не нужно секса, даже орального. Он, по его словам, слишком стар для подобного и добавляет, что не хочет умереть прямо на мне. Я не знаю, ведет ли он себя так из благородства или ради того, чтобы сохранить лицо перед своей семьей. Приятно ловить его теплый взгляд и слышать, как он называет меня «произведением искусства», а я ведь даже ничего и не делаю.

Он не знает, что я снова погрязла в долгах из-за недавней корректирующей хирургии. Они вроде небольшие, но растут и растут. Я решила не рассказывать. Он думает, что я собираюсь стать учительницей, и гордится тем, что ему якобы удалось изменить мою жизнь. Когда он смотрит на меня, его глаза часто наполняются слезами. Ему нравится история, в которой он меня спасает.



Когда Нами пришла в мое заведение в Миари, я пыталась уговорить ее не брать взаймы у сутенеров. Эти деньги только выглядели подарком. Но она уже начала и, как и многие, остановиться не могла.

Нами была самой юной из работниц рум-салона, а из-за круглых щечек и выступающих верхних зубов выглядела еще моложе. Думаю, когда она впервые появилась там, ей было тринадцать или четырнадцать. Привлекательной тогда она вовсе не была – просто пухлый ребенок без груди. Но мужчины выбирали ее снова и снова.

Даже не знаю, почему она вдруг мне понравилась. Обычно я не сближаюсь с девушками, с которыми работаю, но Нами выглядела такой уютной и юной, что сложно было оставаться равнодушной. Она сидела и просто смотрела на нас, девушек и мужчин, так строго, что даже меня это задевало. И, возможно, клиенты, которые выбирали Нами, были из тех, кто хотел наказать ее за этот взгляд.

Теперь мы с Нами выглядим совершенно иначе. Иногда она говорит, что хотела бы иметь нашу совместную фотографию с тех времен. «Ты шутишь? Зачем тебе доказательства?» – ужасаюсь я. Я скорее убила бы любого и сгнила потом в тюрьме, чем позволила бы увидеть себя до операции.

Сейчас, спустя несколько лет работы в районе Каннам, где все стремится к шику и утонченности, а главная цель – выглядеть максимально естественно, я ежусь при виде свежих перемен во внешности Нами. Например, ее груди выглядят мультяшно: напоминают грейпфруты на почти мальчишеском теле. Из-за этого люди либо откровенно кокетничают с моей подругой, либо смущенно отворачиваются, особенно когда на ее лице появляется виноватое выражение, рот слегка приоткрыт, а взгляд блуждает.

– Пусть люди считают меня глупой, – сказала она однажды. – Здорово, когда от тебя ничего не ждут. Появляется время подумать.

Так и хотелось ответить ей: «Что ж, ты однозначно всех убедила».






* * *


Михо присоединяется к нам в десять вечера. Изначально наши комнаты представляли собой большие аппартаменты, одна часть которых была офисом, а другая – жилыми помещениями. Соединяла их запертая на замок дверь. В итоге пространство разделили на маленькие квартирки. До Михо моим соседом был мужчина лет тридцати, который вечно мастурбировал по ночам и будил меня своими стонами. Как же я обрадовалась, когда он съехал и через пару недель заселилась Михо. Я пару раз пригласила ее к себе выпить, а она позвала меня посмотреть свои картины. Конечно, мне ее творчество не близко: мир и без того жесток, зачем привносить в него еще больше мрачности? В свою очередь, Михо считает всю мою погоню за красотой пустой тратой времени и денег. Но порой, чтобы избежать одиночества, достаточно просто что-нибудь сказать – и из-за стены получить ответ. Потому через несколько месяцев мы попросили домовладельца открыть соединяющую наши квартиры дверь.

Нами очень робеет перед Михо: та до недавнего времени жила в Америке, и у нее есть настоящая работа – она художник в университете. Ей платят за то, что она целыми днями трахается с краской, деревом и глиной! Однако большую часть времени Михо, кажется, просто таращится на стену.

Подойдя к нам, она с глубоким вздохом опускается в кресло и начинает барабанить пальцами по столику. Ее руки просто жуткие: волдыри, пятна краски, старые порезы! А ногти-то какие! Думаю, она ни разу не делала маникюр с гель-лаком. Я вздрагиваю, а Нами смотрит на нее в изумлении.

– Я так голодна, – накручивая свой хвост на запястье, словно веревку, говорит Михо. – Вы заказали еще чего-нибудь?

– Когда ты в последний раз ела? – спрашиваю я. Михо может забыть о еде, когда работает. Даже завидно: мне каждый раз так тяжело сесть на диету, а она ни капли не заботится о весе и остается стройной.

– Кажется, утром. А весь день я заряжалась кофе.

Я двигаю к ней свою тарелку с оставшимися рыбными котлетками и машу владельцу «Поча». Он тут же бросает стойку и бежит к нам.

– Можно нам еще порцию кимчичжон?[17] – Затем я обращаюсь к соседке: – А тебе чего еще хочется?

– На твой выбор, что-нибудь самое вкусное в меню, – говорит Михо владельцу. Почесывая голову, тот спешит на кухню. Михо поворачивается ко мне. – Ханбин уже в пути, но с этими пробками приедет минимум через час. Ни слова про его мать, ладно?

Тон звучит предупреждающе. Михо становится очень нервной, когда дело касается ее парня.

– Конечно, – понизив голос, обещаю я. – Я что, ненормальная?

– Как поживаешь? – Михо обращается к Нами, приветливо глядя на нее.

Они виделись уже три или четыре раза, и Михо постоянно говорит, что Нами слишком юна для стольких операций. «Она не пожалеет, когда станет старше?» Для детдомовки Михо наивна. Как будто Нами думает о будущем! Она не видела родителей с двенадцати лет, когда сбежала из дома, и живет сегодняшним днем, а точнее, ночью. Любой, у кого наберется хотя бы немного реального жизненного опыта, сразу заметил бы это. Еще Михо думает, будто я работаю в рум-салоне только из-за жажды легких денег. Она не представляет, где мы с Нами начали свой путь. И хотя Нами перебралась из Миари в рум-салон третьего уровня, она останется там, либо пока сама не наложит на себя руки, либо пока ее не выбросят, как использованную тряпку.

Меня поражает, насколько наивны многие женщины этой страны, особенно замужние. Что, по их мнению, делают их супруги с восьми вечера до полуночи каждые выходные? Кто обогащает десятки тысяч рум-салонов? Даже догадывающиеся о чем-то женщины притворяются слепыми и предпочитают не замечать, как мужья каждую неделю выбирают себе новую девочку, чтобы потрахаться. И они так хорошо входят в роль, что порой забывают реальность.

Я смотрю на Михо. Она выглядит обеспокоенной. После свадьбы она наверняка превратится в одну из таких вот бестолковых куриц.

– Парень Михо – настоящий чеболь[18], – говорю я Нами.

Ее глаза округляются, затем снова стекленеют. Нами даже не спрашивает, какой именно компанией владеет его семья.

– Как думаешь, почему ты ему нравишься? – спрашиваю я Михо.

Мне правда интересно. Да, она красива, но не мисс Совершенство. Ни операций, ни семьи, ни денег. И все же парень из очень уважаемой и богатой семьи встречается именно с ней. Почему? Это тайна.

– Что ты имеешь в виду? – Михо улыбается, как бы давая понять, что не обижается.

– Ну, не знаю. Порой мне кажется, будто я разбираюсь в мужчинах, но иногда – ни капельки их не понимаю.

– Да, кстати, если что – мы знакомы с тобой еще со средней школы и ты работаешь бортпроводницей, – сообщает Михо, виновато глядя на меня. – Можешь просто попросить его сменить тему о работе. Не хочу, чтобы тебе пришлось много врать.

– А почему бортпроводница? Это оригинально.

Разумеется, никто не может просто представить меня как сотрудницу рум-салона. Михо единственная знает обо мне правду – ну, кроме девушек, с которыми я работаю, и мужчин, которые мне платят.

– Просто… ты работаешь в нестандартное время и такая красивая… – Она замялась. – Мне больше ничего в голову не пришло. Но сейчас я задумалась и поняла, что лгать придется виртуозно. – Михо выглядит расстроенной. – Например, что, если он спросит тебя о твоих направлениях и любимых странах? Он очень много путешествовал.

Я пожимаю плечами и отвечаю:

– Я не против бортпроводницы. Просто сменю тему, если вдруг он задаст вопрос, на который не смогу ответить.

После ухода из Миари, но до прихода в «Аякс» я и правда некоторое время мечтала о такой карьере и даже записалась на двухнедельное обучение в одну из академий бортпроводниц, на станции «Каннам». Там объясняли, «как сгибать колени, чтобы при походке не вилять бедрами» и прочую чушь. Потом я выяснила, сколько им платят – а у тех, кто летает международными рейсами, зарплата вдвое выше, чем у стюардесс, летающих внутри страны, – и сбежала. Я пошла в «Аякс», где без всяких курсов делаю свою работу хорошо. Я умею смотреть на мужчин с обожанием и попивать их спиртное.

– А почему бы тебе не сказать, что ты уволилась и теперь пытаешься стать актрисой? – предлагает Нами и тут же прикрывает рот, словно сделала что-то не так.

Михо всплескивает руками.

– Прекрасно! Почему я и сама не додумалась? – Она лучезарно смотрит на Нами. – А что насчет тебя? Напомни-ка, чем ты занимаешься?

– Да тем же, – со смехом отвечает Нами и даже бровью не ведет. – Мы обе – отчаявшиеся актрисы!

Нами и правда гораздо хитрее, чем кажется.

– Как пожелаешь, Михо. – Я закатываю глаза.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко. Поэтому да, пусть будет так – ты мечтаешь стать актрисой.