Будь со мной честен
Часть 8 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Признаюсь честно: я сдалась. Мы посмотрели то, что хотел Фрэнк. Обычно он выбирал всякие документальные вещи по типу «Как это делалось», объясняющие, что послужило поводом для фильма, какие актеры сыграли или не сыграли ту или иную роль и почему сыгранные ими персонажи сказали или не сказали то, что было у них на уме. И лишь после этого мы смотрели сам фильм.
Фрэнк не умолкал ни на минуту, мешая мне слушать диалоги пространными объяснениями, как актер может открыть дверь гостиной в одном месте и выйти на крыльцо, которое в реальной, не киношной жизни находится на другом конце земного шара. Как будто я не сидела вместе с ним, пересматривая документальную часть, он объяснял мне, почему та или иная марка автомобиля или герой оказались видны в углу кадра и какой это провал со стороны помощника режиссера, если актер держит что-то в руках в одном кадре, затем оно исчезает, а в следующем появляется вновь.
Порой он бочком подходил к экрану, копировал выражение лица актера и произносил следующую строку диалога синхронно с героем. С таким большим количеством дополнительных занятий во время наших киномарафонов я порой теряла сюжетную нить, Фрэнк – никогда. Несмотря на отсутствие интереса к повествованию, он знал фабулу в мельчайших подробностях. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем раскрывать повороты сюжета и истинные намерения персонажей.
Когда я пыталась объяснить, что раскрывать интригу считается дурным тоном даже среди кинокритиков, он не верил.
– Если можно заранее узнать, что случится, как можно этого не хотеть?
– Потому что это испортит сюрприз, – сказала я.
– Я не люблю сюрпризов.
– А другие любят. Во всяком случае, в кино. Так что молчи в тряпочку.
Мои нравоучения привели к тому, что во время просмотра картины «Бульвар Сансет» у Фрэнка сделался несчастный вид еще до появления на экране начальных титров. Едва он заговорил, я шикнула на него, после чего он встал и пошел к комоду. Я встревожилась.
– Что ты делаешь, Фрэнк?
– Ищу тряпочку. Иначе я расскажу тебе, что Глория Суонсон застрелила Уильяма Холдена еще до начала фильма, хотя, судя по возрасту, она давным-давно должна научиться не делать глупостей.
Высказавшись, Фрэнк как по мановению волшебной палочки расслабился. Перед этим у него разве что пена изо рта не шла, и вдруг – сама безмятежность. Думаю, именно тогда я поняла, как ему тяжело держать все свои знания при себе. В его гениальном мозгу хранилось столько информации, что если бы он не вытаскивал время от времени часть наружу, то у Фрэнка могла взорваться голова, точно как у его дедушки.
– Погоди, так Уильям Холден умер?
– Еще как! – подтвердил Фрэнк. – Меня и самого вначале смутил этот кинематографический прием, поскольку Уильям Холден – одновременно и труп, и рассказчик. Говоря о смерти Уильяма Холдена, я, разумеется, имею в виду Джо Гиллиса, которого он играет, а не самого актера.
– Естественно.
– Сам Холден скончался двенадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Он упал и ударился головой о кофейный столик.
– Ясно.
– Можно продолжать?
– Да, пожалуйста.
– В сцене, когда Джо Гиллис впервые встречается с Нормой Десмонд, та принимает его за гробовщика, который пришел показать образцы гробов для ее горячо любимого умершего шимпанзе. Когда кинооператор спросил у режиссера Билли Уайлдера, как он видит сцену с шимпанзе, тот, согласно очевидцам, ответил: «Ничего особенного, самые обычные обезьяньи похороны». Некоторые знатоки фильма считают, что эта сцена предопределяет смерть Джо Гиллиса. Я не понимаю, как она может предопределять смерть Джо, если мы уже знаем, что он мертв. Ты можешь это объяснить?
– Понятия не имею, хоть обыщи.
– Зачем тебя обыскивать? Ты что, написала ответ на клочке бумаги и спрятала в карман? А может, это написано в блокноте, который ты постоянно носишь с собой?
– В каком блокноте? – неискренне удивилась я.
Неужели он заметил, что я пишу заметки для мистера Варгаса?
– В котором ты все время что-то пишешь. Розовый такой, с единорогом на обложке.
– Я сказала «хоть обыщи», чтобы ты понял, что у меня нет ответа на твой вопрос, – пояснила я.
Фрэнк приник ко мне и опустил голову на плечо.
– Ты костлявая, – сказал он, не убирая головы.
Я не имела права прикасаться к Фрэнку, а на него запрет не распространялся. Особенно ему нравилось уткнуться лицом мне под лопатку, как будто там было окно, к которому он хочет прижаться носом.
– Не позволяй ему так делать, – сказала Мими, увидев это в первый раз. – Он должен научиться уважать твое личное пространство.
На самом деле я не имела ничего против. Я знала, что Фрэнк отчаянно скучает по маме. Когда Мими находилась рядом, он ее почти не замечал и чаще говорил с самим собой, чем с кем бы то ни было. Тем не менее мальчик не понимал, почему книга, которая еще даже не написана, отнимает у него единственного родного человека. Если я теряла Фрэнка из виду в рабочие часы Мими, то знала, что он стоит у кабинета, приставив к двери стакан и прижав к нему ухо.
Однажды утром Фрэнк бросился на пол и стал биться головой о ковровое покрытие под дверью в кабинет. На мою просьбу прекратить он не отреагировал. Как и на вопрос, можно ли помочь ему подняться. Думаю, он меня даже не слышал. Я решила, что при сложившихся обстоятельствах молчание можно считать знаком согласия и надо что-то сделать, не то Мими выйдет из кабинета и обольет меня лучами презрения. Схватив мальчика за лодыжки, я отбуксировала его на кухню и махала перед носом плиткой шоколада, пока он не пришел в себя.
– Я знаю, чем мы займемся, – заявила я, когда Фрэнк вновь начал проявлять интерес к окружающему миру. – Мы тоже напишем книгу.
– Отличная мысль, – нечленораздельно произнес Фрэнк, предварительно набив рот шоколадом. – Тогда я смогу оценивать мамину книгу с точки зрения знатока, а не дилетанта.
– Гм… дилетанта? Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится, Фрэнк?
– Мои галстуки?
– Нет. У тебя восхитительные галстуки, только мне больше нравится, что ты знаешь так много интересных слов. Можно, я вытру тебе лицо и руки влажным полотенцем? Ты весь в шоколаде.
Я очень надеялась на положительный ответ. Иначе он неминуемо превратил бы в салфетку мою футболку.
– Только если это совершенно необходимо.
Он крепко зажмурил глаза и скорчил гримасу отвращения, однако мужественно вытерпел экзекуцию.
– Я люблю читать словарь, в нем легко найти, где остановился. Кроме того, я надеюсь, что это увлечение поможет мне с грамматикой, хотя до сих пор этого не произошло.
– Ясно, – сказала я. – Как ты хочешь назвать книгу?
– Поскольку название «Третий словарь Уэбстера» уже занято, я назову свою книгу «Я буду ездить на работу в субмарине».
Я даже не удивилась. Будучи большим любителем замкнутых пространств, Фрэнк обожал забираться во всякие укромные места и прижиматься к предметам. Он часто залезал между подушками диванов в гостиной или играл сам с собой в «Улику», сидя в гардеробной, а на улице норовил спрятаться в автомобиль. Чтобы почитать книгу, мы забирались под кухонный стол, при этом Фрэнк влезал в спальный мешок, и мы представляли, что едем в купе пульмановского вагона.
Книгу мы писали на моем ноутбуке, сидя за кухонным столом, и закончили еще до ланча. В ней рассказывалось о приключениях Взрослого Фрэнка, парня с загадочной работой, которая требовала постоянных подводных путешествий между микроскопическими квартирками в Токио и Нью-Йорке. Фрэнку не потребовалась ни моя помощь, ни подсказки программы, чтобы изобразить высокие здания, крошечные офисы и маленького человечка в смокинге, которого он вставил в текст с такой легкостью, точно всю жизнь только этим и занимался. Я задумалась над тем, чем будет зарабатывать на жизнь настоящий Взрослый Фрэнк. Станет графическим дизайнером? Метрдотелем на круизном лайнере? Дублером Джеймса Бонда?
Распечатав книгу, мы читали ее, лежа под кухонным столом.
– Должен признаться, я никогда не видел подводную лодку изнутри, – сказал Фрэнк, листая отобранную у меня книгу.
– Не страшно, это ведь художественное произведение, – успокоила его я.
– А вдруг потом окажется, что книга – обо мне.
– Все может быть. Видишь ли, никто не может предвидеть будущее.
– Кассандра могла. И мама.
– Мама не может.
– А вот и может! Мама всегда говорит, что если я не выучу таблицу умножения, то стану бездомным. Она не представляет, как мне тяжело с цифрами. Я пытался ей объяснить, что теряюсь в них, как Ганс и Гретель в лесу, когда птицы склевали их хлебные крошки. Мама сказала, что я для этого слишком умный. Согласен: я бы отмечал дорогу камешками, а не такой мимолетной субстанцией, как хлебные крошки. Я бы взял серый гравий, в цвет простого фланелевого костюма, хотя, учитывая распределение светотени в лесу, белая мраморная крошка стала бы более удачным выбором.
– Твоя мама на самом деле не думает, что ты станешь бездомным, Фрэнк, – сказала я.
– Даже не знаю. Иногда она говорит, что я окончу свои дни в тюрьме. Когда я что-нибудь разобью или сломаю.
– Что, например?
– Как-то я хлопнул дверцей такси и сломал маме палец. А в подготовительном классе однажды произошел досадный инцидент со скакалкой, в результате которого одна девочка пролетела над детской площадкой. Потом меня оправдали. Я так и не понял, почему она расстроилась. Разве не все люди мечтают научиться летать, Элис?
Он сказал это таким тоном, что я засомневалась, не зря ли его оправдали, и в то же время очень обрадовалась, что Фрэнк запомнил мое имя.
С тех пор как слово «Елис» стерлось с его руки, он избегал обращаться ко мне по имени.
– Держи, – сказал Фрэнк, протягивая мне свою книгу. – Возьми ее вместо той, что пообещала тебе мама. Теперь ты можешь уехать. Собирай вещи, я вызову такси.
А я-то думала, что мы подружились!
Что касается книги Мими, то я не могла сказать, как она продвигается. В полдень мы с Фрэнком обычно обедали, затем я сооружала поднос с ланчем, а Фрэнк выходил в сад и срывал для мамы цветок. Мы ставили выбранное им украшение, часто наполовину увядшее или с оторванными лепестками, в высокий стакан, и я относила поднос под дверь кабинета.
Несмотря на обещание ждать меня на кухне, Фрэнк крался за мной по коридору, как Кэри Грант в «Поймать вора», вжимаясь в стену, если я оглядывалась. Поставив поднос и постучав в дверь, я всегда слышала за спиной отчаянный топот: Фрэнк что есть духу мчался обратно в кухню. Я специально считала до десяти, чтобы он успел устроиться под столом с книжкой и немного отдышаться. После этого мы ели печенье.
Надо сказать, жульничал не один Фрэнк. Едва я подносила руку к двери, как из-за нее доносился громкий стук печатной машинки – Мими не пользовалась компьютером. Знаете, бывают такие старые дверные звонки с имитацией собачьего лая? Вероятно, она беспокоилась, что я слежу за ее успехами. Собственно, так и было. Мистер Варгас составил для нее график, и от меня требовалось раз в неделю вносить готовые страницы в компьютер, который лежал на столе без дела. Мими пользовалась им только для заказа продуктов или поисков одежды для Фрэнка на eBay. Затем я должна была отправлять готовые страницы мистеру Варгасу по электронной почте. Он не требовал окончательно отредактированной версии, или хоть как-то отредактированной. Просто хотел знать, что история складывается или не складывается – словом, что работа идет.
Беда в том, что Мими пока что не выдала мне ни одной странички. Когда я наконец решилась признаться в этом патрону, он ответил одним словом: «Терпение».
Часть вторая
Приключения начинаются
Фрэнк не умолкал ни на минуту, мешая мне слушать диалоги пространными объяснениями, как актер может открыть дверь гостиной в одном месте и выйти на крыльцо, которое в реальной, не киношной жизни находится на другом конце земного шара. Как будто я не сидела вместе с ним, пересматривая документальную часть, он объяснял мне, почему та или иная марка автомобиля или герой оказались видны в углу кадра и какой это провал со стороны помощника режиссера, если актер держит что-то в руках в одном кадре, затем оно исчезает, а в следующем появляется вновь.
Порой он бочком подходил к экрану, копировал выражение лица актера и произносил следующую строку диалога синхронно с героем. С таким большим количеством дополнительных занятий во время наших киномарафонов я порой теряла сюжетную нить, Фрэнк – никогда. Несмотря на отсутствие интереса к повествованию, он знал фабулу в мельчайших подробностях. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем раскрывать повороты сюжета и истинные намерения персонажей.
Когда я пыталась объяснить, что раскрывать интригу считается дурным тоном даже среди кинокритиков, он не верил.
– Если можно заранее узнать, что случится, как можно этого не хотеть?
– Потому что это испортит сюрприз, – сказала я.
– Я не люблю сюрпризов.
– А другие любят. Во всяком случае, в кино. Так что молчи в тряпочку.
Мои нравоучения привели к тому, что во время просмотра картины «Бульвар Сансет» у Фрэнка сделался несчастный вид еще до появления на экране начальных титров. Едва он заговорил, я шикнула на него, после чего он встал и пошел к комоду. Я встревожилась.
– Что ты делаешь, Фрэнк?
– Ищу тряпочку. Иначе я расскажу тебе, что Глория Суонсон застрелила Уильяма Холдена еще до начала фильма, хотя, судя по возрасту, она давным-давно должна научиться не делать глупостей.
Высказавшись, Фрэнк как по мановению волшебной палочки расслабился. Перед этим у него разве что пена изо рта не шла, и вдруг – сама безмятежность. Думаю, именно тогда я поняла, как ему тяжело держать все свои знания при себе. В его гениальном мозгу хранилось столько информации, что если бы он не вытаскивал время от времени часть наружу, то у Фрэнка могла взорваться голова, точно как у его дедушки.
– Погоди, так Уильям Холден умер?
– Еще как! – подтвердил Фрэнк. – Меня и самого вначале смутил этот кинематографический прием, поскольку Уильям Холден – одновременно и труп, и рассказчик. Говоря о смерти Уильяма Холдена, я, разумеется, имею в виду Джо Гиллиса, которого он играет, а не самого актера.
– Естественно.
– Сам Холден скончался двенадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Он упал и ударился головой о кофейный столик.
– Ясно.
– Можно продолжать?
– Да, пожалуйста.
– В сцене, когда Джо Гиллис впервые встречается с Нормой Десмонд, та принимает его за гробовщика, который пришел показать образцы гробов для ее горячо любимого умершего шимпанзе. Когда кинооператор спросил у режиссера Билли Уайлдера, как он видит сцену с шимпанзе, тот, согласно очевидцам, ответил: «Ничего особенного, самые обычные обезьяньи похороны». Некоторые знатоки фильма считают, что эта сцена предопределяет смерть Джо Гиллиса. Я не понимаю, как она может предопределять смерть Джо, если мы уже знаем, что он мертв. Ты можешь это объяснить?
– Понятия не имею, хоть обыщи.
– Зачем тебя обыскивать? Ты что, написала ответ на клочке бумаги и спрятала в карман? А может, это написано в блокноте, который ты постоянно носишь с собой?
– В каком блокноте? – неискренне удивилась я.
Неужели он заметил, что я пишу заметки для мистера Варгаса?
– В котором ты все время что-то пишешь. Розовый такой, с единорогом на обложке.
– Я сказала «хоть обыщи», чтобы ты понял, что у меня нет ответа на твой вопрос, – пояснила я.
Фрэнк приник ко мне и опустил голову на плечо.
– Ты костлявая, – сказал он, не убирая головы.
Я не имела права прикасаться к Фрэнку, а на него запрет не распространялся. Особенно ему нравилось уткнуться лицом мне под лопатку, как будто там было окно, к которому он хочет прижаться носом.
– Не позволяй ему так делать, – сказала Мими, увидев это в первый раз. – Он должен научиться уважать твое личное пространство.
На самом деле я не имела ничего против. Я знала, что Фрэнк отчаянно скучает по маме. Когда Мими находилась рядом, он ее почти не замечал и чаще говорил с самим собой, чем с кем бы то ни было. Тем не менее мальчик не понимал, почему книга, которая еще даже не написана, отнимает у него единственного родного человека. Если я теряла Фрэнка из виду в рабочие часы Мими, то знала, что он стоит у кабинета, приставив к двери стакан и прижав к нему ухо.
Однажды утром Фрэнк бросился на пол и стал биться головой о ковровое покрытие под дверью в кабинет. На мою просьбу прекратить он не отреагировал. Как и на вопрос, можно ли помочь ему подняться. Думаю, он меня даже не слышал. Я решила, что при сложившихся обстоятельствах молчание можно считать знаком согласия и надо что-то сделать, не то Мими выйдет из кабинета и обольет меня лучами презрения. Схватив мальчика за лодыжки, я отбуксировала его на кухню и махала перед носом плиткой шоколада, пока он не пришел в себя.
– Я знаю, чем мы займемся, – заявила я, когда Фрэнк вновь начал проявлять интерес к окружающему миру. – Мы тоже напишем книгу.
– Отличная мысль, – нечленораздельно произнес Фрэнк, предварительно набив рот шоколадом. – Тогда я смогу оценивать мамину книгу с точки зрения знатока, а не дилетанта.
– Гм… дилетанта? Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится, Фрэнк?
– Мои галстуки?
– Нет. У тебя восхитительные галстуки, только мне больше нравится, что ты знаешь так много интересных слов. Можно, я вытру тебе лицо и руки влажным полотенцем? Ты весь в шоколаде.
Я очень надеялась на положительный ответ. Иначе он неминуемо превратил бы в салфетку мою футболку.
– Только если это совершенно необходимо.
Он крепко зажмурил глаза и скорчил гримасу отвращения, однако мужественно вытерпел экзекуцию.
– Я люблю читать словарь, в нем легко найти, где остановился. Кроме того, я надеюсь, что это увлечение поможет мне с грамматикой, хотя до сих пор этого не произошло.
– Ясно, – сказала я. – Как ты хочешь назвать книгу?
– Поскольку название «Третий словарь Уэбстера» уже занято, я назову свою книгу «Я буду ездить на работу в субмарине».
Я даже не удивилась. Будучи большим любителем замкнутых пространств, Фрэнк обожал забираться во всякие укромные места и прижиматься к предметам. Он часто залезал между подушками диванов в гостиной или играл сам с собой в «Улику», сидя в гардеробной, а на улице норовил спрятаться в автомобиль. Чтобы почитать книгу, мы забирались под кухонный стол, при этом Фрэнк влезал в спальный мешок, и мы представляли, что едем в купе пульмановского вагона.
Книгу мы писали на моем ноутбуке, сидя за кухонным столом, и закончили еще до ланча. В ней рассказывалось о приключениях Взрослого Фрэнка, парня с загадочной работой, которая требовала постоянных подводных путешествий между микроскопическими квартирками в Токио и Нью-Йорке. Фрэнку не потребовалась ни моя помощь, ни подсказки программы, чтобы изобразить высокие здания, крошечные офисы и маленького человечка в смокинге, которого он вставил в текст с такой легкостью, точно всю жизнь только этим и занимался. Я задумалась над тем, чем будет зарабатывать на жизнь настоящий Взрослый Фрэнк. Станет графическим дизайнером? Метрдотелем на круизном лайнере? Дублером Джеймса Бонда?
Распечатав книгу, мы читали ее, лежа под кухонным столом.
– Должен признаться, я никогда не видел подводную лодку изнутри, – сказал Фрэнк, листая отобранную у меня книгу.
– Не страшно, это ведь художественное произведение, – успокоила его я.
– А вдруг потом окажется, что книга – обо мне.
– Все может быть. Видишь ли, никто не может предвидеть будущее.
– Кассандра могла. И мама.
– Мама не может.
– А вот и может! Мама всегда говорит, что если я не выучу таблицу умножения, то стану бездомным. Она не представляет, как мне тяжело с цифрами. Я пытался ей объяснить, что теряюсь в них, как Ганс и Гретель в лесу, когда птицы склевали их хлебные крошки. Мама сказала, что я для этого слишком умный. Согласен: я бы отмечал дорогу камешками, а не такой мимолетной субстанцией, как хлебные крошки. Я бы взял серый гравий, в цвет простого фланелевого костюма, хотя, учитывая распределение светотени в лесу, белая мраморная крошка стала бы более удачным выбором.
– Твоя мама на самом деле не думает, что ты станешь бездомным, Фрэнк, – сказала я.
– Даже не знаю. Иногда она говорит, что я окончу свои дни в тюрьме. Когда я что-нибудь разобью или сломаю.
– Что, например?
– Как-то я хлопнул дверцей такси и сломал маме палец. А в подготовительном классе однажды произошел досадный инцидент со скакалкой, в результате которого одна девочка пролетела над детской площадкой. Потом меня оправдали. Я так и не понял, почему она расстроилась. Разве не все люди мечтают научиться летать, Элис?
Он сказал это таким тоном, что я засомневалась, не зря ли его оправдали, и в то же время очень обрадовалась, что Фрэнк запомнил мое имя.
С тех пор как слово «Елис» стерлось с его руки, он избегал обращаться ко мне по имени.
– Держи, – сказал Фрэнк, протягивая мне свою книгу. – Возьми ее вместо той, что пообещала тебе мама. Теперь ты можешь уехать. Собирай вещи, я вызову такси.
А я-то думала, что мы подружились!
Что касается книги Мими, то я не могла сказать, как она продвигается. В полдень мы с Фрэнком обычно обедали, затем я сооружала поднос с ланчем, а Фрэнк выходил в сад и срывал для мамы цветок. Мы ставили выбранное им украшение, часто наполовину увядшее или с оторванными лепестками, в высокий стакан, и я относила поднос под дверь кабинета.
Несмотря на обещание ждать меня на кухне, Фрэнк крался за мной по коридору, как Кэри Грант в «Поймать вора», вжимаясь в стену, если я оглядывалась. Поставив поднос и постучав в дверь, я всегда слышала за спиной отчаянный топот: Фрэнк что есть духу мчался обратно в кухню. Я специально считала до десяти, чтобы он успел устроиться под столом с книжкой и немного отдышаться. После этого мы ели печенье.
Надо сказать, жульничал не один Фрэнк. Едва я подносила руку к двери, как из-за нее доносился громкий стук печатной машинки – Мими не пользовалась компьютером. Знаете, бывают такие старые дверные звонки с имитацией собачьего лая? Вероятно, она беспокоилась, что я слежу за ее успехами. Собственно, так и было. Мистер Варгас составил для нее график, и от меня требовалось раз в неделю вносить готовые страницы в компьютер, который лежал на столе без дела. Мими пользовалась им только для заказа продуктов или поисков одежды для Фрэнка на eBay. Затем я должна была отправлять готовые страницы мистеру Варгасу по электронной почте. Он не требовал окончательно отредактированной версии, или хоть как-то отредактированной. Просто хотел знать, что история складывается или не складывается – словом, что работа идет.
Беда в том, что Мими пока что не выдала мне ни одной странички. Когда я наконец решилась признаться в этом патрону, он ответил одним словом: «Терпение».
Часть вторая
Приключения начинаются