Бронзовые звери

Ковальски?

Зофья не знала эту фамилию. Она застыла, чувствуя, как ужасная паника перед неизвестностью подбирается к ее мыслям.

Нет, – сказала она себе.

Она глубоко вздохнула, открыла глаза, принимаясь пересчитывать знакомые перегонные кубы и колбы вокруг нее. А затем, распрямив плечи, Зофья вышла из лаборатории и направилась в главный вестибюль.

За последние несколько дней Эдем сильно изменился. С тех пор, как новость о гибели Сотворенных объектов по всему миру разнеслась повсюду – некоторые из них взорвались и даже ранили людей, – из Эдема удалили почти все Сотворенные предметы декора. Теперь главный вестибюль выглядел аскетично, освещенный десятками свечей. Черный мрамор на полу заменил отполированный до блеска паркет, и, казалось, что, входя в вестибюль, гости ступают по черному ночному небу. Северин распорядился убрать люстры на потолке, и теперь все его пространство занимало ковровое покрытие в виде буйной зеленой растительности. Белые цветы росли вниз бутонами, а толстые лозы обвивали колонны, поддерживавшие витиевато украшенную лестницу.

Зофья прошла через вестибюль мимо богато одетых гостей, ее сердце едва не выпрыгивало из груди. Что же в этой телеграмме? И от кого она?

Слуга Северина приветствовал ее легким поклоном.

– Мадемуазель Богуска, чем могу вам помочь?

– Мне пришла телеграмма, – сказала Зофья.

– Ах да, – сказал он, порывшись в кармане жакета. – Вам больше ничего не нужно?

Зофья дрожащими руками взяла телеграмму.

– Не могли бы вы сообщить месье Меркадо-Лопесу, что я жду его здесь?

– Конечно.

Слегка кивнув, слуга удалился, оставив Зофью с телеграммой в руке.

Зофья жалела, что не могла притвориться, будто не видела записки на своем столе в лаборатории, но это было все равно, что снова потерять письмо Хелы, а ведь она прекратила прятаться от того, что не могла контролировать.

Возможно, ей не зря прошлой ночью снился сон о Лайле. В этом сне они сидели на высоких табуретках на кухне Эдема, макая изумительные сахарные печенья в горячее молоко.

Ты знаешь, что произойдет дальше? – спросила ее Зофья.

Лайла покачала головой. Это неизвестно мне так же, как и тебе.

Но ты, похоже, не боишься, – заметила Зофья.

Все, что я могу, – это надеяться на нежданную радость, и если она вдруг обернется тьмой, что ж, свет ведь никогда не исчезает навсегда.

Затаив дыхание, Зофья разорвала конверт. Внутри оказался маленький листок кремовой бумаги.

Ты получила мое письмо о нашем тайном бегстве? Я не получила твоего ответа. Через месяц мы приедем к тебе. С любовью, Хела.

Зофья громко выдохнула, опустив плечи. За спиной раздались торопливые шаги.

– Что случилось? – воскликнул Энрике, бросаясь к ней. Он поцеловал ее в щеку, чему Зофья каждый раз была несказанно рада. – Плохая новость?

– Нет, – с улыбкой ответила Зофья, взглянув на него. Она вспомнила слова Лайлы из сна. – Это… нежданная радость.





40. Энрике





Два месяца спустя


Энрике шел по длинным галереям Эдема, оценивая приобретенные артефакты: бронзовая статуя киннары[14] из Королевства Сиам, три закупоренных сосуда с внутренними органами неизвестного фараона и нефритовая фигурка лошади, принадлежавшая периоду правления династии Юань. В холлах галереи было много других сокровищ, но эти оказались единственными, которые следовало надежно упаковать. Остальные покоились в деревянных ящиках, набитых соломой, в ожидании дня, когда их отправят в те страны, которым они принадлежали.

В каком-то смысле Энрике оказался в начале пути.

Они в очередной раз похищали артефакты у Вавилонского Ордена. Он снова составлял каталоги, подбирал материалы, изучал исторические факты. Он снова беседовал и переписывался с потенциальными местными коллекционерами, считавшими себя хранителями культурного наследия и истории. Они отличались от членов Ордена, завладевших этими сокровищами. В отличие от них, эти люди обещали позаботиться об артефактах до того момента, как период политических и общественных потрясений закончится, и они смогут с гордостью выставить эти сокровища на всеобщее обозрение.

И несмотря на то, что эта деятельность была ему отлично знакома, странная тишина, наполнявшая галерею, казалась Энрике чужой.

Когда-то эти Сотворенные предметы были по-своему живыми.

Теперь же они навсегда застыли.


Феномен потери древними Сотворенными объектами своей живости теперь был известен как Великое Молчание. Некоторые винили в этом Бога. Другие – промышленное загрязнение окружающей среды. Однако, как бы там ни было, последствия оставались одинаковыми: Творение скоро станет лишь отголоском прошлого.

Даже некогда популярное Сотворенное ремесленничество – парящие люстры и иллюзии, создающие путаницу чувств – вызывало подозрение. Впервые за долгие годы, что Энрике работал в Эдеме, светильники крепились к стенам вместо того, чтобы безмятежно парить в воздухе вестибюлей. И от этого все вокруг казалось непривычно пустым.

– Что ты делаешь? Я не привык к тому, что ты в одиночестве стоишь в темноте.

Обернувшись, Энрике увидел Северина у входа в галерею. Он махнул ему рукой, и Северин направился к нему.

– Применяю на практике новые хобби, – сказал Энрике. – Мрачные раздумья, драматические прогулки… Еще собираюсь испробовать вздохи огорчения.

– Звучит, как отличное времяпрепровождение, – заметил Северин. – Я преуспел в мрачных раздумьях, на случай, если тебе нужны наставники.

– Как великодушно с твоей стороны.

– Великодушие – это моя привычка в последнее время, – откликнулся Северин, глядя на коробки. – Хотя сомневаюсь, что Орден считает так же. Думаю, они все еще считают, что я охочусь за своим старым наследством. Они даже еще раз мне его предложили, что выглядело очень странно.

– За чем ты охотишься? – переспросил Энрике.

Северин умолк, его взгляд сделался отстраненным. За последние два месяца он сильно изменился. Каждый день он настаивал, чтобы они садились за стол все вместе. По вечерам он расспрашивал их о жизни, и иногда он даже смеялся. Верный своему слову, Северин не ушел в себя, однако случались моменты, что, умолкая, он словно витал где-то далеко.

– Думаю, я охочусь за покоем, что бы он из себя ни представлял, – ответил он, а затем указал на нагромождение коробок: – Моя цель абсолютно очевидна.

В голосе Северина звучала нежная чистота. Легкий оттенок печали, который делал его старше. Северин засунул руку в карман жакета, доставая банку с гвоздикой. Энрике сморщил нос.

– Это обязательно?

– Боюсь, что да, – ответил Северин. Убрав банку, он вытащил конверт. – Также я подумал, что ты захочешь взглянуть на это. Полагаю, это твое шестое письмо от них?

Энрике узнал почерк на конверте. Письмо было от Илюстрадос. С момента наступления Великого Молчания Илюстрадос, похоже, заинтересовались материалами Энрике о культурной силе объектов.

– Что-то вроде того, – сказал Энрике.

Северин вздохнул.

– Я думал, что именно этого ты и хотел.

Так и было, подумал Энрике. Но не теперь.

– Рискуя показаться излишне помпезным, должен спросить, посчитаешь ли ты слабостью с моей стороны, если я скажу, что поддерживаю тебя, – сказал Северин. – Я буду с тобой, каким бы ни был твой путь, Энрике.

– Я это знаю, – ответил Энрике абсолютно искренне.

– Ты больше не разделяешь их взглядов?

– Конечно, разделяю! – воскликнул Энрике, засовывая руки в карманы. – Я по-прежнему верю в независимость населения колоний. Я по-прежнему желаю, чтобы Филиппины воспринимали не только как вассала Испании. Просто… я не считаю, что должен быть с ними, чтобы изменить ситуацию. Конечно, я отвечу им и продолжу писать статьи для La Solidaridad, но думаю, я должен найти свой путь.

– Понимаю, – тихо ответил Северин.

– У меня изменились взгляды на будущее, – сказал Энрике.

Они умолкли, и он знал, что оба думают о зиккурате.

Никто из них не мог в полной мере описать, что испытал, когда свет из последнего портала Теската пролился на них. И с каждым днем воспоминание становилось все менее отчетливым. И все же порой это ощущение возвращалось, и Энрике вспоминал, что прикоснулся к необъятному и ощутил пульс вселенной в своем теле. Он запомнил, что словно перебирал пальцами бесконечность.

– И как ты собираешься найти свой путь? – спросил Северин.

Как странно, подумал Энрике. Он спрашивал Лайлу о чем-то похожем вчера во сне.

Иногда она ему снилась. Иногда они с Лайлой просто мирно прогуливались по берегу моря, где он побывал еще в детстве. Энрике с нетерпением ждал встреч с ней. И неважно, была ли это она или нет, ведь ощущение после таких встреч всегда было одинаковым. Ощущение покоя.

Прошлой ночью они беседовали в комнате, которая напоминала библиотеку Эдема.

– Ты счастлив, мой друг? – спросила она.

– Я… счастлив, – признался Энрике. И это была правда. Он много времени проводил с Зофьей и Гипносом, и вместе они, казалось, обрели особенное счастье. – Но иногда я чувствую себя растерянным. И не думаю, что ты дашь мне совет или одаришь небесным озарением.

– Я не думаю, что ты растерян, – сказала Лайла. – Ты просто ищешь то, что наполняет тебя светом.

Энрике нахмурился.

– Если это сон, это не значит, что тебе надо быть загадочной, ты знаешь.

В его сне Лайла сделала глоток чая и вскинула бровь.

– Если мои слова не будут странными и пророческими, тогда сон не запомнится.