Бронзовые звери
Часть 24 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вообще-то, у него в сердце не может быть сожалений, – заметила Зофья.
– Согласен, – откликнулся Энрике.
– Там кровь, желудочки…
Энрике вздохнул. Гипнос покачал головой, собираясь что-то сказать, как вдруг послышался негромкий смех. Северин смеялся. Лайла уже и забыла этот звук, глубокий, грудной смех.
– Как же я по вам соскучился, – воскликнул он. – На самом деле я…
– Сколько еще моего времени ты собираешься упустить? – холодно спросила Лайла, взглянув ему в лицо. Она подняла руку, на ее гранатовом перстне ясно отображалось число три. – Я была лучшего мнения о своих друзьях.
Гипнос завертелся на месте, словно ему отвесили пощечину. Глаза Энрике округлились от обиды, а у Зофьи отвисла челюсть. Лайла не желала смотреть на Северина, но, когда он заговорил, его голос прозвучал твердо.
– Это изменится, Лайла, – сказал он. – Клянусь.
Он закатал рукав плаща, показывая им божественную лиру, пристегнутую к его руке. Лайла уставилась на инструмент. Она помнила, каково это было, когда его окровавленные пальцы касались единственной струны. Словно ее душа готова была оторваться и вылететь из клетки ее тела. По ее спине побежал холодок.
Северин опустил рукав, на его лице застыла решимость.
– Я уверен, что карта храма под Повельей – это нечто, Сотворенное разумом, – сказал Северин. – Возможно, что-то вроде сосуда, наполненного знанием, а вовсе не традиционная карта. И еще Руслан кое-что сказал, прежде чем я ушел.
– И что же? – спросил Энрике, скрестив руки на груди.
Северин горько улыбнулся.
– Остерегайся драконов.
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ ПОРТАЛА, вход в который скрывался за гобеленом, Лайла обнаружила, что они оказались на верхнем ярусе галереи Дома Януса, обнесенного перилами, откуда открывался вид на празднество внизу. Вдоль искривленных стен висело множество древних карт, каждая из них была аккуратно разглажена и помещена в сияющие рамки с причудливыми завитками из золоченой меди. Сквозь окно в куполообразном потолке струился лунный свет, и когда Лайла глянула через перила, сквозь спирали лестничных пролетов открылось взору множество веселящихся людей, похожих отсюда на море, волнующееся внизу. Она касалась рамок, в которых были заключены карты, стен, стыков в картинных рамах, однако предметы молчали.
Поначалу Северин оторвался от группы, удалившись вперед, и, казалось, словно очарование прошлого рассыпалось у нее под ногами. Это было так естественно, идти следом за Северином. Легко. Слишком легко. Лайла замедлила шаг, почувствовав внезапную злость. Энрике же, наоборот, встряхнулся и практически бежал вприпрыжку.
В конце коридора Северин остановился около последней карты, круглой шелковой трафаретной печати на глиняной табличке, диаметром около метра. Лайла не знала этого языка. Со стороны все это напоминало множество острых углов.
– Ну, Энрике? – спросила она.
Северин, открывший было рот, тут же закрыл его. Энрике выглядел чрезвычайно довольным собой, обернувшись к ним. Показалось ли ей это или Северин действительно отошел на задний план?
– Это Imago Mundi, – сказал Энрике. – Известная как Вавилонская Картина Мира. Здесь, конечно, представлена копия оригинальной глиняной таблички, ведь ее появление датируется еще периодом раннего правления Ахеменидов. У вавилонян, конечно, были драконоподобные божества, например, Тиамат, женское олицетворение первобытного океана, так что это могло бы оказаться частью подсказки.
Северин, разглядывая рамку, отступил назад.
– Не думаю.
Лайле вдруг показалось, что в комнате стало чуточку холоднее.
– Прости? – спросил Энрике.
– Сомневаюсь, что в Доме Януса пожелали бы, чтобы вход в сокровищницу ассоциировался с какой-то копией. Это выглядело бы… оскорбительно. А что касается драконов, думаю, это довольно серьезно.
– Значит, ты считаешь, что нам нужно искать настоящего дракона? – спросил Энрике.
– Возможно, не столь буквально, но это должно быть нечто, имеющее связь с этим словом.
В его рассуждениях определенно присутствовала логика. И снова вмешалось прошлое. Лайла вспомнила, как радостно Северин считывал информацию в сокровищницах, словно понимал на каком-то инстинктивном уровне, как предпочитают скрываться от посторонних глаз бесценные вещи. Когда-то это заставляло ее чувствовать себя особенной, когда много лет назад он сумел отыскать ее, раскрыть ее способности, защитить ее. Он ценил ее. Лайла отмахнулась от этой мысли.
– Отлично, – сухо сказал Энрике. – Можем попробовать.
Их группа разделилась, и они снова принялись внимательно изучать карты и статуи в коридоре.
– Я представлял себе это более увлекательным занятием, – уныло произнес Гипнос. – Особенно, когда речь зашла о драконах.
– А как насчет этого? – заявила Зофья.
Остальные обернулись к ней. Она стояла в конце коридора перед небольшой картой длиной не более пятнадцати сантиметров. Зофья отстегнула один из медальонов от своего удивительного ожерелья, держа его, словно фонарик, и указывая на надпись сбоку карты.
Когда они приблизились, Лайла сначала не заметила ничего, кроме пожелтевшей бумаги, на которой коричневой тушью были выделены темные тени гор, бушующие волны, холмы и равнины. Давным-давно эта карта была Сотворена, и хотя время ослабило узы Творения, листок бумаги по-прежнему источал мерцание воли. Невидимый ветер трепал колосья пшеницы. Волны, вздымаясь, исчезали в рамке карты. Энрике наклонился, вглядываясь туда, куда указывала Зофья. Там на пустом пространстве бумажного листа виднелся спинной плавник, разрезавший водную гладь. А рядом крошечным косым шрифтом, настолько мелким, что Лайла просто не заметила его, виднелась надпись на латыни:
HIC SUNT DRACONES
Dracones.
Драконы.
Лайла уставилась на это слово, ощутив в душе болезненный укол надежды.
– Это упоминание о неизвестных землях, – возбужденно воскликнул Энрике. – Древние картографы считали, что земля, которую невозможно увидеть, непременно должна быть населена древними чудовищами, монстрами и прочими существами, хотя наиболее часто встречается латинское название «terra incognita», впервые упомянутое в «Географии Птолемея» в 150 году. Впоследствии эти слова снова появились в шестнадцатом веке на глобусе Хант-Ленокс.
Неизвестная земля. Лайла улыбнулась. Ей понравилась идея, что где-то на огромных пространствах, где мир был совершенно незнакомым, могло существовать нечто столь прекрасное и замечательное, как драконы, поджидающие свою жертву.
Краем глаза Лайла увидела, что Северин улыбнулся Энрике. Энрике не смотрел на него. Стиснув зубы, он произнес:
– Зофья, думаю, ты знаешь, что…
Зофья не дождалась, когда он договорит, и, сорвав с ожерелья другой медальон, поднесла его к рамке карты.
– А это не уничтожит карту? – встревоженно спросил Энрике.
Зофья извлекла из рукава плаща небольшой металлический квадрат. Лайла узнала Сотворенный глушитель, способный впитывать звук. Зофья извлекла еще семь таких приспособлений, расположив их вдоль стены. Это были на удивление действенные изобретения и, несмотря на размер, достаточно мощные, чтобы заглушить шум на кухне в Эдеме и выступление оркестра в бальном зале, чтобы гости, рано удалявшиеся на покой на том же этаже, ничего не услышали.
– Отойдите, – сказала Зофья.
Все, кроме Энрике, отошли в сторону.
– Не могли бы мы постараться не повредить…
Гипнос резко оттащил его в последний момент. За яркой вспышкой света послышался громкий хлопок, потрясший стену. Несколько мгновений спустя карта в рамке, дымясь, повисла на двух петлях, открыв озаренный свечами проход.
– …вещи, – слабым голосом закончил Энрике.
Лайла отмахнулась от дыма.
– Проверь мнемонические устройства, – сказал Северин.
Зофья потянулась за круглым приспособлением, спрятанным в складках ее голубой юбки, а затем бросила его вперед, и механизм покатился по коридору.
– Чисто, – сказала она.
Северин кивнул, затем щелкнул каблуками, из которых выскочили два тонких клинка. Он вытащил их и, отдав один Гипносу, другой оставил себе. Он ударил рукой по стене, и переплетения гранатов и рубинов на его костюме засияли. Он улыбнулся друзьям, а затем скрылся в проходе.
Во второй раз за последний час Лайла почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Все это – спокойствие Северина, огонь Зофьи, лекции Энрике – казалось слишком знакомым. Какая-то ее часть жаждала отдаться привычному ритму, но за этим соблазном скрывалась правда. Она не могла позволить увлечь себя милыми улыбками. Лайла повернула перстень камнем к ладони, цифра три вспыхнула на камне и в ее сердце. У нее не оставалось времени.
ПРОХОД РАСТЯНУЛСЯ ПЕРЕД НИМИ, по меньшей мере, на девяносто метров. Черные каменные стены влажно поблескивали. В нишах, видневшихся в стенах, озаренных светом свечей, Лайла заметила стеклянные изделия из муранского стекла, Сотворенные по подобию изящных локонов, букеты из стеклянных цветов, распространявших аромат нероли, или ovi odoriferi, скорлупы страусиных яиц, заполненных розовой водой. Ароматы витали по коридору. Она ощущала запахи перца и амбры, фиалок и дыма от костра.
– Чересчур много запахов, – выдохнула Зофья.
– Кто поливает духами их сокровища? – простонал Энрике.
Северин остановился.
– Заткните носы. Немедленно.
– Мы справимся, – начал Гипнос.
– Это ловушка, – предупредил Северин. – Если они пытаются забить наше обоняние запахами, значит, наш нюх и есть подсказка.
Зофья потянулась вниз, задирая вверх полы плаща. Энрике обвел взглядом комнату, явно встревоженный, и покраснел.
– Хм, а раздеваться обязательно?
– Да, – коротко ответила Зофья.
Через несколько секунд Зофья оторвала несколько полосок от своей нижней юбки. Она бросила кусок Лайле, которая поймала его одной рукой. Это был жатый шелк, и, судя по едва слышному бренчанию, издаваемому материалом, Лайла поняла, что он был Сотворен.
– Это для фильтра, – объяснила Зофья, бросая последний клочок Энрике, который все это время смотрел в пол, словно это было самое потрясающее зрелище на свете. – Предназначалась для дыма, но и для запахов сгодится.
Лайла обернула шелковую повязку вокруг лица, закрывая нос и рот, и остальные поступили так же. Энрике, заметила она, немного замешкался, его лицо было пунцовым.
– О, mon cher, не стоит изображать из себя невинность, – воскликнул Гипнос, схватил его повязку и повязал на лицо Энрике.
– Согласен, – откликнулся Энрике.
– Там кровь, желудочки…
Энрике вздохнул. Гипнос покачал головой, собираясь что-то сказать, как вдруг послышался негромкий смех. Северин смеялся. Лайла уже и забыла этот звук, глубокий, грудной смех.
– Как же я по вам соскучился, – воскликнул он. – На самом деле я…
– Сколько еще моего времени ты собираешься упустить? – холодно спросила Лайла, взглянув ему в лицо. Она подняла руку, на ее гранатовом перстне ясно отображалось число три. – Я была лучшего мнения о своих друзьях.
Гипнос завертелся на месте, словно ему отвесили пощечину. Глаза Энрике округлились от обиды, а у Зофьи отвисла челюсть. Лайла не желала смотреть на Северина, но, когда он заговорил, его голос прозвучал твердо.
– Это изменится, Лайла, – сказал он. – Клянусь.
Он закатал рукав плаща, показывая им божественную лиру, пристегнутую к его руке. Лайла уставилась на инструмент. Она помнила, каково это было, когда его окровавленные пальцы касались единственной струны. Словно ее душа готова была оторваться и вылететь из клетки ее тела. По ее спине побежал холодок.
Северин опустил рукав, на его лице застыла решимость.
– Я уверен, что карта храма под Повельей – это нечто, Сотворенное разумом, – сказал Северин. – Возможно, что-то вроде сосуда, наполненного знанием, а вовсе не традиционная карта. И еще Руслан кое-что сказал, прежде чем я ушел.
– И что же? – спросил Энрике, скрестив руки на груди.
Северин горько улыбнулся.
– Остерегайся драконов.
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ ПОРТАЛА, вход в который скрывался за гобеленом, Лайла обнаружила, что они оказались на верхнем ярусе галереи Дома Януса, обнесенного перилами, откуда открывался вид на празднество внизу. Вдоль искривленных стен висело множество древних карт, каждая из них была аккуратно разглажена и помещена в сияющие рамки с причудливыми завитками из золоченой меди. Сквозь окно в куполообразном потолке струился лунный свет, и когда Лайла глянула через перила, сквозь спирали лестничных пролетов открылось взору множество веселящихся людей, похожих отсюда на море, волнующееся внизу. Она касалась рамок, в которых были заключены карты, стен, стыков в картинных рамах, однако предметы молчали.
Поначалу Северин оторвался от группы, удалившись вперед, и, казалось, словно очарование прошлого рассыпалось у нее под ногами. Это было так естественно, идти следом за Северином. Легко. Слишком легко. Лайла замедлила шаг, почувствовав внезапную злость. Энрике же, наоборот, встряхнулся и практически бежал вприпрыжку.
В конце коридора Северин остановился около последней карты, круглой шелковой трафаретной печати на глиняной табличке, диаметром около метра. Лайла не знала этого языка. Со стороны все это напоминало множество острых углов.
– Ну, Энрике? – спросила она.
Северин, открывший было рот, тут же закрыл его. Энрике выглядел чрезвычайно довольным собой, обернувшись к ним. Показалось ли ей это или Северин действительно отошел на задний план?
– Это Imago Mundi, – сказал Энрике. – Известная как Вавилонская Картина Мира. Здесь, конечно, представлена копия оригинальной глиняной таблички, ведь ее появление датируется еще периодом раннего правления Ахеменидов. У вавилонян, конечно, были драконоподобные божества, например, Тиамат, женское олицетворение первобытного океана, так что это могло бы оказаться частью подсказки.
Северин, разглядывая рамку, отступил назад.
– Не думаю.
Лайле вдруг показалось, что в комнате стало чуточку холоднее.
– Прости? – спросил Энрике.
– Сомневаюсь, что в Доме Януса пожелали бы, чтобы вход в сокровищницу ассоциировался с какой-то копией. Это выглядело бы… оскорбительно. А что касается драконов, думаю, это довольно серьезно.
– Значит, ты считаешь, что нам нужно искать настоящего дракона? – спросил Энрике.
– Возможно, не столь буквально, но это должно быть нечто, имеющее связь с этим словом.
В его рассуждениях определенно присутствовала логика. И снова вмешалось прошлое. Лайла вспомнила, как радостно Северин считывал информацию в сокровищницах, словно понимал на каком-то инстинктивном уровне, как предпочитают скрываться от посторонних глаз бесценные вещи. Когда-то это заставляло ее чувствовать себя особенной, когда много лет назад он сумел отыскать ее, раскрыть ее способности, защитить ее. Он ценил ее. Лайла отмахнулась от этой мысли.
– Отлично, – сухо сказал Энрике. – Можем попробовать.
Их группа разделилась, и они снова принялись внимательно изучать карты и статуи в коридоре.
– Я представлял себе это более увлекательным занятием, – уныло произнес Гипнос. – Особенно, когда речь зашла о драконах.
– А как насчет этого? – заявила Зофья.
Остальные обернулись к ней. Она стояла в конце коридора перед небольшой картой длиной не более пятнадцати сантиметров. Зофья отстегнула один из медальонов от своего удивительного ожерелья, держа его, словно фонарик, и указывая на надпись сбоку карты.
Когда они приблизились, Лайла сначала не заметила ничего, кроме пожелтевшей бумаги, на которой коричневой тушью были выделены темные тени гор, бушующие волны, холмы и равнины. Давным-давно эта карта была Сотворена, и хотя время ослабило узы Творения, листок бумаги по-прежнему источал мерцание воли. Невидимый ветер трепал колосья пшеницы. Волны, вздымаясь, исчезали в рамке карты. Энрике наклонился, вглядываясь туда, куда указывала Зофья. Там на пустом пространстве бумажного листа виднелся спинной плавник, разрезавший водную гладь. А рядом крошечным косым шрифтом, настолько мелким, что Лайла просто не заметила его, виднелась надпись на латыни:
HIC SUNT DRACONES
Dracones.
Драконы.
Лайла уставилась на это слово, ощутив в душе болезненный укол надежды.
– Это упоминание о неизвестных землях, – возбужденно воскликнул Энрике. – Древние картографы считали, что земля, которую невозможно увидеть, непременно должна быть населена древними чудовищами, монстрами и прочими существами, хотя наиболее часто встречается латинское название «terra incognita», впервые упомянутое в «Географии Птолемея» в 150 году. Впоследствии эти слова снова появились в шестнадцатом веке на глобусе Хант-Ленокс.
Неизвестная земля. Лайла улыбнулась. Ей понравилась идея, что где-то на огромных пространствах, где мир был совершенно незнакомым, могло существовать нечто столь прекрасное и замечательное, как драконы, поджидающие свою жертву.
Краем глаза Лайла увидела, что Северин улыбнулся Энрике. Энрике не смотрел на него. Стиснув зубы, он произнес:
– Зофья, думаю, ты знаешь, что…
Зофья не дождалась, когда он договорит, и, сорвав с ожерелья другой медальон, поднесла его к рамке карты.
– А это не уничтожит карту? – встревоженно спросил Энрике.
Зофья извлекла из рукава плаща небольшой металлический квадрат. Лайла узнала Сотворенный глушитель, способный впитывать звук. Зофья извлекла еще семь таких приспособлений, расположив их вдоль стены. Это были на удивление действенные изобретения и, несмотря на размер, достаточно мощные, чтобы заглушить шум на кухне в Эдеме и выступление оркестра в бальном зале, чтобы гости, рано удалявшиеся на покой на том же этаже, ничего не услышали.
– Отойдите, – сказала Зофья.
Все, кроме Энрике, отошли в сторону.
– Не могли бы мы постараться не повредить…
Гипнос резко оттащил его в последний момент. За яркой вспышкой света послышался громкий хлопок, потрясший стену. Несколько мгновений спустя карта в рамке, дымясь, повисла на двух петлях, открыв озаренный свечами проход.
– …вещи, – слабым голосом закончил Энрике.
Лайла отмахнулась от дыма.
– Проверь мнемонические устройства, – сказал Северин.
Зофья потянулась за круглым приспособлением, спрятанным в складках ее голубой юбки, а затем бросила его вперед, и механизм покатился по коридору.
– Чисто, – сказала она.
Северин кивнул, затем щелкнул каблуками, из которых выскочили два тонких клинка. Он вытащил их и, отдав один Гипносу, другой оставил себе. Он ударил рукой по стене, и переплетения гранатов и рубинов на его костюме засияли. Он улыбнулся друзьям, а затем скрылся в проходе.
Во второй раз за последний час Лайла почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Все это – спокойствие Северина, огонь Зофьи, лекции Энрике – казалось слишком знакомым. Какая-то ее часть жаждала отдаться привычному ритму, но за этим соблазном скрывалась правда. Она не могла позволить увлечь себя милыми улыбками. Лайла повернула перстень камнем к ладони, цифра три вспыхнула на камне и в ее сердце. У нее не оставалось времени.
ПРОХОД РАСТЯНУЛСЯ ПЕРЕД НИМИ, по меньшей мере, на девяносто метров. Черные каменные стены влажно поблескивали. В нишах, видневшихся в стенах, озаренных светом свечей, Лайла заметила стеклянные изделия из муранского стекла, Сотворенные по подобию изящных локонов, букеты из стеклянных цветов, распространявших аромат нероли, или ovi odoriferi, скорлупы страусиных яиц, заполненных розовой водой. Ароматы витали по коридору. Она ощущала запахи перца и амбры, фиалок и дыма от костра.
– Чересчур много запахов, – выдохнула Зофья.
– Кто поливает духами их сокровища? – простонал Энрике.
Северин остановился.
– Заткните носы. Немедленно.
– Мы справимся, – начал Гипнос.
– Это ловушка, – предупредил Северин. – Если они пытаются забить наше обоняние запахами, значит, наш нюх и есть подсказка.
Зофья потянулась вниз, задирая вверх полы плаща. Энрике обвел взглядом комнату, явно встревоженный, и покраснел.
– Хм, а раздеваться обязательно?
– Да, – коротко ответила Зофья.
Через несколько секунд Зофья оторвала несколько полосок от своей нижней юбки. Она бросила кусок Лайле, которая поймала его одной рукой. Это был жатый шелк, и, судя по едва слышному бренчанию, издаваемому материалом, Лайла поняла, что он был Сотворен.
– Это для фильтра, – объяснила Зофья, бросая последний клочок Энрике, который все это время смотрел в пол, словно это было самое потрясающее зрелище на свете. – Предназначалась для дыма, но и для запахов сгодится.
Лайла обернула шелковую повязку вокруг лица, закрывая нос и рот, и остальные поступили так же. Энрике, заметила она, немного замешкался, его лицо было пунцовым.
– О, mon cher, не стоит изображать из себя невинность, – воскликнул Гипнос, схватил его повязку и повязал на лицо Энрике.