Бродячее шоу семьи Пайло

(Цикл: «Цирк Семьи Пайло», №2)

Will Elliott. The Pilo Traveling Show: A Novel, 2015

Перевод: Kaban Pyatak





1. НАВЕРХУ


Причина, по которой Джейми съехал из благоустроенного двухэтажного кирпичного родительского гнездышка, в котором он вырос, была не в том, что двадцатишестилетнему парню не пристало, чтобы мама по-прежнему стирала его белье, готовила ему еду и журила за беспорядок в спальне. На самом деле подобные вещи (и даже одни и те же нелепые вялые споры, повторяющиеся между его родителями каждый вечер), были идеальным тонизирующим средством, бальзамом, с легким сладковатым привкусом нормальности. Уютными, знакомыми. Немного давящими, но такими же бывают бинты и шины.

С ним случилось что-то, что-то совершенно ненормальное, но это было почти все, что он знал. Что бы это ни было, никто на свете не поверил бы, что это возможно, кроме разве что тех, кто закрыт в специальных клиниках (и кто вполне могут говорить правду насчет того, что сами они видели или слышали, для тех, кто действительно в курсе). И что бы там ни случилось с Джейми, это было реально, очень реально. Это изменило и искалечило его, сделало мир и его реальность гораздо менее четкой картиной. Сверхъестественное существует, он нутром это чувствовал. Может быть, каждая история про вампиров и других темных существ была основана на правде, надежно спрятанной у всех на виду под вывеской "это просто история".

Слушать, как его отец перед телевизором взвывает от отчаяния, когда проигрывала его футбольная команда, словно сам телевизор был неким несправедливым богом, который мог сжалиться и изменить ход вещей... это тоже было своего рода бальзамом. Ведь существовали люди, на самом деле множество людей, чьим самым серьезным беспокойством был счет на каком-нибудь стадионе, появляющаяся лысина, ненавистный начальник, деньги, и вся эта обычная повседневная ерунда. Через что бы ни прошел Джейми, этому не было места в их мире, даже если кое-кто – его родители точно – и видели некоторые намеки и подсказки: в ту ночь, когда полицейские подобрали его в клоунском костюме с кровью на огромных красных башмаках.

Нет, это не было частью их мира... так что Джейми пытался быть похожими на них. Он ругался на плохие фильмы и некачественный сервис, завывал от горя вместе со своим отцом, когда проигрывала какая-нибудь спортивная команда, ходил на работу и напивался в выходные, также как и все. И тем не менее...

Также, как какая-то часть глубоко внутри Джейми знала это лучше него, знала, что что-то произошло, какая-то часть его родителей знала это тоже. Этот взгляд, когда он входил в комнату, когда возвращался домой с работы, взгляд его матери, в котором на мгновение вспыхивало сомнение и подозрение. Взгляд отца, за завтраком наблюдающего за ним поверх газеты, изучающего профиль своего сына, словно выискивая намек на малейшее проявление какой-нибудь странности... и который быстро опускался обратно в газету, едва Джейми замечал, что он смотрит. Разговоры шепотом, которые становились неловкой тишиной, как только он появлялся в пределах слышимости, когда с таким же успехом они могли кричать ему в мегафон "мы говорим о тебе, наш странный сынок, ты – загадка, которую мы боимся разгадать".

Все это говорило только одно: "Ты ведь сделал что-то, не так ли?"

Джейми понимал это также хорошо, как и они, там, за тонким слоем деланной нормальности: ответ был "да". Да, блин. Он что-то сделал, пусть так. Но что?



* * *



Если верить телефонным звонкам – они случались эпизодически, иногда по три на дню, иногда ни одного почти за целый месяц, – он был убийцей. Первые звонки было просто дыханием, тяжелым и злым дыханием, предположительно от того же абонента, что загадочно вешал трубку, если к телефону подходил кто-нибудь кроме Джейми. Со временем дышащий набрался смелости для разговора, или, что более вероятно, справился со слепой яростью, чтобы быть в состоянии говорить.

"Ты убил его. Ты убил моего мальчика. Где мой мальчик?"

Это, конечно же, была миссис Рольф, мать Стива. Пропавшего Стива. Проблема, конечно же, была в том, что насколько Джейми знал, миссис Рольф была совершенно права... может быть, он убил его.

"Хотел бы я вам помочь", – сказал он ей тогда в первый раз, затем сказал то, что он так часто повторял не верящим ему полицейским, следователям, психиатрам, и иногда заглядывающим к ним журналистам, так часто, что слова уже в действительности звучали лживо: "Но я не имею ни малейшего представления, что на самом деле случилось той ночью, или до той ночи. Никаких воспоминаний, клянусь вам. Может быть, Стив в порядке, может он все еще где-то там. Может быть, он объявится со дня на день. Если бы я знал".

"Скажи мне, что ты знаешь, – хрипло прорычал голос в трубке. – Где мой мальчик? Ты был с ним. На тебе обнаружили кровь, кровь на твоей одежде, кровь повсюду на тебе..."

Рычание превратилось во всхлипы и сдавленное бульканье.

"Простите, – сказал Джейми, – Если бы я знал, но я не помню. Я... ехал домой с работы, из Вентвортского клуба. А потом... свет фар, обочина... клоунский костюм..."

Он умолк, заново вспоминая ту ночь, и не вспомнив почти ничего. Все что осталось с того дня – это клоунский костюм, теперь лежащий аккуратно сложенным в коробке на полу его чулана наверху. И маленький бархатный мешочек, который тогда был в кармане его штанов.

"Убийца, – хрипло прошипела трубка, затем затрещала, заплевалась. – Убийца. Проклятый убийца. Сволочь. Мы этого никогда не забудем".

"Простите", – повторил Джейми, затем сделал то, что делал почти всякий раз, когда звонил этот абонент, обвиняя, умоляя, или просто плача. Он повесил трубку.



* * *



Тем днем, когда он понял, что должен наконец покинуть родительское гнездо, стала пятница, когда он поднял телефонную трубку, желая заказать пиццу, и услышал на другом конце линии голос своей матери. Она не слышала, как наверху сняли трубку, и он секунду или две повисел на линии, инстинкт подсказал ему, что обсуждают именно его."...и он просыпается с криками. Нет, не каждую ночь, но довольно часто. Никогда не говорит мне, в чем дело. Мечется по постели, вы бы только это слышали, пружины так и скрипят. Мне даже пришлось проверить, не привел ли он девушку".

Другой голос сказал:

"У вашего сына есть с кем-нибудь отношения, миссис Мак-Мэхон?"

"Только со своей рукой. И они очень близки".

Джейми скривился. Но дальше было еще хуже.

"Когда вы сможете заехать взглянуть на него?" – спросила его мать.


"Завтра", – твердо произнес голос.

"Ох, слава Богу".

"Что бы ни вызвало эти подавленные воспоминания, это должна была быть очень серьезная травма. Для взрослого человека весьма необычно так блокировать воспоминания. Это проявляется только в снах?"

Его мать понизила голос:

"Ну, он... с тех пор как он исчез, а потом вернулся, он изменился. Трудно сказать, как и в чем, просто иногда это проскальзывает в его взгляде. Или кажется, что он сдерживает какое-то скрытое веселье, а порой он отпускает шутки, которые ну просто совершенно неприличны".

"Должно же быть еще что-то кроме этого, – мягко произнес второй голос, – Вы же не можете так беспокоиться из-за пары дурных шуток?"

"Но он никогда так не делал! Я все думаю о том клоунском костюме, в котором его нашли. Словно временами он и в самом деле пытается вести себя как клоун. И этот его друг, который пропал. Я просто уже не узнаю сына. Порой мне кажется, что у него там внутри есть еще кто-то.

Джейми в замешательстве покачал головой, и не в силах больше дослушивать этот разговор до конца, нажал на рычаг. Он аккуратно вернул трубку на ее ложе. Что ж, ладно. Он успокоит старушку (а заодно и старика) и свалит отсюда, потому что он услышал то, что она не сказала – ее сын пугает ее.

Он тут же отправил сообщение Дину, приятелю с работы, с которым они иногда выпивали вместе, и спросил, сдает ли он до сих пор комнату. Ответ пришел быстро: "ага. с мебелью. пиво в холодильнике. въезжай!!!"

В течение часа почти все вещи Джейми были собраны и упакованы, а за завтраком он сообщил о своем решении родителям.

– О, – сказала его мать, разочарованно вздохнув, но втайне – он знал это – с немалой долей облегчения.

Заходила психолог и не добилась от Джейми ничего, кроме недовольства и повторения все тех же фраз: "Я в порядке" и "Я не помню". Она спросила его о ночных кошмарах. Он только пожал плечами и спрятал странную тревогу, которая извивалась в его животе, словно разворачивающаяся змея. Кошмары? А, да, были кошмары... какие-то знакомые хриплые голоса, угрозы и проклятья на фоне рева демонических существ, рычащих и вгрызающихся в почву, изорванную и истоптанную их ногами, атакующих землю, друг друга, и все это под приторно-сладкую ярмарочную музыку, мигающие разноцветные огни каруселей и аттракционов, яркие, пестрые и отталкивающие даже сильнее, чем красный цвет крови...

"Серьезно, я в порядке, – сказал он снова. – Мне не нужны консультации психолога, я наладил свою жизнь, и вы только что украли из нее полчаса. Пока".

А потом он загрузил в машину свои вещи и отправился в сторону жилых высоток в центре города.



* * *



Это случилось через неделю, когда мистер МакМэхон – человек, спящий очень чутко, как выяснили десятилетний Джейми и его друзья, когда они однажды тайком выбрались на улицу, чтобы кидаться камнями в крышу соседа, – потянулся и встал с кровати. Его тело защелкало и заскрипело, словно своенравная машина. Он сходил облегчиться, зевнул, и сам не зная зачем, подошел к окну спальни и приподнял занавеску, впустив в комнату свет фонаря. Тупик внизу купался в лунном и электрическом свете, и как будто замер, затаив дыхание. Ни один куст, ни один лист на ветке не шевелился от легчайшего ветерка. Припаркованные машины, лужайки, почтовые ящики: все как будто притихло и внимательно смотрело, как и мистер Мак-Мэхон на что-то незнакомое и чужое. Что-то, что не разбудило собак и не вызвало их лай, как было бы в случае с любым притаившимся незнакомцем.

В начале изгибающейся подъездной дорожки стоял клоун. Мистер Мак-Мэхон тут же понял, что это не их сын, однако его глаза еще раз проверили это на всякий случай. Жутко яркие и несочетающиеся цвета его широких, поддерживаемых подтяжками штанов и мешковатой рубашки как будто заливались разноголосым смехом. Его руки в белых перчатках сжимали что-то похожее на старинные карманные часы с тонкой свисающей цепочкой. Под остроконечной шляпой с бубенчиками, чей звон легонько щекотал уши мистера Мак-Мэхона и заставлял его кожу покрываться мурашками и подрагивать, было белое лицо с нарисованной черной улыбкой (поверх настоящих губ, недовольных, с опущенными вниз уголками). Это лицо поднялось, скользнуло взглядом по фасаду дома, затем снова посмотрело на карманные часы, если это были они. Голова качнулась, вероятно с досады, снова заставив влететь в окно этот мерзкий переливчатый звон колокольчиков, а клоун проворчал какое-то ругательство.

За спиной мистера Мак-Мэхона скрипнула кровать, и его жена пробормотала сипло: "Что такое?"

Он посмотрел на нее, раздумывая: было бы жестокой шуткой рассказать ей о визите клоуна, еще более жестоким было бы предложить ей встать и взглянуть на него, а потом посмеиваться про себя, когда в течение следующих двух недель она будет лежать без сна, мучаясь от неясного страха. Жестоко, но весело. Он уже открыл было рот, но затем подумал о последствиях вспыльчивости, с которой ему приходится иметь дело.

– Ничего, дорогая, – сказал он вместо этого, задернул занавеску и опустился на кровать. Он клюнул жену в щеку и уже буквально через секунду был убежден, что сделал благородную вещь, выбрав доброжелательность ради ее спокойствия.

Сам он не особо волновался по поводу клоуна, подумаешь, какой-то идиот, который слышал историю Джейми в новостях, решил взглянуть на дом, как будто он сам был частью фольклора. Его мурашки успокоились.

Ох, наконец неловкость всей этой ситуации начинает спадать: с тех пор как Джейми арестовали на Куин-Стрит за запуск фейерверков, коллеги мистера Мак-Мэхона ему житья не давали. Потом, когда чертов мальчишка пропал, они выражали ему сочувствие, что было еще хуже. Теперь все это в прошлом. Его разум вскоре снова переключился на футбол, работу, газон, сад и соседей.



* * *



Забавно, Джейми вообще не помнил, чтобы он загружал в машину прямоугольную картонную коробку, в которой хранилась клоунская одежда, что была на нем в "ту ночь". И все же, она была там – последняя коробка в багажнике его Ниссана, что он отнес к лифту в свою новую жизнь. Прежде чем одежду ему вернули, она была тщательно изучена криминалистами на предмет образцов ДНК. Он боролся с искушением бросить коробку в большой мусорный контейнер на парковке. Но в его руках была зацепка, связь. И коробка обосновалась на полу его стенного шкафа вместе с маленьким бархатным мешочком, который полиция не видела смысла исследовать дальше, после того как они поняли, что в нем не наркотики.

Каждый день, пока он одевался на работу, его взгляд цеплялся за коробку. Каждый раз он подавлял странное неясное желание открыть ее и просто взглянуть на яркий цветастый наряд. Ничего ведь страшного не случится, если он просто посмотрит, так? Просто посмотрит на него, проведет рукой по узорам из цветов, полосок, разноцветных точек, щенков, гоняющихся за яркими голубыми мячиками?

Его новая работа в основном заключалась в перемещении коробок с папками по недрам Департамента финансов и выслушивании криков женщины, которая руководила этой пыльной, всеми забытой гробницей картонных папок и шкафов с документами. Порой стопка или коробка папок делала полный круг по комнате и оказывалась на том же месте, с которого начинала, хотя почему Джейми или его начальница получали за это, в общем-то, неплохое жалование, так никто толком и не объяснял. Он сумел абстрагироваться и держать ее голос где-то на заднем плане, и расценивал все это как своего рода проверку характера на способность работать на более высоких должностях. Если он снесет подобное обращение без нервного срыва, то в один прекрасный день он сможет пригодиться правительству в качестве козла отпущения, когда у высших чиновников или даже министров попадет говно в вентилятор.

Порой он ничего не желал так сильно, как запустить яйцом в унылую мымру. Он отчетливо представлял, как это будет звучать и как выглядеть, представлял ее бурную реакцию. И это желание росло в нем с удивительной силой. Если и не закидать ее яйцами, то подложить пирог с кремом ей на стул, приклеить скотчем острые булавки к выключателю, засунуть жабу ей в стол. В то же время он понимал, что при подобных обстоятельствах до такого додумался бы именно клоун, так что это едва ли казалось уместным.

Дин, его сосед по квартире, спас его от этой конкретной пытки и бросил в другую. Работа Дина заключалась в том, чтобы выступать перед различными государственными служащими, рассказывая им об их пенсионных взносах, но как-то в четверг, собираясь уединиться дома с одной из своих поклонниц, Дин сказал за завтраком:

– Отличные новости! Ты заменяешь меня сегодня. Я уже предупредил твоего руководителя. Вот мои записи, просто прочитай их в микрофон и сваливай оттуда, прежде чем они начнут задавать вопросы. А, и наслаждайся бесплатными сэндвичами. Все просто.

– Ни за что, – ответил Джейми, но очевидно это прозвучало как "Конечно, с радостью", потому что Дин хлопнул его по плечу и сказал: "Класс, с меня причитается. Пиво в пятницу за мной".

Он показал на довольно-таки впечатляющую эрекцию, от которой его боксерские трусы стояли как палатка, и кивнул на спальню, изобразив не слишком-то деликатный жест из колечка из пальцев, означающий, что вот-вот произойдет половой акт. Учитывая звукоизоляцию в квартире, Джейми не особо нуждался в том, чтобы это произносилось вслух – слова "О, боже", "Задай мне", "Трахни меня" и "Ну нет, теперь это моя киска" периодически будили его ото сна.

Итак, всего лишь один раз с ужасом вспомнив свое последнее выступление на публике (Двенадцать лет. Английский язык. Обсуждение "Повелителя мух". Какая-то сволочь – он так никогда и не узнал кто, – написал "я люблю тамару" на его третьей карточке с текстом. Он прочитал эти слова вслух и тут же запоздало попытался всосать их обратно, ведь он и в самом деле был влюблен в Тамару, и ее шокированное перепуганное лицо вырвало ему сердце, в то время как остальной класс безжалостно хохотал над ним.), он подумал о перспективе оказаться перед собранием людей, в центре внимания...

И, ну, в общем-то, он был не против. На самом деле, ему внезапно показалось это хорошей идеей, заставило его кровь бурлить как-то одновременно и знакомо, и по-новому. А что, может он сможет подкинуть им пару остроумных шуток. И пока часы тикали, он провел больше времени, думая о шутках, которые можно им рассказать, чем изучая записи Дина. В его походке появилась пружинистость, в крови – щекочущее опьянение, которое все нарастало и нарастало, пока чертовски медленно ползущие часы не дали ему наконец шанс оказаться в свете софитов.