Братья Карилло. Когда мы упали

Я наблюдал, как парни, то и дело проходившие мимо столика, – типичные гребаные итальянцы – открыто ее разглядывали, оценивая миниатюрную, но ладную фигурку в коротком красном платье. Как ни странно, меня это не слишком беспокоило. Мне нравилось видеть ее такой, на время свободной от своих демонов, день за днем, постепенно возвращающей контроль над собственной жизнью. Порой она все еще впадала в депрессию, спотыкалась, но я всегда находился рядом, чтобы помочь ей вновь обрести равновесие. Она тоже поддерживала меня, когда в мыслях вдруг возникали картины прошлого.

Старушка откашлялась, и на лице ее расплылась очаровательная улыбка. Смутившись, что меня поймали за разглядыванием, я склонил голову и с ухмылкой ответил:

– No, é la mia fidenzata. – «Нет, она моя невеста».

Старушка широко улыбнулась и, приложив руку к груди, через мое плечо посмотрела на Лекси.

– Ah, giovane amore. – «Юная любовь».

И коснулась мягкой рукой моего плеча.

– È preziosa, tesoro. Proteggi il suo cuore. – «Она прекрасна, милый. Защити ее сердце».

Я кивнул, оценив совет женщины, и ответил:

– Sempre. Sempre. È l’amore della mia vita. – «Всегда. Всегда. Она – любовь всей моей жизни».

Через переполненную открытую террасу я зашагал обратно к Лекси, а приблизившись, коснулся рукой ее затылка. Она подняла на меня большие прекрасные глаза и улыбнулась.

При виде девушки до сих пор захватывало дух.

– Ты готова, эльфенок? – спросил я и протянул ей руку.

Лекси вложила свою ладонь в мою, и я, наклонившись, поцеловал ее помолвочное кольцо. Черный бриллиант в четыре карата, оправленный в восемнадцатикаратное черное золото, – что бы еще подошло моей девочке-готу? Не слишком большое и изысканное, но с отделкой по краям и будто созданное для нее. Покраснев, она встала и обняла меня за шею. Лицо Лекси вдруг стало серьезным.

– Я готова, малыш. А сам-то ты готов?

Глубоко вздохнув, я поцеловал Лекси в губы и, отстранившись, проговорил:

– Готов.

Когда мы возвращались на частную виллу, стоявшую на потрясающей вершине холма в уединенной деревушке, я взял Лекси за руку, словно бы это могло придать мне смелости. Она ничего не ответила. Лекси знала, что сегодня у нас с Леви непростой день, и просто молча меня поддерживала. Черт возьми, она ведь всегда была такой. Хранила мои тайны, как я – ее.

Лекси переехала со мной в Сан-Франциско. И за минувший год мы вместе открыли лечебный центр для молодых людей с расстройствами пищевого поведения. Она назвала его «Улыбка Дейзи», и я чертовски ею гордился. Лекси помогала другим, хотя сама все еще находилась в процессе выздоровления.

Я не мог дождаться, когда смогу жениться на ней и назвать своей супругой. Но мы договорились, что сперва Лекси должна снова почувствовать себя комфортно. Ощутить, что вновь стала самой собой. Ее выздоровление продлится долго, но мне хотелось бы подарить ей свадьбу мечты, не омраченную неуверенностью. На самом деле, меня не волновало ожидание. Невзирая на клочок бумаги, сообщивший бы, что у нас все законно, я и так видел в ней свою жизнь, вторую половинку.

Десять минут спустя, шагая медленно и уверенно, мы с Лекси вошли в дверь виллы. Эльфенок немного запыхалась от слишком большой физической нагрузки. Порой она все еще чувствовала слабость, но силы быстро к ней возвращались.

Леви встретил нас практически в дверях, так ему не терпелось выйти. Малыш сейчас выглядел неплохо. Он стал умнее. Его короткие светлые волосы с модной стрижкой в сочетании с серыми глазами и типичным южным говором заставляли калифорнийских девушек пускать по нему слюнки. Мы удалили и его стидду. Парень переродился. И ему не нужен был тяготивший бы его знак из прошлого.

После переезда в Сан-Франциско я отдал Леви в приличную частную школу – футбольную школу, – и он получал хорошие оценки. Он всерьез занимался футболом, и почти каждый университет в этой проклятой стране хотел, чтобы через пару лет самый талантливый ресивер, какого я когда-либо видел, играл в составе их команды.

Конечно, Леви предпочел бы играть за «Тайд», свою домашнюю команду, но он не собирался возвращаться в Таскалусу. И я бы ему этого не позволил. Он вышел из банды, и больше не стоило даже приближаться к территории Холмчих.

Я чертовски гордился малышом… Мама тоже бы гордилась тем, каким он стал.

– Мы готовы идти? – нервно спросил Леви, и Лекси отпустила мою руку и подошла к нему, чтобы обнять. Неловкими руками Леви крепко обхватил ее за спину. Я заметил, как она слегка вздрогнула, но это был Леви, и он ее обожал. Лекси стала для него кем-то вроде матери, убеждаясь, чтобы в жизни ему хватало родительской заботы.

У эльфенка в груди билось золотое сердце.

– С тобой все будет хорошо, милый. Мы рядом, – проговорила Лекси, отстраняясь, и погладила руку Леви.

– Я знаю, Лекс. Просто все это странно, – Леви пожал плечами и, шагнув вперед, я обнял его, а потом обхватил ладонями щеки малыша.

– Andrà tutto bene, fratellino mio. Te lo guiro. – «Все будет хорошо, братишка. Клянусь».

Лекси ушла в спальню, дав нам возможность побыть наедине, и через несколько минут вновь появилась, осторожно сжимая в руках маленькую золотую урну.

Она ободряюще улыбнулась мне, и я понял, что время пришло.





* * *


Когда я рос, мама рассказывала мне, что Понте Веккьо, мост, построенный в тринадцатом веке через реку Арно, стал для нее самым дорогим местом на Земле. Он символизировал ее дом, Флоренцию, ее корни, и она мечтала однажды показать нам всю его красоту.

Но ей не представилось такой возможности.

Когда мама умерла, развеять ее прах в Алабаме казалось мне неправильным. Мамин дом находился здесь; Италия была ее душой и сердцем. И пришло время ей вернуться сюда навсегда.


Мы с Леви и Лекси медленно шли по Понте-Веккьо; эльфенок держала нас за руки – наша скала в это самое напряженное время.

В этот солнечный зимний день культовая туристическая достопримечательность оказалась необычно безлюдна. Словно бы Господь знал, для чего мы пришли сюда, и в знак Своего почтения предоставил немного уединения, дабы мы могли попрощаться с Его дочерью.

Мы миновали ряд маленьких домиков, выстроившихся вдоль старого моста, и я задумался, какой из них принадлежал маминой семье. Ее бабушка до самой смерти жила в одном из старинных крошечных домишек, и мама говорила, что росла в самом прекрасном месте на свете.

Я с удивлением рассматривал мост и малюсенькие домики, представляя себе, как мама бегала здесь ребенком, играла с друзьями, пела для местных жителей прекрасным сопрано и танцевала, раскинув руки в стороны, наслаждаясь легким ветерком.

Эта мысль принесла мне покой.

Когда мы добрались до середины моста, я перегнулся через старую каменную стену и взглянул вниз на бегущую воду. Я почувствовал, как рука Лекси легла мне на спину.

Время пришло.

Выпрямившись, я посмотрел на Леви и обнял его за шею. Он поймал мой взгляд. В глазах брата стояли слезы, но, словно чемпион, малыш держал себя в руках.

Отпустив брата, я взял маленькую урну двумя руками, едва ли замечая, что люди из соседних домов вышли на улицу и смотрели на наше прощание.

Подойдя ближе к стене, я окинул взглядом средневековый город и почувствовал охватившее меня умиротворение. Этот город благодаря маме стал частью меня. Флорентийский Дуомо[52], Палаццо Медичи-Риккарди[53], все это. В моих жилах текла не только кровь Алабамы, и я гордился своей принадлежностью к зелено-бело-красным[54].

– Малыш? – прошептала Лекси и положила голову мне на плечо. – Может, хочешь сказать несколько слов? Все-таки случай особый.

Крепче стиснув урну в руке, я глаз не мог отвести от сверкающей на солнце позолоты. Повернув голову, я поцеловал в макушку невесту, вдохнул ее сладостный аромат, чтобы набраться сил.

Глубоко вздохнув, я уставился прямо на урну, так крепко сжимая ее, что побелели костяшки пальцев. И заговорил, слова шли прямиком от сердца.

– Мама, я знал, что этот день скоро наступит. Целый год я планировал это, упорно трудился, чтобы ты мной гордилась… – Я взглянул на Леви, который обнял меня за спину и крепко сжимал руку Лекси, и встретился с ним взглядом. – И Леви тоже. – В горле встал ком, но я откашлялся и сумел продолжить. – С тех пор, как ты ушла от нас, мама, многое случилось. Твоя мечта теперь стала реальностью, и я играю за «Сорок девятых» из Сан-Франциско. У меня все хорошо, мама. Очень хорошо. В этом году мы добрались до Суперкубка, но проиграли «Морским ястребам». Роуму, мама. Ты бы с радостью смотрела, как мы оба играем.

Я тихонько рассмеялся, вспомнив, как Роум похлопал меня по спине и сказал:

– В следующем году.

– Лев учится в хорошей школе, усердно трудится, а Акс…

У меня задрожали руки, когда я подумал об Акселе. Он все еще находился в заключении, отсидев лишь год из десятилетнего срока за распространение наркотических веществ класса «А». Я навещал его по мере возможности и пообещал: когда брат выйдет, то переедет к нам.

Девять лет.

Девять лет до того момента, как он сможет выбраться и начать новую жизнь.

– Ну, Акс тоже неплохо справляется. Он не высовывается и не лезет в неприятности. И он учится, ма. Акс получит диплом по экономике. Ты можешь в это поверить? Он сумеет чего-нибудь добиться, это уж точно. Им ты тоже будешь гордиться.

Глаза наполнились слезами; нас окутал прохладный ветерок. Словно бы мама все слышала, и мне чертовски тяжело было ее отпустить.

– Малыш? Ты хорошо справляешься. Ti amo, – прошептала Лекси, и я каким-то образом нашел в себе силы продолжить.

– В этой жизни тебя обманули, мама. Обладая сердцем из чистого золота, ты получила лишь угольно-черную жизнь. Но никогда не жаловалась. А просто делала лучшее из того немногого, что было, и любила своих мальчиков больше, чем кто-либо мог когда-либо мечтать. Я знаю, Алабама так и не стала тебе домом. Ты всегда хотела вернуться сюда, снова бегать среди кипарисов, петь на центральной сцене Веронского театра и делить трапезы со своей семьей. Но у Бога на тебя оказались другие планы. Он знал, что, будучи слишком молодой, ты уже отдала столь многое, и захотел забрать тебя к себе, в рай. Но, прежде чем уйти, ты все же решила убедиться, что с нами все будет в порядке. И у меня все сложится хорошо. Ведь ты распознала мое чудо, когда я сам оказался слишком слеп, чтобы его увидеть.

Я услышал, как кто-то рядом шмыгнул носом и, повернув голову, увидел свою великолепную невесту. Сердце ее разрывалось, но на лице по-прежнему светилась огромная, ободряющая улыбка.

Господи, как же я ее любил!

Задрав голову к бескрайнему синему безоблачному небу, я представил, как мама смотрит на нас сверху, обретя покой теперь, когда мальчики Карилло вступили на верный путь и рядом со мной находилась Лекси. Мы все были в безопасности и поступали как должно.

– Каждый прожитый день я буду стараться, чтобы ты мной гордилась. Знаю, ты осталась одна, и рядом не оказалось отца, который бы о тебе заботился. Но от тебя я узнал, что значит быть сильным, быть мужчиной. Я стану любить эльфенка всем своим существом, и когда-нибудь, если у нас родятся дети, буду обожать их так же, как ты обожала нас.

На этот раз я не смог сдержать слез, и они покатились по щекам солеными ручейками.

– Спи крепко, мама. Надеюсь, ты поешь там, наверху, с улыбкой на лице.

Всхлипнув, Леви прижался к моей груди, дрожа от переполнявшего его горя.

Лекси взяла урну у меня из рук, чтобы я мог обнять брата.

– Тсс-с, Лев. Все в порядке.

Леви вцепился мне в рубашку, выплескивая всю скорбь, что скопилась в нем за год.

– Я скучаю по ней, Остин. Очень сильно. Я не смогу этого сделать.

– Я знаю, Лев. Знаю.

Я позволил ему выговориться и взглянул на Лекси, которая тоже боролась с накатившими эмоциями. Вытянув руку, я махнул ей, и она присоединилась к нам. Теперь мы втроем вспоминали одну из величайших женщин, когда-либо живших на свете.