Брак с Медузой [сборник ]

– … ничего подобного в мире не существует… Что? Мама, это ты?

– Тебе телеграмма.

– Телеграмма? От кого же?

– Видишь ли, мои способности в телепатии составляют десятые доли процента от способностей этого пса-экстрасенса. Короче, я ее не читала.

– Мамочка, но это глупо. Что тебе стоило самой… Ладно, давай ее сюда.

– Телеграмма внизу, у юного античного дискобола, принесшего ее тебе. Ни у кого на свете, – добавила миссис Форсайт, закатив глаза, – не может быть такого загара при таком цвете волос.

– Мама, о чем ты?

– Спускайся вниз расписаться в получении, сама увидишь. А увидишь ты воплощение своей девичьей мечты – златовласую голову принца, всю в пивной пене и поте, разгоряченную и запылившуюся от благородных попыток добраться сюда без помощи крючьев и альпенштока, движимую лишь зовом сердца и упованиями работников почтовой компании «Вестерн Юнион».

– Моя девичья мечта – это вольфрамовое литье, – ответила Алистер с оттенком раздражения. Со вздохом отложив в сторону лист с расчетами и карандаш, она приказала Крошке: – Оставайся здесь. Я только разоблачу новый заговор матушки, цель которого – отдать мой рыжий скальп очередному охотнику за невестами, и тут же вернусь. – Она задержалась у дверей кабинета. – А ты, мамочка, разве не останешься здесь, наверху?

– Убери волосы с лица, – мрачно отрезала миссис Форсайт. – Чтобы я пропустила это сказочное зрелище? Да ни за что! И, пожалуйста, не вытрющивайся перед молодым человеком – ты знаешь, я нахожу это вульгарным.

Пока Алистер спускалась по ступеням и шла по коридору к кухне, мать семенила следом, постоянно что-то поправляя то в прическе дочери, то в ее туалете. Кончилось это тем, что они столкнулись в дверях, пытаясь одновременно войти в кухню. А войдя, Алистер беззастенчиво принялась разглядывать гостя.

Посмотреть было на что! Вскочив со стула, молодой человек не успел даже стереть с губ клочья пены, его нижняя челюсть отвисла, а голова чуть откинулась назад, отчего глаза казались прищуренными, как от яркого света. Все участники этой сцены в кухне на мгновение застыли, как на стоп-кадре.

– Так, – первой опомнилась миссис Форсайт, – поздравляю тебя, милочка. Ты разбила ему сердце. Ну а вы что поникли? Выше нос, грудь колесом!

– Смиренно прошу меня простить, – смог только вымолвить молодой человек. Создавалось впечатление, что он сам себя не слышит.

Взяв себя в руки, Алистер сказала:

– Мама, ты опять за свое.

Она двинулась к столу, чтобы взять телеграмму, и от зоркого глаза миссис Форсайт не укрылось, что дочери пришлось приложить немалые усилия, чтобы ступать твердо. Что было причиной – неуверенность, раздражение или какие-то иные биохимические процессы, выяснится позже, пока же мать в полной мере наслаждалась зрелищем, в котором участвовала ее дочь.

– Не уходите, – попросила Алистер молодого человека. – Может быть, я сразу же набросаю ответ.

Гость завороженно кивнул. Вид у него был совершенно обалделый. Он все еще не мог прийти в себя после того, как увидел Алистер, что уже не раз случалось прежде с другими молодыми людьми. Но как только девушка развернула телеграмму, на губах незнакомца заиграла лукавая улыбка.

– Нет, мама, ты только послушай!

«ПРИБЫЛ УТРОМ НАДЕЮСЬ ВАС УВИДЕТЬ ТЧК СТАРЫЙ ДЕББИЛ ПОГИБ РЕЗУЛЬТАТЕ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ЗПТ НО ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ВСПОМНИЛ ВСЕ ТЧК НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ РАЗРЕШИТ НАШУ ЗАГАДКУ ИЛИ ОКОНЧАТЕЛЬНО ВСЕ ЗАПУТАЕТ ТЧК НЕ ЗНАЮ ЧТО И ДУМАТЬ ТЧК АЛЕК».

– Сколько ему лет, твоему тропическому дикарю? – спросила миссис Форсайт.

– Мама, никакой он не дикарь. И вообще, откуда мне знать, сколько ему лет? Да и какое это имеет отношение к делу… Может, он моих лет, а может – немного старше.

Алистер подняла голову. Глаза ее неестественно сияли.

– Соперник не на жизнь, а на смерть, – миссис Форсайт сочувственно поглядела на посыльного. – Не повезло вам – надо ж случиться такому совпадению!

– Я… – начал было молодой человек.

– Ой, мама, у нас же ничего не готово! Как ты думаешь, мы могли бы пригласить его остановиться у нас? Где же мое зеленое платье с… а, да ты же его еще не видела!

– Сдается мне, ваша переписка касалась не только умного пса, – с загадочной улыбкой произнесла миссис Форсайт.

– Мама, ну сколько можно? Это… так важно. Понимаешь, Алек… он… – Мама кивнула.

– Важнее, чем ты думаешь. Именно это я и хотела сказать.

Молодой человек снова попытался встрять в разговор:

– Я…

Алистер обернулась к нему:

– Пожалуйста, не думайте, что попали в сумасшедший дом. Мне очень жаль, что вам пришлось забираться так высоко.

Она подошла к буфету и достала из сахарницы двадцатицентовую монетку. Молодой человек принял чаевые с подчеркнутой торжественностью.

– Благодарю вас, мэм. Клянусь, я сохраню эту монету до конца дней моих.

– Да вы… Что?

Незнакомец церемонно выпрямился.


– Я очень ценю ваше гостеприимство, миссис Форсайт. К сожалению, я знаю ваше имя, а вы мое – нет, и пора исправить это недоразумение. – С этими словами он вложил два пальца в рот и свистнул что было сил.

– Крошка! – взревел он. – Ко мне, собачка! Меня тут не признают!

Ответом ему был не менее громогласный рев, и Крошка кубарем слетел с лестницы, неуклюже поскользнулся на линолеуме, но пес же устоял на ногах, развернулся и с ходу врезался в молодого человека.

– Ах ты, моя собачина, – счастливо бормотал он, возясь с догом, – ты тут, значит, дам ублажаешь. Глупое животное! Но ты ведь рад мне, правда? Рад?

Переведя взгляд на ошарашенных женщин, молодой человек широко улыбнулся.

– Прошу прощения, – наконец произнес он, потрепав Крошку за уши, оттолкнул его и затем вновь притянул к себе. Поверьте, как только я встретил миссис Форсайт, мне и словечка вставить не удалось. А потом я и вовсе лишился дара речи. Зовут меня Алек, а телеграмму я перехватил у настоящего посыльного, глядя на ваш дом на горе, он уж очень тяжко вздыхал и вытирал пот со лба…

Алистер закрыла лицо руками, и с губ ее слетело только протяжное «О-ой!».

А миссис Форсайт разобрал смех. После того как она вновь обрела дар речи, первыми ее словами были:

– А как ваша фамилия, молодой человек?

– Сандерсен, мэм.

– Мама, ну зачем тебе это?

– Хочу попробовать на слух, – ответила миссис Форсайт, и глаза ее странно сверкнули, – Александр Сандерсен. Звучит недурно. Алистер…

– Замолчи же! Неужели не стыдно?

– Я хотела только объявить, Алистер, что если ты и твой гость извините меня, то предпочла бы вернуться к своему вязанию.

И она направилась к двери.

Алистер перевела изумленный взгляд на Алека и крикнула матери вслед:

– Как, мама, ты вяжешь?

– Я? Да никогда в жизни не притрагивалась к спицам, детка. Увидимся позже.

Довольно хихикнув, миссис Форсайт вышла.

Чтобы разобраться во всех новостях, касавшихся Крошки, Алеку понадобилась почти неделя, благо рассказчица не скупилась на детали. А вот на то, чтобы объяснить все странности собачьего поведения, казалось, целой жизни не хватит. Может быть, причиной было и то, что стоило молодым людям остаться наедине, как время начинало нестись невиданными темпами.

Несколько раз по утрам Алек ездил вместе с Алистер в Нью-Йорк за покупками. Прежде он лишь однажды побывал в этом городе чудес, и Алистер доставляло немалое удовольствие чувствовать себя хозяйкой гигантского города и демонстрировать его диковины, как вываливают перед гостем содержимое шкатулки с драгоценностями. Потом Алек два дня не вылезал из дому, окончательно покорив сердце миссис Форсайт тем, что разобрал и починил коробку передач в Синем Кенгуру, а холодильник после его ремонта стал агрегатом, с которым мог справиться и ребенок. Финальную точку Алек поставил, укрепив осевший угол веранды.

Возобновились и занятия с Крошкой, теперь они стали более продолжительными и регулярными. В первый раз, когда к ним присоединился Алек, Крошке это не понравилось, но уже через полчаса он принял новые правила игры и успокоился. А потом, наоборот, все чаще прерывал Алистер и испытующе глядел на Алека. Хотя пес не мог читать его мыслей, он отлично схватывал все, что говорил его старый хозяин хозяйке новой. И со временем смирилась и Алистер, потому что так работать оказалось не в пример легче. Алек был несилен в теории, любимом коньке Алистер, зато у молодого человека оказался здравый практичный ум. Он принадлежал к тем самородкам, кто все схватывает на лету. Крошке явно нравилось работать с Алеком – во всяком случае, непроходимые тупики в их совместном продвижении к цели становились все реже. Алек обладал завидной способностью возвращаться назад и искать обходные пути, и так, шаг за шагом, они приближались к тому решению, в котором нуждался Крошка.

Со временем становилось ясно и то, почему он в нем так нуждался.

Ключом к разгадке послужил предсмертный рассказ старого Деббила. На основании его Алек построил гипотезу, объясняющую все странности в поведении собаки.

– Это случилось на заводике по переработке сахарного тростника. Деббил подозвал меня к лотку, по которому тростник загружается на конвейер. «Басса, – сказал он мне, – эта штука опасная». И показал на катки, по которым двигался конвейер. У них такие зубья, которые захватывают полотно конвейера, – дюймов по десять каждый. Шестерни старые, но чертовски крепкие. А старику показалось, что одна из них расшатана. «Не обращай внимания, старый дурень», – отмахнулся я, но он не отставал: «Нет, басса, гляди – эта штука с зубьями опасная». И прежде чем я успел сообразить, что к чему, он открыл предохранительную решетку и засунул руку в каток по локоть! Руку ему отрезало, как бритвой… Простите меня за эти подробности, мисс Алистер.

– Нет, ничего… Продолжайте, – ответила девушка, уткнув лицо в платок.

– Так это и произошло. Старик Деббил был малость чокнутый, и его нелепая смерть это только подтвердила. Правда, он уже был стар, часто болел, и жизнь его уже так потрепала, что все усилия доктора Тетфорда оказались втуне. Однако вот что было самое странное: когда у постели умирающего собралась вся деревня, чтобы обсудить предстоящие поминки, Деббил неожиданно послал за мной. Когда я вошел к нему, лицо старика осветила неземная улыбка.

Пока Алек рассказывал, перед его глазами стояла глинобитная хижина с крышей из пальмовых листьев, освещенная газовой лампой, поставленной на стол у постели умирающего.

– Я спросил его: «Как ты себя чувствуешь, старина?» – «Басса, считайте, что я уже мертв. Однако в голове у меня светло». – «Что ты хотел мне сказать, Деббил?» – «Басса, люди правду говорят, что старый Деббил не помнит даже вкуса манго, съеденного час назад. Он не помнит дом, в котором отсутствовал три дня». – «Не принимай всерьез, Деббил». – «Нет, это правда, басса. Моя голова как дырявый горшок, но сейчас, басса, у меня в голове стоит только одна картина. Ты должен знать, басса, в тот день, когда я пошел посмотреть на трубу, в развалинах губернаторского дворца мне повстречался огромный джамби».

– Джамби? – подала голос миссис Форсайт.

– Дух из местных, мэм. Островитяне страшно суеверны… Крошка! Чем ты недоволен, старина?

Крошка зарычал. Женщины переглянулись.

– Он не хочет, чтобы вы продолжали.

– Эй, Крошка, слушай меня внимательно. Мне необходимо, чтобы ты понял. Я твой друг. Я хочу помочь тебе, а ты поможешь – сам знаешь кому. Понятное дело, ему не нравится, когда об этой истории узнает все больше народу. Обещаю, что не скажу никому ни слова, пока не получу разрешения.

– Так как, Крошка?

Дог беспокойно ворчал, перебирая лапами и переводя взгляд с Алистер на Алека. Наконец из его могучей груди вырвался как бы звук согласия, и пес вопросительно посмотрел на миссис Форсайт.

– Ну нет, мама и я – одно целое, – решительно заявила Алистер. – У тебя нет выбора. – Она наклонилась вперед. Ты не умеешь говорить, но можешь показать, что хотел бы сказать или сделать. Думаю, если Алек расскажет нам все, мы быстрее поймем, что нам нужно, чтобы помочь тебе. Ясно?