Боевой 1918 год

Шум нескольких двигателей стал громче, и я опять прильнул к биноклю. Вот они – красавцы. Идут с дистанцией метров сто (чтобы пыль сносить успевало). Грузовички размером меньше «Газели». Кабина открытая и рядом с водителем находится пассажир. В передней, судя по погонам, какой-то офицер. Кузова тоже без тента и там, в два ряда, спинами к борту сидят солдаты.

Ха, а грузовик-то не немецкий! Во всяком случае, на радиаторе переднего красовалась большая диагональная надпись – «PRAGA». Но долго разглядывать представителей чешского (точнее австро-венгерского) автопрома у меня не получилось, так как вся техника втянулась в зону обстрела, и пулеметы начали работу.

Глядя, как от удара пули разлетелась большая фара, установленная над капотом, я поморщился – ведь просил же по движкам не шмалять! Но долго морщиться не пришлось, так как обстрел длился не более минуты. Михайловский понял, что означает слово «экономия», и, опасаясь лишиться орудий производства, отныне расходует боеприпасы весьма бережно. С другой стороны, этого огневого налета фрицам хватило выше крыши. Вон, даже из кузовов никто выпрыгнуть не успел…

Тут со стороны села послышалась стрельба, но так же быстро стихла. Вернее, я услышал уже окончание этой стрельбы. Это значит, что и разведку приняли… А сейчас, поднявшись во весь рост, имел удовольствие наблюдать, как к машинам шустро бегут мои ребята. И не толпой бегут, а прикрывая друг друга. То есть часть выдвинулась и встала на колено, контролируя обстановку до тех пор, пока остальные не приблизятся. Потом вперед двигаются уже прикрывающие. Даже гордость почувствовал – вот не зря их гоняю!

А когда я дошел до колонны, то там уже все было кончено, и народ занялся изучением трофеев и легкой мародеркой. Мы с Григорием, не размениваясь на мелочи, сразу занялись осмотром машин. Ну что сказать – первую раздолбали весьма качественно, расхреначив все что возможно. Вернее, в капот попало всего несколько пуль, но настолько удачно (или неудачно, это как посмотреть), что данный грузовик уже никуда не поедет. Со второй «Прагой», которая скатилась с дороги и заглохла, упершись в большой куст, дела обстояли гораздо лучше. Кузов как решето, да и задним скатам досталось, но кабина и движок целенькие, так что из двух мы одну точно соберем. А ведь есть еще и третья машина. Но вот она, съехав в небольшой кювет, как-то подозрительно дымит. Да и народ от нее отходить начал.

В общем, пока я добежал до последней «Праги», она уже не дымила, а откровенно горела. Тушить ее было нечем, и мы могли лишь наблюдать, как полыхает наш трофей. Эх! В данном случае даже пулеметчиков обвинить не получится, потому что вот так поджечь транспорт можно лишь случайно. Хорошо еще жмуриков из кузова повыкидывать успели, а то сейчас здесь не только бензиновая вонизма была бы…

А на эти трупы у меня были планы. Вернее, не на тела, а на форму и снаряжение с амуницией. Я еще перед боем предупредил взводного-1, что нам предстоит возможный маскарад с переодеванием. Тогда еще эти ухари (в смысле Трофимов и Липатов) меня удивили. Вот вроде бы анархисты-анархистами, но кое-что из общих правил помнят. В частности, например, то, что переодевание в форму вражеских солдат считается недопустимым, и в случае поимки такого перца противник его имеет право сразу расстреливать на месте без суда и следствия. Правда, их волнения я пресек вопросом: «А кому вы там, собственно, в плен сдаваться собрались?» – и проблема была улажена.

Пока я возвращался к более-менее целому грузовичку, ко мне присоединился печальный Михайловский. Печален он был от того, что и ему достался трофей в виде пулемета. Но опять некондиционный. Там одной пулей кожух вскрыло чуть не по всей длине и второй ударило в тело MG. Ударило в краешек, но замятость есть и ее надо выправлять. Поэтому сейчас у нас получается странная ситуация – немецких патронов вполне хватает, но пулемет под 7,92 всего один. И наоборот – наших пулеметов много, а патронов 7,62 – кот наплакал. При этом Виктор лелеял робкую надежду, что тот ручник, который он видел у мотоциклистов, не пострадал. Еще он сильно желал найти в селе хоть какую-то механическую мастерскую или хотя бы инструменты и приступить к починке как нынешних, так и собранных ранее трофеев.

Я выразил сомнения в наличие желаемого. Это на станции всего должно хватать, а в селе… Хотя и мне инструменты сейчас тоже не помешают. Домкрат, ба-лонные ключи, кувалда, молоток. И это только чтобы поменять задние скаты. Хорошо еще они цельнорезиновые и там камер нет. Но все равно внешнюю часть хорошо так разлохматило.

При этом мне оказалось проще – нужные принадлежности нашлись в ремонтном ящике на машине. Так что, отдав необходимые распоряжения, занялся приведением грузовичка в божеский вид. Помощников вполне хватало, поэтому я в основном руководил, показывая, что крутить и куда бить. Чуть позже появились оба водителя, которые тут же кинулись проверять, заводится ли агрегат, а потом начали снимать с разбитой машины все что можно.

Оглядев орлиным взором рабочую суету, я подозвал наших водил и сказал:

– В общем, так – час вам на все про все. Все подтянуть, проверить. Горючку из той бибики, – я ткнул пальцем в побитую машину, – слить и забрать с собой.

Один из них удивленно вякнул:

– Куда же мы ее сольем?

На что я пожал плечами:

– Проявите смекалку. Сгоняйте в село – может, там тару найдете. Пусть даже бочку деревянную. Потом, на станции, что-нибудь более подходящее найдете. Понятно?

Те кивнули, а я верхом направился к основным силам, где был встречен возбужденным комиссаром и (очень неожиданно) попом. Лапин, делая широкий жест в его сторону, сразу представил долгогривого:

– Это товарищ Барметов, здешний священнослужитель. Пользуется в селе авторитетом, поэтому помогал мне распределять зерно среди нуждающихся. Он же послал гонцов в соседние деревни, а то зерна получилось слишком много, и если большую часть оставить здесь, то немцы потом могут провести ревизию. А так – все нормально получится.

Спорить, как именно получится, я не стал (держа в уме, что ныне не сорок первый, и фиг его знает какие сейчас порядки у немцев), а перевел внимание на его спутника. Местный поп руку мне для поцелуя совать не стал, а просто протянул ладонь, представляясь:

– Отец Вениамин. Настоятель Квашнинского прихода.

– Командир подразделения – Чур.

Священник слегка дернулся и, перекрестившись, осторожно уточнил:

– Эвона как… просто Чур? Разве сие возможно?

Не склонный вдаваться в долгие объяснения, я лишь пожал плечами:

– Так вышло… А вы что-то имеете против?

Барметов взмахнул обеими руками:

– Господь с вами! Не судите, да не судимы будете. – А потом, еще раз окинув меня взглядом, хитро улыбнулся. – А вы знаете – действительно, схожесть есть. Особенно цветом глаз…

Кузьма, недоуменно слушающий наш разговор, встрепенулся:

– А вы что, видели товарища Чура раньше?

Священник ответить не успел, так как я отвлек его вопросом:

– Товарищ Барметов, за помощь вам большое спасибо. Единственно, у меня есть опасения, что когда вернувшиеся немцы узнают, кто именно занимался распределением умыкнутого у них зерна (а они обязательно узнают), то возникнут вопросы. Конкретно к вам. Проще говоря – никто не может предположить, какая именно шлея им под фалды попадет. Могут и расстрелять. Вы это понимаете?

Настоятель кивнул:

– Понимаю. Ну да, бог не выдаст, свинья не съест. Ко мне на подворье завезут три телеги с мешками. А супостатам я скажу, что продукт вы хотели просто сжечь, но я не дал. Предложил раздать страждущим. Вот народишко и расхватал, что было предложено. Расхватал и употребил, потому как кушать хочется. Ну а я, по мере сил, сберег чужое добро, дабы вернуть его хозяину. Вряд ли они после такого сильно злобствовать станут.

– Добре. А амбар мы действительно запалим. Тогда и вопросов меньше будет. Оставить там пару десятков мешков зерна и сжечь. Тогда хрен кто доподлинно узнает, сколько вывезли, а сколько сожгли.

И обращаясь к комиссару, подытожил:

– Ладно, с этим всё. Пойдем теперь наши дела решать.

А когда отошли подальше, я задумчиво поделился:


– Слушай, Кузьма, тебе не кажется, что этот поп какой-то очень правильный. И о нуждающихся знает, и красным помогает, и немцев не боится. Хоть в святые записывай. Интересно – ему нимб на голову не давит?

Трофимов, который как раз на этих словах нас догнал, поинтересовался:

– Кому чего не давит?

– Да здешний «падре» какой-то со всех сторон положительный. Вот я и задумался…

Комиссар отмахнулся:

– Не забивай голову. Иногда такие встречаются. Редко, но бывает. Я же тебе говорил, что он авторитетом во всей округе пользуется. А просто так у народа авторитет не заработаешь. Барметов же в дела паствы вникает, помогает людям чем может, опять-таки при церкви странноприимный дом содержит.

Я ехидно хмыкнул:

– Это он сам тебе все рассказал?

Лапин удивился:

– Вот еще. Я ведь с людьми говорил. Через них на этого священника и вышел.

Бескомпромиссный Гриня не выдержал:

– Все равно мы скоро всех попов упраздним. И хороших, и плохих!

Возражать я не стал, а оглянулся и, ткнув его в бок, указал пальцем:

– Вон видишь, две бабки и дед идут? Иди и расскажи им, что Бога нет. Только учти, что у той бабки, которая слева, клюка, судя по всему, тяжелая…

Зам, мельком оглянувшись, задрал нос, отвергая предложение:

– Ага – сейчас! Они старые и темные, и объяснять им что-либо бессмысленно.

И тут меня приятно удивил комиссар:

– Вот то-то и оно! Пока молодой, так Бога и нет. Но чем ближе к старости, тем больше надежд, что он все-таки есть. Поэтому, Гришка, правильные священники Советской власти очень даже пригодятся. Мы под руководством партии будем работать с молодежью, а они с пожилыми людьми. И работа эта будет в одном направлении.

Трофимов хотел было что-то возразить, но его прервало появление перед трактиром трофейных мототранспортных средств, и все отвлеклись. Я, принимая доклад и глядя на слегка помятые средства передвижения, лишь вздохнул. Да уж… дорого нам достались эти мотики. Под случайную очередь сразу двое наших попало. Обоих наповал… А ведь сколько раз говорил – рассредоточивайтесь! Нет же, мля, скучковались, как бараны. В общем, сначала взводный за хреновую выучку получил причитающееся, а потом я занялся осмотром.

Один из мотоциклов сразу ушел в утиль. У него сломалась передняя вилка, а колесо получило даже не «восьмерку», а тупо смялось. Зато второй был вполне на ходу. Битую коляску только надо будет перекинуть и все. Но этим займемся, когда наши водилы с инструментом появятся. А пока озадачил найти людей, которые уже после прихода немцев посещали Дьяково. Мне нужно было, чтобы они хоть приблизительно описали, где фрицы расположились, да и вообще – что и как там в этом городке.

Пока шли поиски, я продолжал слушать комиссара. Оказывается, в результате его пылкой речи к нам решило присоединиться четырнадцать человек. В основном это были молодые батраки, пришедшие в село на работы из окрестных деревень. Пацанва, лет восемнадцати-девятнадцати. Многие частичные или полные сироты. Честно говоря, глядя на тонкие шеи и босые ноги, меня вовсю терзали сомнения в их общей идеологической подкованности и непреодолимом желании принести жизнь на алтарь защиты революции. А вот желание получать паек и нормальную одежку просматривалось невооруженным глазом. Как по мне – балласт. Но отказывать нельзя, поэтому на время прохождения курса молодого бойца отдал их под начало Федора Потапова. Тот из студента почти нормального человека сделал (сейчас Бурцев в писарях подвизается и не жужжит), а уж этих воспитать будет гораздо проще.

Потом народ занялся застирыванием от кровавых пятен немецких мундиров. Стирали тут же – в одолженных корытах. Поначалу сами бойцы. Но после появились какие-то солидные бабы под присмотром нескольких дедов и оттеснили морпехов от дела. Девок, что характерно, предусмотрительные сельчане нам даже не показывали. Зато разновозрастной ребятни вполне хватало.

Примерно в это же время появились люди, знающие, что и как на станции. Точнее всего два человека – крепкий мужик в сапогах, пиджаке, косоворотке, застегнутой на все пуговицы, и стандартной с этих местах прической, а также давешний поп. На пару они и пояснили, что немчура обитает в здании вокзала (буквально несколько человек), железнодорожных складах (в основном кладовщики и помощники), казарме пехотного полка (основной состав немцев) и в доме исчезнувшего пару месяцев назад купца Курочкина. Там обосновался комендант – обер-лейтенант Тайбих со своим денщиком и посыльными. На рыхлом, коричневатого цвета листе бумаги помощники рисовали линии и квадратики, поясняя, что где расположено.

Понять было довольно тяжело, но думаю, разберемся. Во всяком случае, мимо вокзала и складов точно не промахнемся. А конкретное расположение казарм и особняка можно уточнить у местных жителей. К слову сказать – в городе также присутствовали почта, телеграф и телефонный узел, находящиеся в одном здании, на центральной площади. Телеграф был и на вокзале. Но вокзальный относился исключительно к ведомству железной дороги.

На мой вопрос, на одной или на разных линиях сидят городской и вокзальный телеграфы, собеседники пожали плечами. Ну да – им эти тонкости неинтересны. А вот мне наоборот – вовсе не хотелось, чтобы немцы раньше времени алармы стали рассылать. Поэтому не станем надеяться на авось, захватывая пункты связи, а надо заранее озадачить разведку валить телеграфные столбы в обе стороны от города. По паре-тройке штук с каждой стороны будет вполне достаточно. Еще и провод смотать, чтобы сразу и починить не смогли. Рвать связь будем перед атакой, и немцы наверняка пошлют ремонтников. А чтобы исключить накладки, мы провода заберем. Вряд ли монтеры с собой таскают сотню метров кабелей.

А когда уже прощался с помощниками, священник вдруг тормознулся. Глядя, как он мнется, я подбодрил:

– У вас какой-то вопрос возник?

Тот пожевал губами и решился:

– Не то чтобы вопрос… Просто у меня сын пропал.

– Хм… И давно?

– Да в том-то и дело, что утром, после митинга. Я как домой вернулся, смотрю – самого нет и вещички кое-какие тоже прибраны. Ох, чует мое сердце, что этот стервец с вами намылился уйти. Он, неугомонный, уже раз к старшенькому моему сбегал. – Видя немой вопрос в моих глазах, Барметов пояснил: – Мой старший сын служил вольнонанимаемым на юго-западном фронте. Во время Луцкого прорыва[22] погиб…

Собеседник тяжело вздохнул и, перекрестившись, продолжил:

– Сдается мне, что средненький сейчас за селом прячется и к вам пристроиться желает. Уж больно смерть брата ему душу исковеркала. Сколько раз неслуху говорил: «Мне отмщение и аз воздам», да куда там! Ничего слушать не хочет! Богом прошу, вы уж гоните его – мальчишка же совсем…

Задумчиво почесав щетинистую щеку, я поинтересовался:

– А сколько ему?

– На Вознесение семнадцать будет…

Да уж… Барметова можно понять. Старший сын погиб. Средний рвется отомстить. И ему по фигу, с кем: с белыми, с красными – лишь бы немца бить. А возраст такой, что он хрен кого слушать будет.

– Как отпрыска зовут?