Боевой 1918 год
Часть 18 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну что, как и договаривались, здесь разделимся. Встречаемся на хуторе. Смотрите, ребята, ночевать вам сегодня придется в степи, поэтому людей не поморозьте. Следите за этим. Наших убитых там же, возле хутора похороните. Мы там потом памятный знак поставим.
Комиссар кивнул, а Гришка поинтересовался:
– Командир, может, ну его? Мы и так сегодня белых пощипали, как никто и никогда. Зачем с судьбой играть? Пойдем все вместе!
Я вздохнул:
– Нет, Гриня. Сегодня как раз тот единственный день, когда они нас не будут ждать. Говорили же об этом? Чего по десять раз перемалывать? Ладно, давай, мужики! Удачи вам!
– Это вам удачи!
Крепко пожав друг другу руки, мы разъехались. А я направил своего скакуна к стоящим в стороне тачанкам и казачьему конному взводу. Те, пользуясь случаем, обихаживали лошадей. Поэтому я просто подозвал Михайловского и Ивана Журбина (взводного казаков) к себе.
– Ну что, ребята. Сегодня мы все вместе сделали очень большое дело. Но на сегодня есть еще одна не менее важная задача. Противник точно не будет ожидать еще одной засады. Они будут думать, что мы сейчас удираем со всех ног. И скорее всего, он пустит за нами погоню. Насколько я знаю, у него есть конники, которых немало. Во всяком случае, не меньше сотни. Понятно, что лошади у них будут уставшие, но двигаться они все равно будут быстрее, чем пешие. Поэтому, Ваня, с тебя разведка. Я должен точно знать, где находится противник. Сделаешь? Вот и молодец! – после чего обратился к Михайловскому: – Ну а у тебя, Вить, самое интересное. Сегодня мы покажем врагу новый тактический ход. Мобильный огневой кулак. Ты на трофеи людей найдешь?
Бывший поручик отрицательно мотнул головой:
– Никак нет. Максимум одного первого номера. И то не особо опытного. Стреляет вроде неплохо, но опыта не хватает…
Я цыкнул зубом:
– Жаль. Но хоть одного это уже хорошо. Сегодня опыта и наберется. Тогда сделаем так – один «максим» ставь на тачанку. Остальные станкачи грузи в телегу и отправляй с отрядом. И что по ручным пулеметам?
– Тоже только один может быть задействован. Я-то и держал этих людей как резерв, на случай ранения кого из основного состава. Вторых номеров хватает, но никак не первых. Нам же перед самым отъездом из Ростова еще два пулемета подкинули, вот на них почти все люди и ушли.
– Понятно. Ладно. Тогда забираешь «льюис», а второй давай мне. Вспомню молодость.
Михайловский открыл было рот, видно желая поинтересоваться моим бурным прошлым, в котором я юзал пулемет, но, быстро опомнившись, захлопнул его и убежал выполнять приказание. Вот так вот. Я знаю, что в отряде ходила масса слухов о том, кем же я был раньше. Порой самых фантастических. Но вопросы на эту тему я пресекал, а самым настойчивым пояснял про потерю памяти. Из этого был сделан странный вывод, что если своего прошлого я сам не помню, то там могло быть все что угодно. И народ совершенно не стеснял себя в фантазиях, выдвигая порой такие гипотезы, что похождения Ивана-дурака, со своим Коньком-Горбунком, это просто реальная быль.
* * *
В принципе, мы все успели. Обиходили и оружие, и скотину к тому моменту, когда появилась наша разведка с докладом. Дроздовцы, действительно, выслали погоню. Вот как раз где-то сотню всадников, которая сейчас рысит по дороге и минут через пятнадцать будет здесь. Интересно, они будут заезжать в рощу или проскочат дальше? Деревья с кустами пока голые стоят, и на первый взгляд тут никого нет. Да и на второй взгляд замаскированные тачанки не сразу бросаются в глаза.
Противник поступил по третьему варианту. Когда они подъехали ближе, от основного отряда отделился десяток, двинувший в нашу сторону. Я же ждал, когда нас обнаружат, рассчитывая, что основные силы протянутся дальше по дороге, предоставляя более удобный ракурс нашим пулеметам. И когда увидел, как у одного из десятка расширяются глаза и отрывается рот для крика, сам себе скомандовал:
– Огонь!
В этот раз получилось менее эпично, зато более зрелищно. Вражью разведку смели ручниками, а станкачи, лупя во фланг, в это время наводили разорение в основном отряде. Лошади подпрыгивали и кричали так, что даже здесь было слышно. Всадники кувыркались и падали. Атаковать нас явно никто не думал. Но конные это не пешие, поэтому человек пятнадцать, быстро развернув лошадей, сумели скрыться в степи.
Пулеметы добили ленты, и я дунул в свисток, давая приказ к началу движения. Тачанки, сбрасывая маскировку, форсировали мелкую речушку, двигаясь в противоположную сторону от сбежавших противников. Люди Журбина следовали за ними. А потом, проскакав по степи километров пять, убедившись, что за нами никто не следит, по большой дуге снова стали возвращаться к дороге. Пора было приступать к третьей части марлезонского балета.
В этот раз разведка двигалась в пределах прямой видимости, и когда я увидел, что всадники остановились и спрыгнули с лошадей, пришпорил своего конька, подъезжая ближе. В округе никаких холмов не было и нас пока не заметили только потому, что сильно склонившееся к горизонту солнце светило нам в спину. А до длинной пешей колонны, голова и хвост которой уходили вдаль, было километра полтора. Повернувшись к подъехавшему Михайловскому и передавая ему бинокль, спросил:
– Достанешь отсюда?
Он посмотрел, что-то прикинул и ответил:
– Далековато. Саженей на двести пятьдесят поближе надо подъехать[9].
– Ближе как-то стремно. В смысле – страшно. Их там до хрена. Дадут пару залпов – и от нас ничего не останется.
Виктор возразил:
– Слишком далеко для прицельного выстрела. Им солнце в глаза. Да и для залповой стрельбы надо изготовиться. Понять, где противник. Выставить прицел. А мы сейчас рывком выдвинемся. До них не сразу дойдет, что происходит. – Потом, глянув на меня, скорректировался: – Ладно. Пусть не двести пятьдесят. Для действительной стрельбы надо хотя бы шагов на шестьсот вперед проскочить. И сразу с разворота шарахнуть! Давай, командир! Решайся. Чую – будет нам удача!
Удивленно посмотрев на обычно спокойного, но сейчас только что не подпрыгивающего взводного, я, криво ухмыльнувшись (подумав при этом, как ловко он оперирует саженями, шагами и прочими аршинами), махнул рукой:
– Говоришь, с налета, с поворота? Да по цепи врага густой? А давай! Тачанка, мля, ростовчанка! Действуй!
Михайловский рванул обратно к своим людям, принявшись что-то объяснять и выставлять прицелы. А меньше чем через пять минут мимо нас пронеслись набравшие ход машины убийства. Остальной народ ближе соваться не стал. Ибо бессмысленно.
А тачанки неслись словно птицы, заходя по большой дуге, в развороте. Блин! Это явно не четыреста метров! Это даже не пятьсот! Наглый поручик явно хочет сблизиться с противником на расстояние даже менее километра. Вдруг одна из лошадей, на крайней быстроходной телеге, споткнулась и упала, резко тормозя бег остальных. Тачанка при этом чуть не перевернулась. А у меня аж сердце зашлось. Неужели попали? Но стрельбы не было слышно. А экипаж, резво выскочив из своего транспорта, быстро отцепил упавшую коняшку и на оставшихся трех завершил разворот, при этом отстав от остальных метров на двести.
Но стрелять они начали одновременно. Наблюдая в бинокль, я видел, что в колонне до последнего не замечали приближавшуюся опасность. Забегали и стали залегать уже после того, как станкачи открыли огонь. При этом в бинокль было видно, что многие маленькие фигурки не залегли, а именно упали. То есть свои пули их нашли.
А через минуту все уже неслись обратно. В последний раз глянув на колонну противника, я ощерился. Ну вот. Просили задержать на пять дней? Да они теперь будут идти, озираясь да оглядываясь! И без дальней разведки шагу не ступят! Не знаю, какие там потери нанесли им сейчас, но раненых у дроздовцев точно прибавится. А это тоже вовсе не способствует быстрому маршу.
Мага тронул мою руку:
– Тшур, поэхалы. Тама много стрылают. Попаст могут глупо.
Я кивнул и, повернув лошадь, поскакал догонять своих.
Уходили мы до глубокой ночи. Не неслись, конечно, как бешеные. Так – неторопливым шагом. По степи, в принципе, носиться очень чревато, что показала та лошадь, которая, попав копытом в чью-то норку, сломала себе ногу. И это была наша единственная потеря. Даже без раненых на этот раз обошлось. От этого все пребывали в каком-то радостном возбуждении. Я в том числе. Меня настолько распирало, что вдруг, сам для себя неожиданно, крикнул:
– Чего молчим, народ? А ну, подпевай!
И затянул:
Ты ждешь, Лизавета, от друга привета.
Ты не спишь до рассвета, все грустишь обо мне.
Одержим победу, к тебе я приеду
На горячем боевом коне![10]
Глава 11
Еще день мы пробыли на хуторе, ведя дальнюю разведку. Хотя что значит разведку? Кавалерийский взвод Журбина ушел искать противника, а мы, выставив дозоры, занимались своими делами. Похоронили убитых (наш тяжелый, невзирая на усилия фельдшера, тоже умер), провели митинг, о котором вожделел комиссар. Со взводными разбирали прошедший бой. А вернувшиеся к вечеру разведчики принесли странную весть – основных сил противника на расстоянии дневного пешего перехода не обнаружено. Дальше они соваться не стали, предпочтя глубине поиска ширину. Также было обнаружено, что возле рощи трудится похоронная команда, в количестве пятнадцати человек. Их трогать не стали, предпочтя наблюдать издалека. Те, закончив свое дело, уже после обеда на четырех телегах уехали на запад. При этом вели себя копатели пугливо, постоянно наблюдая за округой. Судя по отсутствию раненых и снаряжения, перед похоронщиками уже побывали санитары, но разведка их не застала.
А я озадачился. По моим прикидкам, дроздовцы, даже со всеми ранеными, должны были дойти до места ночевки в рощице. Но их там не оказалось. Странно это. Ну да искать мы их не станем. А то еще найдем на свою голову. Была поставлена задача – на пять дней задержать противника. Сегодня уже шестой заканчивается. Значит, задача не только выполнена, но и перевыполнена. Поэтому завтра поутру выдвигаемся обратно в город.
Тут неожиданно раздались вопли с улицы:
– Летит! Летит!
Блин, чего там еще летает? Выскочив во двор, я обнаружил, что немного в стороне трещит мотором какая-то летающая этажерка. Ого! Быстро беляки сориентировались и нашли выход из сложившейся ситуации! Только вот откуда у них самолет взялся? Или это уже немцы? Тем временем аэроплан пролетел почти над нами, и я увидел большие красные звезды, намалеванные на нижних плоскостях.
Вот те раз! Вроде наши. Теперь другой вопрос возникает – а у нас эта хреновина откуда? Тем более со звездами. Такая маркировка техники еще не очень-то принята. Правда, долго размышлять не пришлось – увидев, что несколько особо резвых бойцов начали вскидывать винтовки, заорал:
– Не стрелять! На звезды смотрите! Это свои! Флаг мне! Быстро!
А когда принесли флаг отряда, то мы его развернули горизонтально, после чего, окружающие стали свистеть, подпрыгивать и махать руками. Типа внимание привлекать. Да мы и так привлекли – дальше некуда. Особенно мореманы, в своих бушлатах и бескозырках. Тем временем летун, сделав пару кругов, неожиданно швырнул в нас какой-то бутылкой, с привязанной к ней лентой. Я даже ругнуться хотел на воздушного идиота, но вспомнив, как передавались сообщения на заре веков, задавил мат внутри и послал принести сброшенное. Это оказался завинчивающийся тубус, в котором обнаружилась написанная кривым почерком записка. С трудом разбирая карандашные каракули, со всякими «ятями» и «фетами», прочел: «Был обстрелян большим отрядом на западе, в пятидесяти верстах от вас. Там был развернут лагерь. Судя по движению, противник собирает лагерь и начинает отход в сторону Покровского».
Да уж… получается, «дрозды», после обстрела основной колонны, продвинулись вперед совсем немного. Постояли и теперь уходят назад. Круто! Видно, их разведка донесла о потере командира, да и вообще – четвертой или пятой части всех сил. При этом трупов противника не обнаружила. Вот они и заопасались дуриком переть дальше.
Ну да – Дроздовский ведь не один с этим отрядом ехал. Наверняка с ним его штабные увязались. Пусть даже немного (хотя там конных полтора десятка было), но видно, наиболее авторитетных мы покрошили, и теперь в стане врага разброд и шатания. Прикол этой войны в том, что не просто старший по званию становится командиром. Нет, стать-то может любой. Но вот пойдут ли за ним люди? Тут ведь и уважение с авторитетом должно быть немереное. У Дроздовского все это было. А вот у того, кто его заменит?
Я же, передав записку комиссару и глядя вслед улетающему аэроплану, подытожил:
– Вот так вот, Кузьма. Завтра с утреца, как и думали, возвращаемся в свои казармы. Ну а ты давай митинг собирай. Расскажем парням, как наши неполные две сотни беляков до мокрых штанов напугали.
Насчет «мокрых штанов» я беззастенчиво преувеличивал, но людям это должно понравиться.
А к окончанию митинга были произведены первые награждения в отряде. Михайловского перед строем наградил биноклем. А комвзвода-1 Липатов получил серебряные карманные часы. Откуда у меня эти вещи взялись? Ха, та еще история. Это сегодня в обед, улучив момент, меня отозвал в сторону Чендиев. Глядя на многозначительно играющего бровями горца, я спросил:
– Чего хотел-то?
Тот пооглядывался и, вытянув откуда-то из-под бурки мешочек, протянул его мне:
– Вот, Тшур. Твой дола. Я там, гдэ много пехота стрелалы, мала-мала посмотрэл, что у офицер ест. Ты тогда пулэмет забырал, а я смотрэл… И вот эта тожэ, – с этими словами он протянул мне бинокль.
Глянув в мешочек, я лишь хмыкнул. Трое часов. Два портсигара. Три портмоне. Что тут скажешь? Абрек, он и есть абрек! Нет, матросики-то наверняка тоже не одни лишь документы прихватили. Но они посчитали это своими личными трофеями. А у Маги вполне нормальные бандитские принципы – с главарем надо делиться. Так что остается только улыбнуться и, хлопнув его по плечу, забрать подношение, думая при этом, что мародерство в отряде надо каким-то образом прекращать.
Портсигары (один из которых золотой) оказались именными. На двух часах тоже были надписи. Поэтому при награждении и пришлось использовать лишь бинокль да единственные часы, без дарственной гравировки.
* * *
В Ростов мы вернулись уже под вечер. Никто нас не встречал громкими речами и поздравительными транспарантами. С другой стороны, кто бы это делал? Здешнее начальство знает только то, что мы ушли вроде как навстречу «дроздам». Авиаразведка (откуда все-таки взялся этот самолет?) нас обнаружила сравнительно недалеко от города. Так может, мы все это время на хуторе и просидели? Откуда местным знать, почему белые повернули назад? Ну ничего – и расскажем, и покажем!
В общем, дошли до казарм. Там оставил людей, а мы с замом и комиссаром двинули в штаб. При этом в городе происходила какая-то суета. Несколько раз встречали довольно крупные колонны солдат и матросов. Нет, тут и раньше толпы вооруженных людей туда-сюда по своим делам курсировали, но у этих была характерная особенность – у всех на головных уборах были уже виденные мною красные звездочки. То есть ребятки явно нездешние.
Комиссар кивнул, а Гришка поинтересовался:
– Командир, может, ну его? Мы и так сегодня белых пощипали, как никто и никогда. Зачем с судьбой играть? Пойдем все вместе!
Я вздохнул:
– Нет, Гриня. Сегодня как раз тот единственный день, когда они нас не будут ждать. Говорили же об этом? Чего по десять раз перемалывать? Ладно, давай, мужики! Удачи вам!
– Это вам удачи!
Крепко пожав друг другу руки, мы разъехались. А я направил своего скакуна к стоящим в стороне тачанкам и казачьему конному взводу. Те, пользуясь случаем, обихаживали лошадей. Поэтому я просто подозвал Михайловского и Ивана Журбина (взводного казаков) к себе.
– Ну что, ребята. Сегодня мы все вместе сделали очень большое дело. Но на сегодня есть еще одна не менее важная задача. Противник точно не будет ожидать еще одной засады. Они будут думать, что мы сейчас удираем со всех ног. И скорее всего, он пустит за нами погоню. Насколько я знаю, у него есть конники, которых немало. Во всяком случае, не меньше сотни. Понятно, что лошади у них будут уставшие, но двигаться они все равно будут быстрее, чем пешие. Поэтому, Ваня, с тебя разведка. Я должен точно знать, где находится противник. Сделаешь? Вот и молодец! – после чего обратился к Михайловскому: – Ну а у тебя, Вить, самое интересное. Сегодня мы покажем врагу новый тактический ход. Мобильный огневой кулак. Ты на трофеи людей найдешь?
Бывший поручик отрицательно мотнул головой:
– Никак нет. Максимум одного первого номера. И то не особо опытного. Стреляет вроде неплохо, но опыта не хватает…
Я цыкнул зубом:
– Жаль. Но хоть одного это уже хорошо. Сегодня опыта и наберется. Тогда сделаем так – один «максим» ставь на тачанку. Остальные станкачи грузи в телегу и отправляй с отрядом. И что по ручным пулеметам?
– Тоже только один может быть задействован. Я-то и держал этих людей как резерв, на случай ранения кого из основного состава. Вторых номеров хватает, но никак не первых. Нам же перед самым отъездом из Ростова еще два пулемета подкинули, вот на них почти все люди и ушли.
– Понятно. Ладно. Тогда забираешь «льюис», а второй давай мне. Вспомню молодость.
Михайловский открыл было рот, видно желая поинтересоваться моим бурным прошлым, в котором я юзал пулемет, но, быстро опомнившись, захлопнул его и убежал выполнять приказание. Вот так вот. Я знаю, что в отряде ходила масса слухов о том, кем же я был раньше. Порой самых фантастических. Но вопросы на эту тему я пресекал, а самым настойчивым пояснял про потерю памяти. Из этого был сделан странный вывод, что если своего прошлого я сам не помню, то там могло быть все что угодно. И народ совершенно не стеснял себя в фантазиях, выдвигая порой такие гипотезы, что похождения Ивана-дурака, со своим Коньком-Горбунком, это просто реальная быль.
* * *
В принципе, мы все успели. Обиходили и оружие, и скотину к тому моменту, когда появилась наша разведка с докладом. Дроздовцы, действительно, выслали погоню. Вот как раз где-то сотню всадников, которая сейчас рысит по дороге и минут через пятнадцать будет здесь. Интересно, они будут заезжать в рощу или проскочат дальше? Деревья с кустами пока голые стоят, и на первый взгляд тут никого нет. Да и на второй взгляд замаскированные тачанки не сразу бросаются в глаза.
Противник поступил по третьему варианту. Когда они подъехали ближе, от основного отряда отделился десяток, двинувший в нашу сторону. Я же ждал, когда нас обнаружат, рассчитывая, что основные силы протянутся дальше по дороге, предоставляя более удобный ракурс нашим пулеметам. И когда увидел, как у одного из десятка расширяются глаза и отрывается рот для крика, сам себе скомандовал:
– Огонь!
В этот раз получилось менее эпично, зато более зрелищно. Вражью разведку смели ручниками, а станкачи, лупя во фланг, в это время наводили разорение в основном отряде. Лошади подпрыгивали и кричали так, что даже здесь было слышно. Всадники кувыркались и падали. Атаковать нас явно никто не думал. Но конные это не пешие, поэтому человек пятнадцать, быстро развернув лошадей, сумели скрыться в степи.
Пулеметы добили ленты, и я дунул в свисток, давая приказ к началу движения. Тачанки, сбрасывая маскировку, форсировали мелкую речушку, двигаясь в противоположную сторону от сбежавших противников. Люди Журбина следовали за ними. А потом, проскакав по степи километров пять, убедившись, что за нами никто не следит, по большой дуге снова стали возвращаться к дороге. Пора было приступать к третьей части марлезонского балета.
В этот раз разведка двигалась в пределах прямой видимости, и когда я увидел, что всадники остановились и спрыгнули с лошадей, пришпорил своего конька, подъезжая ближе. В округе никаких холмов не было и нас пока не заметили только потому, что сильно склонившееся к горизонту солнце светило нам в спину. А до длинной пешей колонны, голова и хвост которой уходили вдаль, было километра полтора. Повернувшись к подъехавшему Михайловскому и передавая ему бинокль, спросил:
– Достанешь отсюда?
Он посмотрел, что-то прикинул и ответил:
– Далековато. Саженей на двести пятьдесят поближе надо подъехать[9].
– Ближе как-то стремно. В смысле – страшно. Их там до хрена. Дадут пару залпов – и от нас ничего не останется.
Виктор возразил:
– Слишком далеко для прицельного выстрела. Им солнце в глаза. Да и для залповой стрельбы надо изготовиться. Понять, где противник. Выставить прицел. А мы сейчас рывком выдвинемся. До них не сразу дойдет, что происходит. – Потом, глянув на меня, скорректировался: – Ладно. Пусть не двести пятьдесят. Для действительной стрельбы надо хотя бы шагов на шестьсот вперед проскочить. И сразу с разворота шарахнуть! Давай, командир! Решайся. Чую – будет нам удача!
Удивленно посмотрев на обычно спокойного, но сейчас только что не подпрыгивающего взводного, я, криво ухмыльнувшись (подумав при этом, как ловко он оперирует саженями, шагами и прочими аршинами), махнул рукой:
– Говоришь, с налета, с поворота? Да по цепи врага густой? А давай! Тачанка, мля, ростовчанка! Действуй!
Михайловский рванул обратно к своим людям, принявшись что-то объяснять и выставлять прицелы. А меньше чем через пять минут мимо нас пронеслись набравшие ход машины убийства. Остальной народ ближе соваться не стал. Ибо бессмысленно.
А тачанки неслись словно птицы, заходя по большой дуге, в развороте. Блин! Это явно не четыреста метров! Это даже не пятьсот! Наглый поручик явно хочет сблизиться с противником на расстояние даже менее километра. Вдруг одна из лошадей, на крайней быстроходной телеге, споткнулась и упала, резко тормозя бег остальных. Тачанка при этом чуть не перевернулась. А у меня аж сердце зашлось. Неужели попали? Но стрельбы не было слышно. А экипаж, резво выскочив из своего транспорта, быстро отцепил упавшую коняшку и на оставшихся трех завершил разворот, при этом отстав от остальных метров на двести.
Но стрелять они начали одновременно. Наблюдая в бинокль, я видел, что в колонне до последнего не замечали приближавшуюся опасность. Забегали и стали залегать уже после того, как станкачи открыли огонь. При этом в бинокль было видно, что многие маленькие фигурки не залегли, а именно упали. То есть свои пули их нашли.
А через минуту все уже неслись обратно. В последний раз глянув на колонну противника, я ощерился. Ну вот. Просили задержать на пять дней? Да они теперь будут идти, озираясь да оглядываясь! И без дальней разведки шагу не ступят! Не знаю, какие там потери нанесли им сейчас, но раненых у дроздовцев точно прибавится. А это тоже вовсе не способствует быстрому маршу.
Мага тронул мою руку:
– Тшур, поэхалы. Тама много стрылают. Попаст могут глупо.
Я кивнул и, повернув лошадь, поскакал догонять своих.
Уходили мы до глубокой ночи. Не неслись, конечно, как бешеные. Так – неторопливым шагом. По степи, в принципе, носиться очень чревато, что показала та лошадь, которая, попав копытом в чью-то норку, сломала себе ногу. И это была наша единственная потеря. Даже без раненых на этот раз обошлось. От этого все пребывали в каком-то радостном возбуждении. Я в том числе. Меня настолько распирало, что вдруг, сам для себя неожиданно, крикнул:
– Чего молчим, народ? А ну, подпевай!
И затянул:
Ты ждешь, Лизавета, от друга привета.
Ты не спишь до рассвета, все грустишь обо мне.
Одержим победу, к тебе я приеду
На горячем боевом коне![10]
Глава 11
Еще день мы пробыли на хуторе, ведя дальнюю разведку. Хотя что значит разведку? Кавалерийский взвод Журбина ушел искать противника, а мы, выставив дозоры, занимались своими делами. Похоронили убитых (наш тяжелый, невзирая на усилия фельдшера, тоже умер), провели митинг, о котором вожделел комиссар. Со взводными разбирали прошедший бой. А вернувшиеся к вечеру разведчики принесли странную весть – основных сил противника на расстоянии дневного пешего перехода не обнаружено. Дальше они соваться не стали, предпочтя глубине поиска ширину. Также было обнаружено, что возле рощи трудится похоронная команда, в количестве пятнадцати человек. Их трогать не стали, предпочтя наблюдать издалека. Те, закончив свое дело, уже после обеда на четырех телегах уехали на запад. При этом вели себя копатели пугливо, постоянно наблюдая за округой. Судя по отсутствию раненых и снаряжения, перед похоронщиками уже побывали санитары, но разведка их не застала.
А я озадачился. По моим прикидкам, дроздовцы, даже со всеми ранеными, должны были дойти до места ночевки в рощице. Но их там не оказалось. Странно это. Ну да искать мы их не станем. А то еще найдем на свою голову. Была поставлена задача – на пять дней задержать противника. Сегодня уже шестой заканчивается. Значит, задача не только выполнена, но и перевыполнена. Поэтому завтра поутру выдвигаемся обратно в город.
Тут неожиданно раздались вопли с улицы:
– Летит! Летит!
Блин, чего там еще летает? Выскочив во двор, я обнаружил, что немного в стороне трещит мотором какая-то летающая этажерка. Ого! Быстро беляки сориентировались и нашли выход из сложившейся ситуации! Только вот откуда у них самолет взялся? Или это уже немцы? Тем временем аэроплан пролетел почти над нами, и я увидел большие красные звезды, намалеванные на нижних плоскостях.
Вот те раз! Вроде наши. Теперь другой вопрос возникает – а у нас эта хреновина откуда? Тем более со звездами. Такая маркировка техники еще не очень-то принята. Правда, долго размышлять не пришлось – увидев, что несколько особо резвых бойцов начали вскидывать винтовки, заорал:
– Не стрелять! На звезды смотрите! Это свои! Флаг мне! Быстро!
А когда принесли флаг отряда, то мы его развернули горизонтально, после чего, окружающие стали свистеть, подпрыгивать и махать руками. Типа внимание привлекать. Да мы и так привлекли – дальше некуда. Особенно мореманы, в своих бушлатах и бескозырках. Тем временем летун, сделав пару кругов, неожиданно швырнул в нас какой-то бутылкой, с привязанной к ней лентой. Я даже ругнуться хотел на воздушного идиота, но вспомнив, как передавались сообщения на заре веков, задавил мат внутри и послал принести сброшенное. Это оказался завинчивающийся тубус, в котором обнаружилась написанная кривым почерком записка. С трудом разбирая карандашные каракули, со всякими «ятями» и «фетами», прочел: «Был обстрелян большим отрядом на западе, в пятидесяти верстах от вас. Там был развернут лагерь. Судя по движению, противник собирает лагерь и начинает отход в сторону Покровского».
Да уж… получается, «дрозды», после обстрела основной колонны, продвинулись вперед совсем немного. Постояли и теперь уходят назад. Круто! Видно, их разведка донесла о потере командира, да и вообще – четвертой или пятой части всех сил. При этом трупов противника не обнаружила. Вот они и заопасались дуриком переть дальше.
Ну да – Дроздовский ведь не один с этим отрядом ехал. Наверняка с ним его штабные увязались. Пусть даже немного (хотя там конных полтора десятка было), но видно, наиболее авторитетных мы покрошили, и теперь в стане врага разброд и шатания. Прикол этой войны в том, что не просто старший по званию становится командиром. Нет, стать-то может любой. Но вот пойдут ли за ним люди? Тут ведь и уважение с авторитетом должно быть немереное. У Дроздовского все это было. А вот у того, кто его заменит?
Я же, передав записку комиссару и глядя вслед улетающему аэроплану, подытожил:
– Вот так вот, Кузьма. Завтра с утреца, как и думали, возвращаемся в свои казармы. Ну а ты давай митинг собирай. Расскажем парням, как наши неполные две сотни беляков до мокрых штанов напугали.
Насчет «мокрых штанов» я беззастенчиво преувеличивал, но людям это должно понравиться.
А к окончанию митинга были произведены первые награждения в отряде. Михайловского перед строем наградил биноклем. А комвзвода-1 Липатов получил серебряные карманные часы. Откуда у меня эти вещи взялись? Ха, та еще история. Это сегодня в обед, улучив момент, меня отозвал в сторону Чендиев. Глядя на многозначительно играющего бровями горца, я спросил:
– Чего хотел-то?
Тот пооглядывался и, вытянув откуда-то из-под бурки мешочек, протянул его мне:
– Вот, Тшур. Твой дола. Я там, гдэ много пехота стрелалы, мала-мала посмотрэл, что у офицер ест. Ты тогда пулэмет забырал, а я смотрэл… И вот эта тожэ, – с этими словами он протянул мне бинокль.
Глянув в мешочек, я лишь хмыкнул. Трое часов. Два портсигара. Три портмоне. Что тут скажешь? Абрек, он и есть абрек! Нет, матросики-то наверняка тоже не одни лишь документы прихватили. Но они посчитали это своими личными трофеями. А у Маги вполне нормальные бандитские принципы – с главарем надо делиться. Так что остается только улыбнуться и, хлопнув его по плечу, забрать подношение, думая при этом, что мародерство в отряде надо каким-то образом прекращать.
Портсигары (один из которых золотой) оказались именными. На двух часах тоже были надписи. Поэтому при награждении и пришлось использовать лишь бинокль да единственные часы, без дарственной гравировки.
* * *
В Ростов мы вернулись уже под вечер. Никто нас не встречал громкими речами и поздравительными транспарантами. С другой стороны, кто бы это делал? Здешнее начальство знает только то, что мы ушли вроде как навстречу «дроздам». Авиаразведка (откуда все-таки взялся этот самолет?) нас обнаружила сравнительно недалеко от города. Так может, мы все это время на хуторе и просидели? Откуда местным знать, почему белые повернули назад? Ну ничего – и расскажем, и покажем!
В общем, дошли до казарм. Там оставил людей, а мы с замом и комиссаром двинули в штаб. При этом в городе происходила какая-то суета. Несколько раз встречали довольно крупные колонны солдат и матросов. Нет, тут и раньше толпы вооруженных людей туда-сюда по своим делам курсировали, но у этих была характерная особенность – у всех на головных уборах были уже виденные мною красные звездочки. То есть ребятки явно нездешние.