Боевой 1918 год

Я мрачно цыкнул зубом:

– «Эти» это кто?

– Шамов и Кривошлыков.

Ого! Гришка, не мелочась, выполняя мое приказание, сразу начал трясти главного управленца и главного чекиста. Но получил фигу. Вернее, кусочек от фиги, так как мне, для выполнения задумки, надо было пять-шесть пулеметов. М-да… Это называется обломись. Вот кто бы думал, что пулеметы такой дефицит? На двадцать пять тысяч войска всего несколько десятков «максимов». Блин! Уму непостижимо! Ладно. Как сказал пока еще живой вождь: мы пойдем другим путем! Поэтому, одеваясь, приказал:

– Готовь транспорт. Поедем к Трифонову.

Матрос козырнул:

– Есть! – а потом добавил: – Чего его готовить? Пролетка перед входом ждет.

Я, пряча улыбку, кивнул. Ну да. Раньше бы этот охреневший в корень боцман и не подумал отдавать воинское приветствие. Как же – они ведь все свободные личности, поэтому выполнение царского устава им просто невместно. Это разрушает братские отношения и унижает самосознание вольного анархиста. Уже садясь в крытую пролетку и натягивая полог (чтобы не так заливало), я вспоминал нашу первую встречу с этими гавриками.





* * *


Сотню балтийских матросов (даже побольше сотни) с собой привез Жилин. Привез с целью укрепления обороноспособности Донской Советской Республики. Попутно сделав необходимую накачку местным и проведя новые назначения в руководстве. Он, собственно, для этого и приезжал. Ну, а перед отъездом большую часть мореманов передал под мое начало, создав Особый ударный отряд. Временно их разместили в казармах таганрогского полка. Там и произошла наша первая встреча.

Водоплавающие расположились слабым подобием каре и внимали Ивану. Некоторые курили. Тот вначале провел политинформацию, коротко описав окружающую нерадостную обстановку. А потом, представив меня, так же вкратце рассказал об их новом командире. Дескать, старый подпольщик. Надежнейший товарищ. Воевал. Был ранен. Сейчас является представителем от ВЦИК в ДСР.

Матросня скептически оглядывала мою малоэффектную фигуру. Потом кто-то из толпы выкрикнул:

– А чего он такой невзрачный и как пяхтура одет? Маузер командирский где?

Водоплавающие заржали. М-да… вопрос с подвохом. Опытный Жилин, хорошо понимающий местные вкусы и запросы, перед этой встречей хотел меня всего в кожу переодеть. Тот же «С96» в коробке выдать. Но я отказался. Иван с низов не служил и поэтому немного не врубается в то, что значит новое начальство для подобных сорвиголов. А они должны сами прочувствовать, что командиром поставлен не просто, потому что так наверху решили. Нет. Командиром я стал из-за того, что знаю и умею больше, чем они. Это особо актуально в нынешние времена. И сейчас сие надо будет доказывать. В общем, отстранив уже пытающегося чего-то сказать Жилина, вышел вперед сам:

– Отвечаю по пунктам. В шинель одет, потому что я снял ее с одного из трупов тех контрразведчиков, которые меня на расстрел вели. Были бы контрики в бархат да меха одеты, стоял бы здесь в бархате и мехах. – На этих словах смешки в толпе притихли, а я ухмыльнулся. – Маузер же не ношу, потому что меня размер х… вполне устраивает.

Мореманы, услыхав про интересный орган, насторожились. В конце концов, кто-то не выдержал:

– А при чем тут твой х…?

Я обидно хохотнул:

– Обалдеть! Вы даже этого не знаете? Ладно, просвещу. Просто тот, у кого это самое дело крохотное, стремится себе завести ствол побольше. Ну, для компенсации размера писюна.

Пару секунд стояла тишина, а потом строй грохнул смехом. При этом все поглядывали на стоящего в первой шеренге парня, у которого на ремешке висела коробка с пистолетом. Угу. Похоже, вот он лидер этих людей. Формальный, или номинальный, дело десятое. Главное, что пользующийся уважением и авторитетом. Его даже сейчас стоящие рядом просто дружески пихают, но при этом лишних слов себе не позволяют. Парняга же, покраснев, вышел из строя и, закипая, решил наехать:

– Да у меня… да я лавку х… ломаю! Да…

Я вытянул руку вперед:

– Стоп! Мебель портить не будем. А мериться станем по-другому. Лучше скажи, мил человек, – ты стрелять умеешь?

Морячок гордо приосанился:

– А то!

– Так же, как остальные, или получше?

Собеседник ответил обтекаемо:

– У нас все хорошо стреляют.

– Ну вот давай и проверим. Пусть кто из твоих людей головной убор подбросит, а мы попробуем попасть.

Парень подозрительно оглядел меня в поисках оружия:

– Сам-то из чего пулять станешь? Из пальца, что ли?

– Тебе что за забота? Или заднюю включил?

Матрос, опять покраснев от злости, принялся распоряжаться. Очень быстро все было готово, и он посмотрел на меня в ожидании отмашки. Видя, что оппонент просто улыбается, я чертыхнулся, скомандовав:

– Кидай!

Бескозырка ребром полетела вверх. В ту же секунду выхватил из карманов оба «люгера», поймал момент, когда она повернется плоскостью, и начал стрельбу. Что сказать – я и раньше любил стрелять, удивляя умением остальных. А в последнее время даже сам с себя фигею… Шесть выстрелов прозвучали короткой очередью. После чего, сунув пистолеты обратно, молча уставился на моремана. Тот, скептически хмыкнув, подобрал беску. Посмотрел на результат. Неверяще глянул в мою сторону. Начал, шевеля губами, считать отверстия. А из быстро обступившей его толпы стали раздаваться удивленные возгласы.


Подойдя, я забрал превратившуюся в решето бескозырку и, сунув ее обратно в руки владельца, резко скомандовал:

– Все по местам! Сейчас посмотрим на стрельбу вашего товарища.

Что сказать? Владелец маузера, пока головной убор летал, успел пальнуть два раза. Не попал. Да и мудрено с такой здоровой дуры, навскидку, куда-то попасть. На это, в общем-то, и был мой хитрый расчет.

Оглядев насупленных после подведения итогов морячков, я резюмировал:

– Понятно. Стрелять вы не умеете. Строй держать тоже не умеете. Я так понял, что товарищ Жилин мне новобранцев втюхивает, выдавая их за опытных ребят?

Толпа, после моих слов начала более-менее выравниваться, и оттуда донеслись крики:

– Какие мы тебе салаги? Мы с немцами воевали!

Да мы!.. Да мы!..

Я повысил голос:

– Не новобранцы? Не верю! Вы же себя ведете, как будто только вчера в армию попали! Орете, словно на сельском базаре! Вон там какие-то ухари постоянно курили! Я не удивлюсь, если кто-то в вашем строю и посрать успел за время, пока товарищ Жилин речь держал! Вам там как – не воняет?

Владелец маузера опять вышел вперед и, мрачно глядя на меня, высказал:

– Ты нас на голос не бери! Строем мы выше горла находились и от офицерья всякого натерпелись. А сейчас мы свободные люди! Вольные! И в стойло нас уже не загонишь! Мы тут все анархисты. И коммунисты тоже есть! Мы за революцию любого на куски порвем, и нам для этого ножку тянуть или строй держать не надо!

Яростно ощерившись, я ответил:

– Там, – ткнув большим пальцем за спину, – я видел, как полсотни беляков гоняли почти семь сотен наших. Гоняли, потому что имели понятие о воинской дисциплине! А наши – такие же «вольные и свободные личности» – тупо гибли из-за того, что им особо близко к сердцу пришелся приказ номер один Временного правительства! Каждый считал себе вправе оспаривать решения командиров. Каждый мог просто не выполнить приказ! Каждый считал себя умнее и прозорливее. Вот и насчитали… И это идейные товарищи! А полстраны уже про…али!

Матрос от моего напора подался назад, но я не думал останавливаться:

– А начинается все именно с этого, – я ткнул во внимательно слушавших нас людей. – Выстроились, как бык поссал. То есть сразу показали свое отношение к командованию. Типа х… вы на него клали! Дескать, сами с усами и нет у вас авторитетов! За революцию, говоришь, всех порвете? Хрен там! Это вас беляки порвут, как тузик грелку! Я не сомневаюсь, что вы ребята геройские и отступать не будете. А значит, там и ляжете все. На своем рубеже обороны! А город, со всеми запасами продовольствия и снаряжения, падет! Потому что местные, они тоже все «личности» и тоже имеют солдатские комитеты, и декларируют «права солдата»! Вас сюда привезли в расчете, что вы станете тем стержнем, который вокруг себя оборону построит. Реальным образцом той армии, которая сейчас приходит на замену старой. Не красногвардейским ополчением. Не сборным отрядом добровольцев. А именно новой, Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Можно было взять призывников или работяг, но взяли именно вас. Людей, которые знают, что делать по обе стороны от мушки! Понимающих. Обученных. Но вас, оказывается, настолько офицеры измордовали, что теперь воинское приветствие отдать смерти подобно! Рука тут же отсыхает и жопа отваливается! И это в мирной обстановке! А что в бою будет твориться? Запомните! Нет в армии демократии! А у бойца есть только одно право – бить врага везде, где только возможно! Но по уму бить, а не как левая нога сегодня решит!

В общем, разливался я минут тридцать. Вспоминая недобрым словом и приказ номер один, и людей его придумавших. Проводил экскурсы в историю, говоря о еще римских легионерах, которые имели, как захотят, толпы варваров, лишь благодаря дисциплине. Тут же на пальцах разбирая наши свежие военные неудачи и называя их причины. Делал обидные сравнения с папуасами. Пояснял, о чем думали люди из Временного правительства, когда призывали к демократии в армии и какой цели они добивались (тут уж беззастенчиво преувеличивая и пользуясь после-знанием, нещадно рисовал самую черную картину). Растолковывал это на примерах. Опять возвращался к тому, что под собой подразумевает словосочетание «регулярная армия» и в чем состоит ее отличие от различных иррегулярных формирований и прочих банд. В конце концов, осипнув, отступил на шаг и, повернув голову к Ивану, достаточно громко произнес:

– Нет, товарищ Жилин. С ними мы никого не защитим. Без настоящей, жесткой, революционной дисциплины этого не получится. Погибнут они бессмысленно и всё. Забирай их назад. Пусть в Питере реквизиции проводят. Пользы больше будет. А я с ними в бой не пойду. Просто потому что боюсь подвести тебя, не выполнив задачу. Им ведь приказ отдам, а они пока в своих комитетах его обсудят, нас уже сто раз вые…т и высушат! Лучше здесь, из местных, подберу нормальных людей. Подучу. И будем иметь действительно надежное подразделение. Знаю, что могу не успеть, но все равно будет лучше, чем вот эти…

Ошалевший «седой», хлопая глазами, молча смотрел на меня. До этого он вполне понимал, что происходит. Понимал, что я держу ситуацию под контролем. Но последним пассажем я его напрочь выбил из колеи. Да что там говорить, я и сам от себя охренел. Чего-то вдруг внезапно нарезка сорвалась… Так что теперь, не показывая вида, со страхом ждал, что же будет. Мне-то заднюю давать нельзя. Это получится такой урон авторитету, что про командование можно смело забыть.

Тут я заметил, что, раздвигая людей, ко мне выбирается какой-то седоусый матрос, лет, наверное, под пятьдесят. Вот странно. Здесь все в основном молодые парни. Откуда он взялся? А вышедший что-то шикнул впереди стоящим (строй тут же начал выравниваться) и направился к нам. Подошел, козырнул и, вытянувшись во фрунт, громко, с хрипотцой, представился:

– Боцманмат Григоращенко! Разрешите обратиться?

Я кивнул, а боцманмат (что это за звание, мать его?), вздохнув, уже тише произнес:

– Вы, командир, не горячитесь. Братишек-то можно понять. Расслабила их эта вольница. Тут вы во всем правы. И про этот приказ Керенского тоже верно сказали. У нашего офицерья так хорошо объяснить не получалось… Но ребята быстро в себя придут. Это я, как председатель матросского комитета, обещаю. Может, давайте все-таки попробуем?

Фух! Молодец, мужик! Какой же ты молодец! И как хорошо, что вот этот – второй авторитет в коллективе, оказался с мозгами! Не показывая накатившего облегчения, я согласился:

– Хорошо. Вас как по имени-отчеству?

Григоращенко, несколько удивленно повел головой, но сразу ответил:

– Матвей Игнатьевич.

– Угу. Очень приятно. А меня – Чур. – Пожав руку собеседнику, я продолжил: – Кто являлся старшим по время поездки сюда?

– Гришка. Э-э… бывший боцман, Григорий Трофимов!

– Это тот – с маузером?

Собеседник поперхнулся смешком:

– Он самый!

– По подразделениям как-то делились?

Боцманмат пожал плечами:

– Дык особой нужды не было…

– Понятно. Тогда порекомендуйте мне троих грамотных и авторитетных товарищей. Будут командирами взводов.

Григоращенко пожевал губами, после чего выдал: