Бизнес-ланч у Минотавра
Часть 14 из 22 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Папа, нам надо поговорить! Точнее, мы уже начали разговор, но ты потом… сбежал. Кстати, что ты сделал с полотенцами?
Реакция отца была потрясающая:
– С какими полотенцами, Лера?
Девушка, протиснувшись мимо него, заглянула в комнату отца – и заметила, что ни окровавленного пиджака, ни шарфика там уже не было.
– Папа, что ты сделал с вещами? – продолжала девушка, а отец, словно играя роль в пьесе театра абсурда, ответил:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. С какими такими вещами?
На мгновение Лера вдруг подумала, что все это могло оказаться дурным сном и плодом ее воображения, но тут она заметила плохо затертые кровавые разводы на полу в ванной и стоявшее рядом ведро и свешивавшуюся из него тряпку.
Отец спешно затирал все следы.
– Ты все уничтожил? – произнесла Лера, а Михаил Михайлович, указывая на дверь ее комнаты, заявил:
– Марш в кровать! Ты больна, и сама не знаешь, что несешь. И вообще, я твой отец, как ты ведешь себя со мной? Запрещаю тебе выходить из квартиры, пока полностью не выздоровеешь!
Человек, который дышал ей в лицо алкогольными парами, был так не похож на ее отца. Это был совершенно чужой субъект.
А что, если она и не знала своего отца все это время? Что, если…
Если он в самом деле имел отношение ко всем этим убийствам?
– Папа, я хочу знать. Я имею право знать! Ты… Ты…
Она не знала, как сформулировать вопрос, а отец, на чьем лице отразился страх, заявил:
– И никаких вопросов! Марш в кровать, я сказал!
Он буквально втолкнул ее в комнату, а когда дверь за ней закрылась, Лера прошептала:
– Папа, ты ли это? Ты же обещал, что мы поговорим! О Лариске… И о другом… О том, что я видела…
Отец из коридора ответил:
– Тут не о чем говорить. Я сделал ошибку, но я ее уже исправил. И больше говорить не о чем. И запомни – ты ничего не видела. Ничего!
Убедившись, что отец снова отключил телефон, Лера улеглась в кровать и накрылась с головой простыней. Нет, отца она не боялась, потому что знала, что ни бабушке, ни ей самой он ничего дурного не сделает.
Она боялась того, что отец, не исключено, причинил дурное другим людям.
Усталость, а также перенапряжение и болезнь сделали свое дело, и Лера провалилась в глубокий черный сон.
* * *
В себя она пришла от громких голосов в коридоре. Не понимая, что происходит, Лера уставилась на дверь своей комнаты, которая вдруг распахнулась, и на пороге возникло сразу несколько человек в форме.
– Прошу вас подняться! – донеслось до Леры. – У нас ордер на обыск вашей квартиры. Давайте, не залеживайтесь! Ну же, побыстрее!
Все остальное, что происходило после появления людей в форме, сопровождаемых соседями с нижнего этажа, которые выступали в качестве понятых, походило на подлинный кошмар. Бабушка, обычно такая собранная и боевая, вдруг как-то растерялась, а когда из-под ванны извлекли скомканное кровавое полотенце, вдруг начала медленно оседать.
Пришлось вызвать «Скорую», которая забрала бабушку с собой, диагностировав гипертонический криз. Лера, у которой голова шла кругом и которая могла говорить только шепотом, да и то испытывая сильные боли в горле, была на грани истерики, не зная, что делать.
Отца дома не было, хотя с обыском к ним заявились около семи утра.
Поехать с бабушкой в больницу ей не разрешили, поэтому, сидя на табуретке в коридоре, девушка, перед глазами которой все плыло, была вынуждена наблюдать за тем, как их квартиру переворачивают вверх дном.
При обыске обнаружили и окровавленный шарфик, и пиджак отца, которые были спрятаны под кроватью в родительской спальне.
Единственная мысль, которая билась в голове у Леры, была «Где же отец?».
Те, кто проводил обыск, или, может быть, другие, что пришли позднее, наперебой задавали ей этот вопрос, однако ответа на него у Леры не было.
Она не знала, куда делся отец.
Обыск уже подходил к завершению, когда на пороге квартиры, с большой сумкой в руках, вдруг возник Михаил Михайлович.
– Что тут происходит? – произнес он надменно. – И вообще, по какому такому праву…
Его вытолкнули, заломили руки, кто-то вырвал у него из рук сумку. Лера закричала, и возникшая около нее единственная женщина в форме с рыжим перманентом на голове резко осадила ее:
– Не орите. Наконец-то его взяли, мерзавца чертового! На его совести четыре убийства!
Лера потеряла сознание.
* * *
В себя она пришла на софе в зале. Большая часть чужих людей, прихватив все, что требовалось, а также уведя с собой отца, удалилась, а те, что еще копошились в ее квартире, явно завершали свои дела.
Наконец, ушли и они, оставив Лере какие-то официальные бумаги и что-то строго наказав, что она не только не запомнила, но и вообще сквозь туман, который окружал ее, толком не расслышала.
Некоторое время, не исключено даже, что целый час, она просто лежала на софе и смотрела в потолок, наблюдая за тем, как врывавшийся через раскрытое окно ветер, пузыря васильковую занавеску, подбрасывал ее к люстре.
Надо бы встать, закрыть окно, но сил не было… Но ведь надо.
Наконец, она попыталась подняться, но поняла, что не может сделать это. Лера заплакала.
Послышался шум в коридоре, Лера вдруг воспряла к жизни. Ну, конечно, Кирилл же обещал или позвонить, или заехать. Он ей обязательно поможет!
Но это был не Кирилл, а Толик. Наверное, на ее лице отразилась вся гамма чувств, в первую очередь разочарование, потому что Толик, опускаясь около софы, произнес:
– Что у вас тут творится? И почему ты так на меня смотришь, как будто привидение увидела …
Лера закрыла глаза. Кого-кого, а Толика она точно не хотела сейчас видеть. Нет, он был совсем даже не плохой, вероятно даже, очень хороший, но ей требовался Кирилл.
Толик что-то бубнил, но Лера не прислушивалась к нему, желая одного: чтобы он как можно быстрее оставил ее в покое.
– Тебе помощь нужна? – донесся до нее наконец его вопрос, и девушка выдавила из себя:
– Нет!
Потоптавшись, Толик неуклюже ткнулся ей в щеку, явно желая поцеловать, но в итоге угодил в ухо. Лера на него зашипела, а потом заплакала.
Толик попытался обнять ее, но Лера оттолкнула его от себя.
– Уходи! – прохрипела она, как будто в Толике было дело. Хотя прекрасно понимала, что отнюдь не в нем. А в ней самой. В ее отце.
И в Кирилле.
– Но Лерусик, тебе нужна помощь, я же не могу тебя в таком беспомощном положении бросить… Я как только услышал, что твоего фазера арестовали, потому что он маньяк…
Ее отец – маньяк?
Ну да, ее отец, судя по всему, маньяк. Она же собственными глазами видела окровавленную одежду и то, как папа пытался избавиться от нее.
– Мой отец никакой не маньяк! – выдала из последних сил Лера.
И внезапно поняла: ну да, так и есть, никакой он, конечно же, не маньяк. И как она могла вообще подобное подумать о своем папе! Самом лучшем папе на всем белом свете!
Для всего имелось логическое объяснение. И милиция разберется и отпустит его. А если не милиция, то прокуратура.
Отец Кирилла, который там был важной шишкой, поможет. Да и сам Кирилл тоже.
А что мог сделать этот дурачок Толик?
– Нет, Лерусик, я понимаю, это никому приятно не будет. Если бы мой предок оказался маньяком, я бы тоже был не в восторге. Но я тебя не брошу, я тебе помогу, я все время буду с тобой, я подставлю тебе свое крепкое плечо в минуту душевной невзгоды…
Лера принялась хохотать, хотя, с учетом ларингита, это больше походило на сухой собачий лай. Толик подставит ей свое крепкое плечо в минуту душевной невзгоды?
Свое костлявое плечо?
Вот кто и мог подставить свое крепкое плечо, и уже сделал это, так это его двоюродный брат Кирилл.
Только вот где же он? И почему до сих пор не объявлялся?
Ее приступ смеха, перешедший в приступ кашля, жутко обидел Толика, который, раскрасневшись, заявил:
Реакция отца была потрясающая:
– С какими полотенцами, Лера?
Девушка, протиснувшись мимо него, заглянула в комнату отца – и заметила, что ни окровавленного пиджака, ни шарфика там уже не было.
– Папа, что ты сделал с вещами? – продолжала девушка, а отец, словно играя роль в пьесе театра абсурда, ответил:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. С какими такими вещами?
На мгновение Лера вдруг подумала, что все это могло оказаться дурным сном и плодом ее воображения, но тут она заметила плохо затертые кровавые разводы на полу в ванной и стоявшее рядом ведро и свешивавшуюся из него тряпку.
Отец спешно затирал все следы.
– Ты все уничтожил? – произнесла Лера, а Михаил Михайлович, указывая на дверь ее комнаты, заявил:
– Марш в кровать! Ты больна, и сама не знаешь, что несешь. И вообще, я твой отец, как ты ведешь себя со мной? Запрещаю тебе выходить из квартиры, пока полностью не выздоровеешь!
Человек, который дышал ей в лицо алкогольными парами, был так не похож на ее отца. Это был совершенно чужой субъект.
А что, если она и не знала своего отца все это время? Что, если…
Если он в самом деле имел отношение ко всем этим убийствам?
– Папа, я хочу знать. Я имею право знать! Ты… Ты…
Она не знала, как сформулировать вопрос, а отец, на чьем лице отразился страх, заявил:
– И никаких вопросов! Марш в кровать, я сказал!
Он буквально втолкнул ее в комнату, а когда дверь за ней закрылась, Лера прошептала:
– Папа, ты ли это? Ты же обещал, что мы поговорим! О Лариске… И о другом… О том, что я видела…
Отец из коридора ответил:
– Тут не о чем говорить. Я сделал ошибку, но я ее уже исправил. И больше говорить не о чем. И запомни – ты ничего не видела. Ничего!
Убедившись, что отец снова отключил телефон, Лера улеглась в кровать и накрылась с головой простыней. Нет, отца она не боялась, потому что знала, что ни бабушке, ни ей самой он ничего дурного не сделает.
Она боялась того, что отец, не исключено, причинил дурное другим людям.
Усталость, а также перенапряжение и болезнь сделали свое дело, и Лера провалилась в глубокий черный сон.
* * *
В себя она пришла от громких голосов в коридоре. Не понимая, что происходит, Лера уставилась на дверь своей комнаты, которая вдруг распахнулась, и на пороге возникло сразу несколько человек в форме.
– Прошу вас подняться! – донеслось до Леры. – У нас ордер на обыск вашей квартиры. Давайте, не залеживайтесь! Ну же, побыстрее!
Все остальное, что происходило после появления людей в форме, сопровождаемых соседями с нижнего этажа, которые выступали в качестве понятых, походило на подлинный кошмар. Бабушка, обычно такая собранная и боевая, вдруг как-то растерялась, а когда из-под ванны извлекли скомканное кровавое полотенце, вдруг начала медленно оседать.
Пришлось вызвать «Скорую», которая забрала бабушку с собой, диагностировав гипертонический криз. Лера, у которой голова шла кругом и которая могла говорить только шепотом, да и то испытывая сильные боли в горле, была на грани истерики, не зная, что делать.
Отца дома не было, хотя с обыском к ним заявились около семи утра.
Поехать с бабушкой в больницу ей не разрешили, поэтому, сидя на табуретке в коридоре, девушка, перед глазами которой все плыло, была вынуждена наблюдать за тем, как их квартиру переворачивают вверх дном.
При обыске обнаружили и окровавленный шарфик, и пиджак отца, которые были спрятаны под кроватью в родительской спальне.
Единственная мысль, которая билась в голове у Леры, была «Где же отец?».
Те, кто проводил обыск, или, может быть, другие, что пришли позднее, наперебой задавали ей этот вопрос, однако ответа на него у Леры не было.
Она не знала, куда делся отец.
Обыск уже подходил к завершению, когда на пороге квартиры, с большой сумкой в руках, вдруг возник Михаил Михайлович.
– Что тут происходит? – произнес он надменно. – И вообще, по какому такому праву…
Его вытолкнули, заломили руки, кто-то вырвал у него из рук сумку. Лера закричала, и возникшая около нее единственная женщина в форме с рыжим перманентом на голове резко осадила ее:
– Не орите. Наконец-то его взяли, мерзавца чертового! На его совести четыре убийства!
Лера потеряла сознание.
* * *
В себя она пришла на софе в зале. Большая часть чужих людей, прихватив все, что требовалось, а также уведя с собой отца, удалилась, а те, что еще копошились в ее квартире, явно завершали свои дела.
Наконец, ушли и они, оставив Лере какие-то официальные бумаги и что-то строго наказав, что она не только не запомнила, но и вообще сквозь туман, который окружал ее, толком не расслышала.
Некоторое время, не исключено даже, что целый час, она просто лежала на софе и смотрела в потолок, наблюдая за тем, как врывавшийся через раскрытое окно ветер, пузыря васильковую занавеску, подбрасывал ее к люстре.
Надо бы встать, закрыть окно, но сил не было… Но ведь надо.
Наконец, она попыталась подняться, но поняла, что не может сделать это. Лера заплакала.
Послышался шум в коридоре, Лера вдруг воспряла к жизни. Ну, конечно, Кирилл же обещал или позвонить, или заехать. Он ей обязательно поможет!
Но это был не Кирилл, а Толик. Наверное, на ее лице отразилась вся гамма чувств, в первую очередь разочарование, потому что Толик, опускаясь около софы, произнес:
– Что у вас тут творится? И почему ты так на меня смотришь, как будто привидение увидела …
Лера закрыла глаза. Кого-кого, а Толика она точно не хотела сейчас видеть. Нет, он был совсем даже не плохой, вероятно даже, очень хороший, но ей требовался Кирилл.
Толик что-то бубнил, но Лера не прислушивалась к нему, желая одного: чтобы он как можно быстрее оставил ее в покое.
– Тебе помощь нужна? – донесся до нее наконец его вопрос, и девушка выдавила из себя:
– Нет!
Потоптавшись, Толик неуклюже ткнулся ей в щеку, явно желая поцеловать, но в итоге угодил в ухо. Лера на него зашипела, а потом заплакала.
Толик попытался обнять ее, но Лера оттолкнула его от себя.
– Уходи! – прохрипела она, как будто в Толике было дело. Хотя прекрасно понимала, что отнюдь не в нем. А в ней самой. В ее отце.
И в Кирилле.
– Но Лерусик, тебе нужна помощь, я же не могу тебя в таком беспомощном положении бросить… Я как только услышал, что твоего фазера арестовали, потому что он маньяк…
Ее отец – маньяк?
Ну да, ее отец, судя по всему, маньяк. Она же собственными глазами видела окровавленную одежду и то, как папа пытался избавиться от нее.
– Мой отец никакой не маньяк! – выдала из последних сил Лера.
И внезапно поняла: ну да, так и есть, никакой он, конечно же, не маньяк. И как она могла вообще подобное подумать о своем папе! Самом лучшем папе на всем белом свете!
Для всего имелось логическое объяснение. И милиция разберется и отпустит его. А если не милиция, то прокуратура.
Отец Кирилла, который там был важной шишкой, поможет. Да и сам Кирилл тоже.
А что мог сделать этот дурачок Толик?
– Нет, Лерусик, я понимаю, это никому приятно не будет. Если бы мой предок оказался маньяком, я бы тоже был не в восторге. Но я тебя не брошу, я тебе помогу, я все время буду с тобой, я подставлю тебе свое крепкое плечо в минуту душевной невзгоды…
Лера принялась хохотать, хотя, с учетом ларингита, это больше походило на сухой собачий лай. Толик подставит ей свое крепкое плечо в минуту душевной невзгоды?
Свое костлявое плечо?
Вот кто и мог подставить свое крепкое плечо, и уже сделал это, так это его двоюродный брат Кирилл.
Только вот где же он? И почему до сих пор не объявлялся?
Ее приступ смеха, перешедший в приступ кашля, жутко обидел Толика, который, раскрасневшись, заявил: