Билли Саммерс

Мы в последний раз встали в круг и сцепили руки. По-моему, Тако это чувствовал. Может, мы все чувствовали, не знаю. Я помню их лица. Помню запах одеколона «Инглиш лэзер», которым Джонни каждое утро по чуть-чуть, экономно смачивал щеки. Это был его талисман. Помню, он однажды сказал, что мужчина, от которого пахнет как от джентльмена, не может умереть: Господь этого не допустит.

— Ну-ка, ребятки, — скомандовал Тако, и мы заорали нашу речовку.

Глупо, конечно, глупо и по-детски — как и многое на войне, — но нас это заводило. И быть может, если в доме действительно засели боевики, это дало бы им возможность еще разок посмотреть друг на друга и подумать, что они творят и какого хрена они должны умирать ради религиозных воззрений какого-то престарелого имама, которому давно сорвало крышу на почве Бога.

— Темная лошадка — все будет гладко!

Тряхнув сцепленными руками, мы выпрямились. У меня за плечом висел автомат «M-4» и винтовка «M-24». Рядом стоял Кляча с «пилой» в одной руке — вес около двадцати пяти фунтов в снаряженном состоянии, — а патронная лента свисала с могучего плеча, словно шарф. Мы столпились у ведущих во двор ворот. Перекрещивающиеся тени от недостроенного дома через дорогу образовали решетку на расписанной стене: в одних квадратах оказались дети, в других — женщины и мутаваин. Для взлома дверей у Бигфута был «M-870» — дробовик, которым можно разнести в клочья любой замок. Тако отошел в сторонку, чтобы не мешать Футу работать, но когда Пабло на всякий случай толкнул ворота, они медленно, с душераздирающим скрежетом отворились. Тако посмотрел на меня, а я на него, два рядовых банкоголовых куска пушечного мяса с одной мыслью: это, мать вашу, полное динки-дау[54].

Тако пожал плечами и, пригнувшись и опустив голову, побежал через двор. Мы за ним. На мостовой валялся одинокий футбольный мяч. Джордж Диннерстайн, пробегая мимо, поддал его ногой.

Мы благополучно пересекли двор — по нам даже ни разу не выстрелили из зарешеченных окон дома, — подошли к цементной стене и встали у дверей, по четыре человека с каждой стороны. Деревянные двери были двойные, толстенные, высокие — по меньшей мере восемь футов в высоту. На каждой высечен символ: скрещенные сабли над крылатым якорем. Эмблема бригад БААС. Еще одно дурное предзнаменование. Я поискал глазами Фарида: он вернулся к воротам. Он увидел, что я на него смотрю, и пожал плечами. Я его понял. Свою работу он сделал, а штурм домов не входил в его обязанности.

Тако показал на Хоя и Клячу и жестами велел им идти налево и проверить окно. Мы с Бигфутом пошли направо. Я осторожно заглянул внутрь, надеясь успеть вовремя отдернуть голову, если мне захотят ее отстрелить, но в комнате никого не было и никто в меня не стрелял. Я увидел большой круглый зал с ковриками на полу, низкий диванчик, книжный шкаф с одной-единственной книжкой в бумажной обложке, а рядом — журнальный столик. На стене висел гобелен с изображением скачущих лошадей. Потолки были высоченные, почти как в католической церкви маленького городка, — не меньше пятидесяти футов до вершины купола, пронзенного изнутри солнечными лучами, будто лазерами. Лучи из-за танцующих на свету пылинок казались твердыми.

Я отстранился и жестом показал Бигфуту, чтобы он занял мое место. Поскольку голову мне никто не снес, он осматривал комнату чуть дольше.

— Дверей отсюда не видно, — сказал Фут. — Угол обзора не тот.

— Знаю.

Мы обернулись к Тако. Я покачал ладонью туда-сюда — мол, вроде чисто, но не факт. Тот же самый посыл был у Хоя, стоявшего по другую сторону двери; он просто пожал плечами. Мы вновь услышали автоматные очереди, далекие и не очень, но в квартале Лима и в большом доме с куполом стояла полная тишина. Мяч, который пнул на бегу Динь-Динь, остановился в дальнем углу двора. Видимо, дом был пуст, но я все ощупывал и ощупывал свой ремень в поисках чертовой пинетки.

Мы вернулись к двери и снова встали по обе стороны от нее.

— В колонну по одному, — сказал Тако. — Ну, кто тут хотел повоевать?

— Я, — вызвался я.

Тако помотал головой:

— Ты в прошлый раз первым шел, Билли. Дай другому шанс заслужить медаль.

— Я, — сказал Джонни Кэппс, и Тако кивнул:

— Тогда ты.

Только поэтому я до сих пор хожу, а Джонни нет. Вот так все просто. Нет у Бога никакого плана, он просто тянет наугад палочки из общей кучи.

Тако показал пальцем на Бигфута, затем на двойные двери. На правой был огромный черный засов — казалось, дверь нагло высунула черный язык. Фут попробовал его отодвинуть, но засов не поддавался. Ворота во двор были открыты (возможно, потому, что в лучшие времена здесь играли соседские дети), но дом оказался заперт. Тако кивнул Бигфуту, и тот вскинул дробовик, заряженный специальными патронами, которыми сбивают замки. Все остальные выстроились в ряд — ту самую «колонну» — позади Джонни. Кляча шел вторым, потому что у него был пулемет. Тако — третьим. Я четвертым, а Фармацевт, как обычно, в самом конце. Джонни глубоко и часто дышал, чтобы перенасытить легкие кислородом и войти в раж. Я видел, как двигаются его губы: «Повоюем, повоюем, сука, повоюем».

Фут ждал приказа Тако и по его сигналу отстрелил замок, а с ним и добрый кусок правой двери. Ее выбило внутрь.

Джонни, не мешкая, снес левую дверь плечом и вломился в дом с криком:

— Банзай, муда…

Больше он ничего выкрикнуть не успел, потому что ждавший за дверями моджахед открыл по нему огонь из «АК», причем целился он не в спину, а в ноги. Штанины Джонни затрепетали, словно от ветра. Он вскрикнул, наверное, от удивления, потому что боль почувствовать еще не успел. Кляча попятился, вопя: «Назад, морпехи!» Мы рванули назад, а он дал короткую очередь из «пилы». Дверь разлетелась в щепки, от скрещенных сабель не осталось и следа. Моджахед выпал на улицу; только одежда и мешала его телу развалиться на куски. При этом он до сих пор норовил схватить одну из гранат, примотанных к поясу. Наконец он выдернул ее, но в следующий миг граната выпала из его пальцев, по-прежнему с чекой. Кляча пинком отбросил ее подальше. За плечом Тако я видел Джонни. К тому времени боль он уже почувствовал: орал во всю глотку и вертелся на месте. Кровь заливала его сапоги.

— Помоги ему, — велел Тако Кляче, а потом проорал: — Док!

Джонни сделал еще шаг и рухнул на пол. Он вопил: «Я ранен, Господи, меня подстрелили!» Кляча рванул к нему, Тако следом, и в этот миг по нам открыли огонь сверху. Мы должны были догадаться. Откуда взялись те пыльные солнечные лучи под куполом? Окон-то в куполе не было. Это были бойницы, пробитые в бетоне, внизу, там, где их скрывала стена вокруг внешнего балкона.

Кляча получил пулю в грудь и пошатнулся, крепко держась за «пилу». Эту пулю бронежилет остановил, но следующая попала ему в горло. Тако поднял глаза на лучи под куполом и рванулся за «пилой». Пуля попала ему в плечо. Две следующих ушли в стену. Четвертая разворотила ему лицо. Его челюсть повернулась, словно на шарнире. Он крутанулся на месте, поливая нас кровью и пытаясь махнуть нам рукой — мол, назад, — а потом у него взорвалась голова.

Меня кто-то ударил — на миг мне показалось, что это пуля, — а потом мимо промчался Фармацевт. Санитарная сумка слетела у него со спины и болталась на руке на одной лямке.

— Нет, нет, они наверху! — заорал ему Бигфут. Он схватил сумку за вторую лямку и дернул на себя нашего врача. Только поэтому Клейтон «Фармацевт» Бриггс по сей день топчет землю.

Пули стали рикошетить от пола, осыпая нас осколками. Пули попадали в коврики, поднимая фонтанчики пыли и разорванных волокон. Одна угодила в грудь скачущей лошади на гобелене. Другая — в журнальный столик, отчего тот завертелся вокруг своей оси. Моджахеды на балконе поливали нас непрерывным огнем. Я видел, как тела Клячи и Тако дергаются снова и снова; может, в них стреляли для перестраховки, а может, со злости (скорее всего — и то и другое). Вот только Джонни они не трогали; он катался по полу в луже крови и орал во всю глотку. Они запросто могли его добить, но не хотели: Джонни был приманкой.

Все случилось в считаные мгновения. Прошло от силы полторы минуты с тех пор, как Фут выбил дверь. Когда все летит к чертям, времени оно не теряет.

— Надо достать Кэппси, — сказал Хой.

— Они только этого и ждут, — возразил Динь-Динь. — Они не дураки, и ты дураком не будь.

— Он истечет кровью, если мы его бросим, — сказал Фарм.

— Я его притащу, — крикнул Фут и вбежал в дом, согнувшись пополам.

Он схватил Джонни за кольцо бронежилета и поволок. Пули сыпались на них со всех сторон. Он добрался до убитого пулеметной очередью моджахеда и поймал пулю в лицо: так пришел конец Пабло Лопесу из Эль-Пасо, штат Техас. Он перевернулся на спину, и повстанцы принялись фаршировать свинцом новую мишень. Джонни по-прежнему орал.


— Я смогу его вытащить, — сказал Динь-Динь.

— Фут тоже так думал! — крикнул Хой. — Эти черти умеют стрелять! — Он повернулся ко мне: — Что нам делать, Билли? Звать поддержку с воздуха?

Мы все понимали, что «хеллфайр» уничтожит моджахедов на балконе, но заодно прикончит и Кэппса.

— Я их сниму, — сказал я.

Не дожидаясь возражений — нам всем было уже не до того, — я побежал обратно через двор, скинув по дороге свой «M-4».

— Отходим, босс? — спросил Фарид.

Я ему не ответил, просто рванул через дорогу к недостроенному зданию. Двери не было. Внутри стояла темнота и пахло свежим цементом. Внизу оказался целый склад: консервы, сухпайки, шоколадки «Хершис». Палета колы, груда журналов (сверху журнал об охоте и рыбалке «Филд энд стрим»). Видимо, какой-то предприимчивый иракский таджир открыл здесь торговую точку.

Я побежал наверх. На первой лестничной площадке оказалось много мусора. На второй кто-то написал на стене баллончиком: «ЯНКИ, ВАЛИТЕ ДОМОЙ», — старый добрый лозунг, не теряющий с годами обаяния и актуальности. Из дома с куполом по-прежнему доносился шквальный огонь и крики Джонни Кэппса. Я не слышал, как словил пулю Пит Кэшмен, но он ее словил. Динь-Динь сказал, что перед смертью он крикнул: «Да ладно, я без проблем его вытащу — он уже близко!»

На четвертом этаже стен не было, и солнце ударило мне в лицо, точно кулаком. Я обогнул тачку с затвердевшим цементом, отпихнул в сторону какие-то доски и побежал дальше, дыша по-собачьи и обливаясь потом. На шестом этаже лестница закончилась, но это ничего — я оказался как раз на одном уровне с вершиной купола и видел балкон сверху.

Их было трое. Они стояли на коленях спиной ко мне. Я накинул ремень своей «M-24» на правое плечо, а ствол положил на торчавший из недостроенной стены кусок арматуры. Повстанцы веселились от души: смеялись и ободряли друг дружку, улюлюкали, словно пришли на футбольный матч и их команда выигрывала. Я взял на прицел голову первого моджахеда. Она, может, и не была размером с праздничную тыкву, но мишень все равно получилась отличная. Я нажал спусковой крючок — и вуаля, головы не стало. Только кровь и мозги стекали по закругленной стене купола. Двое оставшихся моджахедов переглянулись: что это было?!

Второго я тоже снял без труда, а третий улегся на пол, надеясь спрятаться за цементным ограждением балкона. Напрасно. Оно оказалось слишком низким. Я пустил ему пулю в спину. Он остался лежать на месте. Бронежилета на нем не было. Наверное, он думал, что со спины его прикрывает Аллах, но у Аллаха в тот день нашлись дела поважнее.

Я побежал вниз по лестнице и через дорогу. Фарид так и замер у ворот. Динь-Динь с Фармацевтом были в «Веселом доме», последний стоял на коленях рядом с Джонни. Он уже отрезал ему штанины. Осколки костей прилипли к ткани и торчали из кожи Кэппса. Динь-Динь орал в рацию — сообщал кому-то, что у нас потери, большие потери, квартал Лима, дом с куполом, пришлите вертушку, забирайте нас отсюда и т. д.

— Больно! — кричал Джонни. — Ох господи как больно КАК СУКА БОЛЬНО!

— Прими вот это, — говорил Фарм, протягивая ему таблетки с морфином.

— Ох господи лучше б я сдох лучше б они меня убили О БОЖЕ ПУСТЬ ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ!

Фарм открыл ему рот пальцами и запихнул туда таблетки.

— Разжуй — и увидишь Бога.

— Что у вас случилось, морпехи?

Я обернулся на голос Хёрста. Он все еще стоял, широко расставив ноги — косил под Паттона, говнюк, — но с лица заметно спал.

— А вы как думаете? — спросил Динь-Динь. — Фаллуджа случилась. Сэр.

Фарм сказал:

— Ему нужна кровь, и как можно быстрее, иначе





5




Билли выдергивают из Ирака звуки, которые он слышал в Ираке. Часть бесконечного музыкального сопровождения боевых действий в Лалафаллудже: рычит и скалится гитара Энгуса Янга в песне «Dirty Deeds Done Dirt Cheap»[55]. Похоже, Баки с Элис нагулялись по магазинам. Билли опускает взгляд на часы: пятнадцать минут четвертого. Он просидел за компьютером несколько часов и даже не заметил, как пролетело время.

Он дописывает последнее предложение, сохраняет файл, убирает ноутбук в сумку и уже собирается уходить, как вдруг его взгляд падает на картину, которую он снял со стены и перевернул, чтобы лишний раз на нее не отвлекаться. Он вешает ее обратно на крючок, наверное (нет, почти наверняка), потому, что до сих пор помнит завет сержанта «Апарыша» Аппингтона: нигде и никогда не оставляй следов своего пребывания.

Билли осматривает картину и хмурится. Куст-пес теперь стоит справа, а кусты-кролики — слева. Разве было не наоборот? И львы как будто стали ближе…

Да нет, просто неправильно запомнил, говорит он себе, но перед уходом из летнего домика все же снова снимает картину и ставит на пол. Лицом к стене.





6




Музыка звучит все громче по мере того, как они подъезжают к дому. Соседей здесь нет, поэтому слушать можно хоть на полную, если захочется. Видимо, Баки включил любимый сборник: «AC/DC» сменяется «Metallica».

Они привезли с собой новую машину — по крайней мере новую для них, — и Билли на минутку останавливается осмотреть ее издалека. Под верандой места больше нет, поэтому Баки и Элис оставили ее в начале подъездной дорожки. Это «додж-рэм», модель «Куод-кэб» начала XXI века, некогда синяя, а теперь по большей части серая. Следов «Бондо» вокруг фар не видно, но лопнувшее заднее сиденье залатано черной изолентой, а пороги проржавели насквозь. Как и кузов, в котором стоит древняя газонокосилка «Лоунбой» (с виду она даже старше, чем сама машина). Прицеп тоже есть, двухколесный и изрядно помятый. В нем пусто.

Когда Билли начинает подниматься на веранду, «Metallica» сменяется Томом Уэйтсом, хрипящим «16 Shells from a Thirty-Ought-Six». Билли замирает в дверях. Баки и Элис танцуют посреди гостиной. Она в новом топе, щеки раскраснелись, глаза блестят. С волосами, убранными в хвостик — точнее, в полноценный хвост, который доходит ей почти до поясницы, — она похожа на школьницу. Элис хохочет и явно неплохо проводит время. Может, она смеется над ужимками Баки (танцор он так себе), а может, ей просто хорошо.