Безразличные матери. Исцеление от ран родительской нелюбви

Дебора: «Я действительно думала, что все наладилось, как только перестала общаться с мамой. Особенно когда появились дети и у меня была своя семья. После рождения ребенка трудно представить, как кто-то, особенно твоя собственная мать, может причинить боль своей маленькой девочке. Ведь мы с этой женщиной были связаны одной пуповиной. Я была внутри нее. Мне знакомы эти чувства, когда ребенок растет в утробе, когда ты впервые видишь его лицо… Быть такой жестокой… Как она могла? Одна мысль об этом приводит меня в бешенство».



Дебора, как и другие избиваемые дочери, из-за причиненных матерью боли, издевательств и унижения носила в себе вулкан ярости. И теперь, увидев, как он извергается на ее собственного ребенка, она жила в страхе, что это может повториться. И страх был оправданным: без лечения сильные эмоции, вызванные физическим насилием, могут привести к тому, что дочери могут сами начать его применять.





Просто попросить прощения




Дебора понимала, что самой главной задачей было наладить отношения с дочерью. «Джессика фактически прячется от меня, – сказала она. – Она все еще боится, а я не знаю, что делать. Думаю, я нанесла ей травму».

Я предложила ей сначала попросить прощения. Извинения – лучшее, что вы можете дать ребенку, если были не правы. Это поможет дочери понять, что вы не боитесь быть уязвимой и честной, что вы достаточно уважаете ее для того, чтобы признать свои ошибки. Также целесообразно было бы попросить Джессику вести себя лучше. Я сказала: «Вы должны попросить ее уважать вас настолько, чтобы понимать, как много вы работаете и какой уставшей возвращаетесь домой, и что для вас очень важно, чтобы она убирала за собой беспорядок».

Позже Дебора сообщила, что извинения прошли «на ура». Когда она протянула к Джессике руки, дочь прибежала обниматься и расплакалась, а Дебора гладила ее волосы. Сейчас Дебора работает над тем, чтобы искоренить свой гнев, и на наших сеансах мы сосредоточиваем внимание и на ее гневе, и на ее горестях.





Двойное предательство: сексуальное насилие




Когда матери знают о сексуальном насилии по отношению к дочерям и ничего не предпринимают, дочери платят за это немыслимую цену. Сексуальное насилие ввергает дочерей в глубокий неизбывный стыд, который заставляет ощущать себя оскверненной, опозоренной и брошенной в одиночестве. Она воспринимает себя как «испорченный товар».

Даже после стольких лет открытого обсуждения данной темы для многих остается непонятной движущая сила такого преступления. Эта сила – не обязательно сексуального характера: ею может быть хладнокровная, калечащая юные жизни потребность во власти и контроле со стороны обидчика, использующего свое влияние, чтобы склонить к согласию жертву или даже жертв (он ведь может совратить не одну дочь). Он также может манипулировать или упрашивать: «Порадуй папочку» или «Давай я покажу, чего ожидать, когда ты начнешь встречаться с парнями», – заставляя дочь чувствовать себя активной участницей процесса совращения и возлагая на нее еще большее чувство вины и стыда, в то время как стыдиться надлежит исключительно ему.

Преступник знает, чего хочет, и получает это у невинной и беспомощной девочки трех, семи или тринадцати лет. Даже если он хоть немного осознает (трудно поверить, что он может этого не осознавать), что, оскверняя ее тело и все ее существо, он нанесет ей серьезную психологическую травму и раздавит ее своим предательством – предательством близкого взрослого человека, – ни одно из этих соображений не в силах его остановить. Инфантильный и неуверенный в себе, насильник несостоятелен и неуравновешен в личной жизни, независимо от того, чем он занимается во внешнем мире.

А как насчет матери, знающей или подозревающей, что происходит неладное, но продолжающей притворяться, будто все в порядке? Как и другие матери в этой главе, она чрезмерно зависима, боится бросить вызов обидчику, будь то ее муж, друг или другой член семьи, и не хочет и не может обеспечить дочери безопасность.

Сексуальное насилие случается только в неблагополучных семьях, где определение ролей и личностные границы совершенно размыты и нарушены. Мне довелось помогать большому количеству жертв насилия, сопровождая их на протяжении всего мужественного пути к восстановлению уверенности в себе, чувства собственного достоинства и, важнее всего, самоуважения. Для этой главы я выбрала показательный пример, представляющий ситуацию недопустимого соглашения молчаливой матери и насильника. Если вас домогались и не защищали, то, думаю, вы найдете здесь много совпадений с вашим личным опытом. И хочу заверить вас: вы тоже можете исцелиться. Этот процесс начинается прямо сейчас с того, что вы смело посмотрите в глаза прошлому.



Кэти: обиды, с которыми нужно разобраться

Кэти, нарядно одетая женщина тридцати трех лет, ведущая счета клиентов в рекламном агентстве, призналась мне в причине своего беспокойства. Ее периодически повторяющаяся депрессия заставляла страдать двух ее малолетних дочерей. Сама депрессия, как мудро подметила Кэти, была вызвана долгосрочными последствиями неизлеченного сексуального насилия, совершенного ее отцом. Ее история звучала знакомо.



Кэти: «Я боролась с этим всю свою жизнь. Отец начал приставать ко мне, когда мне было всего восемь. Это было ужасно… Я пыталась внушить себе, что могло быть и хуже, что другие страдали намного больше, но после рождения детей я заметила, что воспоминания стали ярче. В общем, мне становится очень грустно, и я здесь, потому что не хочу, чтобы дочки думали, что я переживаю боль по их вине. Я заметила, что у старшей дочери всегда болит живот, когда я в подавленном состоянии, будто она чувствует мою депрессию. Она не заслужила этого. Думаю, настало время понять, смогу ли я наконец разобраться с прошлым. Я много читала и с годами пыталась проработать это самостоятельно. Я думала, мне становится лучше, но я ошиблась. Я не покончила с этим».



Кэти правильно сделала, что пришла. Сексуальное насилие – единственный жизненный опыт, требующий профессионального вмешательства. У людей, прошедших через то же, что и Кэти, депрессия проявляется регулярно, как смена времен года. Но чем больше прорабатываешь ситуацию с хорошим психотерапевтом, тем меньше власти имеют воспоминания о насилии над вами. Прорабатывание проблемы – лучший подарок, который вы можете сделать себе и своей семье.

Я сообщила Кэти, что в качестве первого шага нужно рассказать о том, что именно происходило в доме, когда насилие появилось в ее жизни. Конечно, это было нелегко, но она собрала всю свою решимость и начала рассказ.



Кэти: «Ужасы начались, когда мне было восемь. Иногда мы смотрели телевизор на родительской кровати, и папа предлагал поиграть в игру “покатайся на лошадке”, и я прыгала на нем, как потом уже узнала, когда он был возбужден. Я сначала не понимала, что происходит. Потом он начал меня лапать и целовать и заставлял его трогать… Он не был внутри меня. Но это было ужасно, Сьюзан…»

Сьюзан: «Естественно. Вы были смущены. Вы были напуганы. И проникновение внутрь не обязательно для того, чтобы назвать это сексуальным насилием».



Сексуальное насилие охватывает целый спектр действий, включающих или не включающих в себя проникновение. Но все они основаны на злоупотреблении доверием и влиянием, чтобы принудить или завлечь жертву. Обнажение гениталий перед девочкой, ее ознакомление с порнографией, просьбы о раздевании и обнажении перед насильником входят в этот спектр, даже при том, что физического контакта как такового может и не быть. Когда же контакт происходит, насилие может принимать бесчисленное множество форм: прикосновение к детским гениталиям, ягодицам или груди или принуждение ребенка к тем же прикосновениям у взрослого; трение о ребенка; проникновение внутрь пальцами или объектами; оральный секс; наконец, половой акт.

Целиком и полностью ваше тело – сосуд, в котором вы обитаете, и все ваше существо ощущает внедрение и нарушение границ. Отсюда вывод: любые действия с ребенком, которые требуется держать в тайне, скорее всего, подпадают под понятие «сексуальное домогательство». Как и перечисленные выше примеры, это почти наверняка преступление.





Замалчивание, отрицание и обвинения





Насилие над Кэти длилось годами, и я спросила, говорила ли она кому-нибудь.



Кэти: «Отец предупреждал, чтобы я никому не говорила, но я рассказала маме, когда мне было десять. Я хотела, чтобы это прекратилось. Но она, по сути, ничего не сделала! Она поговорила с отцом, а он сказал, что больше так делать не будет и сходит к психологу. Все оказалось неправдой. Домогательства продолжились».



Любящая мать, зная, что ее дочь совращают, пришла бы в бешенство и приняла бы меры, чтобы покончить с насилием. «Если кто-нибудь дотронулся бы до моего ребенка, – сказала одна женщина, звонившая на радио, где я одно время вела передачу, – я бы захотела его убить и мгновенно вызвала бы полицию!» Это яркий пример матери-защитницы, и каждая дочь заслуживает такую мать. Но дочерей, матерям которых не хватает праведного гнева и сил, бросают на произвол судьбы, и их тело и все существо годами подвергаются покушениям.

Хуже, если неадекватная мать заставляет дочку чувствовать ответственность за насилие над собой, как мы наблюдали это в случае с Ниной. Слова разъедают как кислота, когда такие матери обвиняют во всем своих дочерей-жертв:

• Он бы никогда такого не сделал. Ты, должно быть, сама к нему клеилась.

• Ты могла остановить его, если бы хотела.

• Видимо, тебе это нравилось.

• Ничего бы не произошло, если бы ты не носила облегающие шорты.

Подобная мамаша способна откровенно отрицать существование насилия, говоря: «Ты все придумываешь, чтобы привлечь внимание», «Не может такого быть» или «Ты так говоришь, чтобы отомстить ему».

Если она и снизойдет до «защиты», то, скорее всего, это будут просто бесполезные советы вроде таких: «Повесь замок на дверь» или «Просто не попадайся ему на глаза».

Как вообще возможны подобные пособничество, отрицание и бессердечность?

Равно как и другие матери в этой главе, женщина, позволяющая насиловать собственную дочь, бездейственна, напугана и поглощена собой. Она может бояться того, что случится, если семья расколется. Она может бояться чувства стыда и вины, которые у нее возникнут, если кто-то узнает. Она может даже быть уверена в том, что насилие над дочерью – та цена, которую приходится платить за финансовое обеспечение семьи ее мужем, и бояться хаоса и последствий, если она решится предпринять меры.

В какие-то моменты она может даже ревновать дочь. Часто встречается ситуация, когда мать чувствует, будто дочь заняла ее место в браке, и видит в ней соперницу, ошибочно принимая грубую силу происходящего насилия за проявление именно сексуального интереса. Если отец успешен в своем деле, а таковы многие преступники, совершающие инцест, то мать не захочет отказываться от имеющихся благ вроде финансовой обеспеченности и большого дома, которые ей важнее собственной дочери.

У такой недееспособной матери почти полностью отсутствуют сочувствие и сострадание. А в эмоциональном словаре нет слов «любовь» и «защита».





Второй уровень предательства




Невозможно преувеличить влияние материнской реакции на то, как будет происходить исцеление дочери после любого вида насилия. Именно реакция матери определяет, что в результате будет думать дочь о том, что с ней произошло, и как она будет относиться к себе. Любящая мать верит словам дочери, уверяет ее, что она не сделала ничего плохого, и принимает меры, чтобы удостовериться, что такого больше никогда не повторится. Часто такими мерами становятся развод или арест обидчика. Если этого не происходит, дочь чувствует обиду, очернение и отчуждение: вот три «О» инцеста.

Изначально Кэти пыталась справиться с ситуацией, замкнувшись в себе. Как некоторые жертвы, она стала прятаться за стеной лишнего веса, ошибочно полагая, что он сделает ее менее привлекательной, и ей, следовательно, будет спокойнее.



Кэти: «Длительное время меня совсем не интересовали свидания. Да и кто захочет встречаться со мной? Я была той девочкой, с которой собственный отец вытворял ужасные вещи. Я ела, чтобы заполнить пустоту и одиночество. Я никому не доверяла и постоянно была под воздействием стресса. В колледже я сильно набрала в весе и стала еще хуже относиться к себе. Я прошла терапию от депрессии и умудрилась сильно похудеть, но все еще была уверена, что меня никто никогда не полюбит…

После колледжа меня пригласили на стажировку в рекламное агентство, и случилось чудо».



На работе Кэти подружилась с Итаном, добрым и забавным. Их тянуло друг другу, и вскоре они стали встречаться.



Кэти: «Итан – замечательный. Знаю, что ему больно осознавать подробности моего прошлого. Он наслышан о нем за тринадцать лет наших отношений и всегда был рядом, пока я старалась встать на ноги. Он просто мой ангел-хранитель».



Но даже с любовью и поддержкой Итана она не могла точно знать, в какой момент ее настигнут воспоминания о насилии, отошедшие на второй план в начале новых отношений. Они вспыхивали после рождения каждой из дочек, а иногда в тех случаях, когда муж купал и одевал девочек. Такое часто встречается: рождение детей – один из самых мощных стимулов возвращения плохих воспоминаний. Другими стимулами могут быть смерть родителя, сцена насилия в кино или телешоу или просто достижение дочкой того возраста, когда к вам впервые было применено насилие.



Кэти: «Мама считает, что мы должны забыть об этом, и недавно сказала мне, что не будет об этом говорить, потому что ей стыдно. Но она не знает, что такое стыд. На данном этапе моей жизни я не хочу слушать ее отрицание и негатив. Она ведет себя так, будто ничего не произошло. Я тоже хочу забыть об этом, но она не хочет мне помочь. И меня это бесит. Говорят, перед тем, как двигаться дальше, нужно простить. Мне бы очень этого хотелось».

Сьюзан: «Твоя мать поступила отвратительно, Кэти, и не нужно ее прощать, что бы ни говорили тебе другие. Но тебе действительно нужно освободиться от предательства, которое она совершила и которое имеет над тобой власть и контроль. Прощение – не волшебная палочка, помахав которой можно изменить все, особенно когда твои родители не сделали ничего, чтобы взять на себя ответственность за свое разрушительное поведение».

Кэти: «Спасибо, что сказали это. Теперь, когда у меня две прекрасные дочки, негодование так и вылезает наружу. Я никому не позволю трогать моих детей. Я никогда не поставлю их в ситуацию, где кто-то даже чисто теоретически может причинить им вред. Думаю, моя задача – понять, почему моя мать не сделала того же для меня…»