Безбилетный пассажир

На следующий день я опять из принципа надел шапку, но в школу пошел окольными путями, минуя базар. На подходе к школе меня подкараулил мой друг Шурик Муратов. Шурик предупредил: Пипин узнал, что я здесь учусь, и теперь они ждут меня во дворе. И вместо школы я пошел к бабушке Буте. Пипина посадили через неделю, но я все равно продолжал ходить к Буте – мне у бабушки было хорошо. Так и ходил к ней три недели, пока мама меня не застукала (об этом позже).

А конфликт с Пипином Коротким завершился так. Летом сорок второго я каждый день ходил на купальню. Там был бассейн и вышка, и я стал заниматься в секции плавания. А когда бассейн закрыли на чистку, я стал ходить купаться на Куру. Поскольку вещи на берегу оставить нельзя, шел босиком и в коротеньких штанишках, в них и купался. Пока идешь обратно – все высохнет (самое неприятное – идти босиком по расплавленному от жары асфальту).

На берегу Куры блатные играли в зари (кости). Я наблюдал за игрой издалека: интересно, перед игроками лежали пачки денег, часы, кольца.

Среди игроков был и Карло – рецидивист, который жил в угловом доме в нашем переулке. Играл он на кресты: я и сейчас их помню, тяжелые, золотые (наверное, музей ограбил). И все время проигрывал. А как-то раз он подозвал меня:

– Иди сюда! Кинь.

Рука фраера считается счастливой. Я кинул – вышло шесть и шесть. И дальше мне везло. В тот день мы выиграли кучу денег, но мне он дал всего рубль на стакан семечек: «Деньги портят людей».

На следующий день утром слышу крик:

– Гия!

Выглянул – стоит Карло:

– Пошли купаться! – и подмигнул. Конспиратор!

Я поскорее выбежал из дома, чтобы наши не увидели, с кем я дружу. И мы пошли на Куру – кидать кости.

Так я ходил с Карло на берег Куры несколько дней.

Мне везло, семечками я был обеспечен. Но мне все это совсем не нравилось. Страшно с блатными, да и противно: они играли на все. Так, раз при мне один проиграл собственное ухо, достал финку, отрезал его и кинул. А другой проиграл сестру. Не знаю, отдал он ее выигравшему или нет, – ни тот, ни другой больше не появлялись. И еще я очень боялся заразиться от ростовского вора Целки – он болел гнойным сифилисом, и у него была дыра вместо носа. (В Тбилиси и своих блатных хватало, а во время войны понаехали и воры из Одессы, из Ростова, Киева и других оккупированных городов.)

А на третий день там появился и мой враг Пипин Короткий (блатные его выкупили из тюрьмы). Он со свитой шел по берегу в нашу сторону. Я хотел смотаться, но Карло не пустил меня: «Не дрыгайся. Играй». (Он знал про папину шапку.) Когда Пипин подошел и хотел было расправиться со мной, Карло сказал: «Пипин, этот пацан со мной». А Пипин сказал, что он этого не знал, и даже пожал мне руку. Карло был, наверно, намного главнее Пипина Короткого.

На следующую зиму я спокойно ходил в школу в папиной шапке мимо блатных у Верийского базара, и никто меня не трогал.

А потом и в Москве я в папиной шапке ходил и в школу, и на каток, и в институт, и в ГИПРОГОР, и на «Мосфильм». И если бы не эти хулиганы-медведи, носил бы ее до сих пор и оставил бы в наследство внуку Петьке.

Очень добротная была папина шапка.

Между прочим. В тот же день, когда я встретил Пипина, кто-то увидел, что недалеко от берега течение несет тело утопленника. Блатные вытащили синее распухшее тело на берег и стали выбивать золотые зубы, ударяя камнем по разложившимся губам… Я спать не мог – мне все снился этот утопленник.

После этого везти мне перестало, и Карло больше меня не звал. А тут и купальня открылась.

Последний раз Карло я видел в апреле сорок второго, когда мы с Шуриком Муратовым (уже после его возвращения из Ирана) помогали его отцу строить дом. Дом отец Шурика строил на краю оврага. Мы услышали выстрелы, побежали смотреть – по другой стороне оврага бежал Карло, за ним – двое, кричат: «Стой!» и стреляют. Карло захромал и упал. Преследователи подошли, взяли Карло за ноги и потащили…





Спасибо товарищу «Сталину»




Когда мы шли от острова Жохова, ударили морозы и «Леваневского» затерло во льдах. К нам на подмогу с острова Врангеля вышел ледокол «Сталин» – его почему-то забыли переименовать. Пока он шел, у нас кончился хлеб и почти кончилась пресная вода – осталось только на питье, а для всего остального (постирать, побриться) использовали морскую, соленую. Умываться соленой водой еще ничего, бриться хуже, – порежешься, потом порез долго не заживает. Мы хотели отпустить бороды, но Конецкий сказал, что нельзя: появиться в кают-компании небритым – проявить неуважение к капитану.

Делать было нечего, и помполит (помощник капитана по политическому воспитанию, главный идеолог на корабле) устроил нам творческую встречу с матросами и попросил нас рассказать, как делается кино. Мы рассказали.

– Вопросы есть? – спросил помполит.

Пауза. Потом поднялся молоденький матрос:

– Простите, если я правильно понял, то сценарист написал сценарий, оператор снял это на пленку, художник построил декорации, композитор написал музыку, актеры сыграли, директор отвечает за деньги. Так?

– Так.

– Тогда такой вопрос – а что делает режиссер?

Мы стали объяснять, запутались… И матросы поняли, что режиссер – как помполит на корабле: должность большая, зарплата высокая, а делать нечего.

Чтобы разрядить обстановку, помполит попросил рассказать, о чем будет наш фильм. Я рассказал.

– Ну как, нравится?

– Нравится, – вяло похвалили матросы. – Но лучше бы сняли про красивых женщин, рестораны с музыкой и пляж в Сочи…

Вечером к нам в каюту зашел старпом Геннадий Бородулин, с которым мы за время плавания подружились. Хотя на корабле был сухой закон, он его нарушил и принес бутылку спирта. Выпили. Бородулин сказал, чтобы мы не расстраивались:

– Ребят можно понять. Четвертый месяц в море. А сюжет у вас нормальный. Женщины только не хватает.


– Как нет? А Мария?

– Мать сына боцмана? Не то – она в возрасте. Надо молодую, красивую.

– Не обязательно.

– Давай проверим.

Бородулин повел нас в радиорубку и попросил радиста связать его с Новой Сибирью:

– Новая Сибирь, Новая Сибирь, я «Леваневский», – начал вызывать Комаров в микрофон. – Как слышите? Прием.

– Я Новая Сибирь. Слышу вас, «Леваневский», прием.

Комаров передал микрофон Бородулину.

– Новая Сибирь, у нас на борту Тимофеева. Она просит подтвердить условия. Как понял? Прием, – сказал Бородулин.

– Ничего не понял. Какая Тимофеева?

– Лидия Петровна, сорок первого года рождения (в то время 21 год), выпускница кулинарного техникума. Следует по вашему запросу к вам на станцию помощником повара. Просит подтвердить двойной оклад, полярные и трехмесячный отпуск. Прием!

– Что-то путаете вы и ваша Тимофеева. Мы никаких запросов никому не посылали. Конец связи.

– И что мы проверили? – спросил я.

– Это только конец первого акта, – улыбнулся Бородулин. – Антракт.

Антракт был недолгим.

– «Леваневский», «Леваневский», я остров Беннет! Как слышите, прием? – заговорила рация.

– Вас слышу, прием.

– Ошибка в предписании! Помощника повара запрашивали мы! Как поняли, прием!

– «Леваневский», я Новая Сибирь! На связи начальник станции. Товарищ, который с вами говорил, не в курсе, он гидролог. Беннет врет! Тимофееву мы вызывали! Как поняли, прием?

– «Леваневский», я Айон! Как слышишь, я Айон!

– Слышу тебя, Айон.

– Соедини с Тимофеевой.

– Что я тебе, телефонистка?

– Тогда срочно сообщи – Айон предлагает ей должность помощника повара и фельдшером по совместительству! Как понял, прием!

– Айон, я Новая Сибирь. Какого хера ты лезешь! Мы человека вызывали, он к нам едет! Мы ему двойной оклад даем!

– «Леваневский», я Беннет. Скажи Тимофеевой, берем ее шеф-поваром и заместителем начальника станции. С оплатой годичного отпуска!

– Беннет, что ты несешь, твою мать! Какой замнач? Вас там всего двое!

– Ну как, – спросил нас Бородулин, – достаточно? Или продолжим радиопостановку?

– Достаточно, – сказал Конецкий. – У меня был в первом варианте подобный эпизод.

– Тогда финальный монолог. – И в микрофон. – Айон, Сибирь, Беннет! Довожу до вашего сведения: только что получена радиограмма. Начальник Главсевморпути товарищ Афанасьев предлагает Тимофеевой должность своего первого заместителя и по совместительству – директора столовой. С полной оплатой бессрочного отпуска. Тимофеева берет тайм-аут для принятия окончательного решения. Конец связи. Отключайся, – сказал Бородулин радисту.

И тут действительно пришла радиограмма: «Режиссерам Георгию Данелия и Игорю Таланкину. В связи с возможной поездкой на фестиваль в Акапулько срочно прибыть в Москву. Директор «Мосфильма».

Через три дня пришел «Сталин», вызволил нас изо льдов, и «Леваневский» пошел домой – в порт приписки Мурманск. Спасибо товарищу «Сталину»!

Чтобы мы с Таланкиным быстрее добрались до Москвы, Конецкий попросил капитана высадить нас на Диксоне.





Серые тени