Без воды

– Но разве человеку не свойственно всегда надеяться на лучшее, когда речь идет о его собственных детях?

– Она не мой ребенок.

– Но Долан-то твой.

– А что, и Долан у нас, оказывается, имеет склонность к обморокам? Вот не знала!

Она даже слегка подтолкнула сына локтем. Это была хорошая шутка. Но Долан, видимо, чувствовал себя слишком взрослым, чтобы позволить матери превратить его в своего союзника, а потому никак не отреагировал и сидел, уставившись в чашку с кофе.

Прения в ассамблее не возобновились, пока Нора не вышла из кухни. Уже в коридоре она услышала заметно окрепший голос Эммета:

– Что я хочу сказать: тяжелая жизнь для крепких, грубых людей предназначена. Для крепких и грубых женщин – а это особый сорт, Джози к нему отношения не имеет.

У Норы возникло ощущение, будто все в ней, каждую частицу ее тела, переломали. И Эммет, конечно, имел в виду отнюдь не расхожую истину – каждый хочет для своих детей лучшего, – а нечто совсем иное: для настоящих леди каждый хочет самого лучшего, и каждый хочет для своих сыновей настоящих леди, а не «крепких и грубых женщин».

Но разве когда-то он не считал ее, Нору, настоящей леди?

Может, и нет. Когда они познакомились, у нее не было ни дуэньи, ни пожилой компаньонки, так что ухаживание Эммета не было затруднено обычными формальностями. Да и брак они заключили по любви – и эта любовь в период их молодости оказалась достаточно сильной, чтобы они смогли вынести даже смерть своего первенца. Но отчего-то с течением лет Эммет перестал воспринимать ее так, как воспринимал когда-то, хотя она всегда подозревала, что с ним это может произойти. И вина тут была не только его. Норе действительно пришлось закалить, даже в известной степени ожесточить свой характер, готовясь к той жизни, которую он ей предложил и в которую она, не раздумывая, за ним последовала. Да, ей пришлось стать «крепкой грубой женщиной»; она вовсе не была какой-нибудь Либби Кастер[49], способной преспокойно есть ложкой черную икру из банки и смотреть, как рядом людей порют за кражу куска ветчины. Даже если б она и захотела остаться нежной и мягкосердечной, работа на ферме все равно бы ей этого не позволила. С этой работой едва могли справиться они вдвоем – оба в самом расцвете сил. Нужно было пахать, сеять, ставить ограду, строить дом. Десма, мать Норы, миссис Харриет – все они были вынуждены изменить свой характер, сделать его более твердым, даже жестким, вот и Норе тоже пришлось стать такой, и о ней уж никак нельзя было сказать, что она не выдержала испытаний, что трудная жизнь ее сломила, что ей непременно нужно обеспечить более легкое и комфортное существование. Смерть Ивлин наполнила ее даже более острым осознанием поставленной цели. Будь все время занята делом или сойдешь с ума, твердила она себе. Будь постоянно занята чем-то нужным, иначе тебя назовут сумасшедшей. И весь тот тяжкий период она испытывала уверенность в том, что трудности только укрепляют их с Эмметом союз. Да, она была уверена, что так Эммет скорее разглядит, какая она на самом деле. Может, она и не слишком красивая и уж точно не слишком хрупкая и деликатная. Но такая, как она, точно достойна той жизни, которую он ей когда-то предложил.

И вот теперь во время самой обычной болтовни на кухне – тысячи подобных бесед Эммета с сыновьями Нора и раньше подслушивала, хихикая вместе с Ивлин, – Эммет ухитрился разом выказать к ней, своей жене, полное пренебрежение. Он, значит, не только не видит в ней настоящей леди – он даже не станет затруднять себя подобным сравнением. Да, за долгие годы тяжкого труда она стала выносливой, упрямой, своевольной, крепкой – что-то вроде рабочего мула, – и в итоге ее муж, с которым она прожила двадцать лет, вслух перечисляет своим сыновьям то, чего бы он для них хотел, и в этот перечень не входит такая спутница жизни, как их мать, зато чуть ли не на первом месте стоит переезд в места с более благоприятным климатом, и все это ради того, чтобы сохранить привязанность какой-то девчонки, не обладающей и половиной тех достоинств, которыми обладает она, Нора.

Да, конечно, с точки зрения Эммета, любые трудности можно разрешить, если вовремя смотать удочки. В конце концов, от любой неудачи можно убежать. Потерпев неудачу в Балтиморе, человек может перебраться в Айову. Потерпев неудачу там, может переехать в Вайоминг, а потом и на юго-западные Территории. Завести там стадо. Начать выпускать газету…

Из собственных неудач ему удалось создать некое великое приключение. С тем же успехом он создаст и новое, если Амарго потерпит крах.

Но здесь, в Амарго, между прочим, есть еще и Нора – тридцати семи лет от роду, с дочерью-призраком, живущей в ее душе. Смерть разлучила их, когда девочке было всего лишь пять месяцев, но ее дальнейшая жизнь тем не менее продолжалась в воображении матери, и ее неизменное присутствие Нора чувствовала в каждой потолочной балке, в каждом зеркале, в каждом углу этого дома, ибо Ивлин тоже была личностью незаурядной и достаточно жесткой, и причина тому – ее короткая жизнь и смерть, а также то, что она была создана по образу и подобию самой Норы. Да ее дочь и не могла стать иной.

В течение месяца каждый гость, перешагнувший через их порог, неизменно выслушивал длительное перечисление всех тех событий, которые предшествовали знаменательному обмороку Джози Кинкейд.

– Сперва ведро на землю упало, – рассказывал Эммет, – а следом и Джози, да лицом прямо в грязь. Это произошло так внезапно, что я решил: она просто меня разыгрывает. Это уж потом, по дороге домой, я понял, что дело куда серьезней. Не так-то просто оказалось даже из ущелья ее вытащить. Вы туда когда-нибудь спускались? А знаете, как далеко оттуда до нашего дома?

Услышав, как Эммет слово в слово повторяет ту же историю – наверное, уже раз в пятнадцатый! – целой толпе горожан, Нора в итоге потеряла терпение.

– Ты тащил эту девчонку – одни мощи в сущности – всего лишь с полмили вверх по склону холма, – сказала она, – но так об этом рассказываешь, будто ты просто Пол Буньян![50]

Сравнение, разумеется, вызвало смех – хотя Эммет даже не улыбнулся.

– Как тебе не стыдно! Это убожество – так ревновать к ребенку, – сказал он ей потом.

– В таком случае мы оба разочарованы, – пожала плечами Нора. – Оказывается, я замужем за человеком, для которого поднять упавшую в обморок девушку и пронести ее полмили на руках – это подвиг, достойный бесконечного общественного обсуждения.

Эммет спокойно сидел рядом на кровати, но спиной к ней; одна подтяжка перечеркивала его плечо. Такова была его новая привычка – вести себя сдержанно, ожидая ответа.

– Не сомневаюсь, что Харлану Беллу для доказательства собственной доблести не требуются упавшие в обморок девушки, – промолвил он наконец. – Однако нам, простым смертным, приходится подкреплять свое реноме чем только можно и повсюду.

Вступать с ним в спор по этому поводу было абсолютно бессмысленно. Защищая Харлана Белла, победить Эммета в споре было невозможно, и если Эммет действительно был настроен на серьезный разговор, то ему для начала не следовало бы примешивать туда шерифа. Она не была ревнива. И не верила в то, что между Эмметом и Джози какие-то не совсем правильные отношения. И совсем не думала, что Джози – такая уж неподходящая пара для Долана, хоть и подозревала, что если эти двое действительно когда-нибудь станут парой, то уже через неделю их дом будет уничтожен в результате какой-нибудь незначительной домашней катастрофы, которой с легкостью можно было избежать.

Нет, у нее просто не хватало слов, чтобы выразить собственные чувства. Двадцать лет назад они, Нора Фольк и Эммет Ларк, заключили брак по любви – во всяком случае, они оба считали это чувство любовью или, по крайней мере, некой неудержимой надеждой на то, что оба скроены из одной материи, благодаря чему можно даже жизнь на краю света превратить в замечательное приключение. Одно такое приключение у него на счету уже было, у нее пока нет. И вот теперь, надеясь на лучшее будущее для их сыновей, Эммет отмерил и взвесил те годы, что они провели вместе, и счел, что для счастья этого недостаточно.

И если б ему сейчас дали возможность заново прожить свою жизнь, он, наверное, и не подумал бы выбирать себе в спутницы Нору.

Вот чего не знали ни Роб, ни Долан, ни Джози, ни все те люди, что без конца обсуждали новость об исчезновении Эммета. Если его задержка в Кумберленде не связана с каким-то ужасным несчастьем или невезением – а она точно с этим не связана, Нора прямо-таки нутром чувствовала, что ее «вторая половинка» жив и здоров, – то она могла быть вызвана неким импульсивным решением. И темой замечательных приключений. Она никогда не чувствовала большей уверенности, что тогда Эммет не стал ничего писать на том столбе; а это значит, что сейчас он, скорее всего, просто спустил свою повозку в первую же канаву, сел на коня верхом и поехал дальше – мимо Кумберленда, мимо Джентри, мимо Бафорда и Крузеса, через границу, выбросив всю их совместную жизнь в синие груды пустой породы близ города Сонора.



* * *

Совместными усилиями Тоби и Джози привели холодный сарай над ручьем в относительный порядок. Все, что еще можно было спасти, они выложили на стол. Остальное годилось только на выброс: осколки стекла, подавленные и испорченные фрукты, разбитая пополам бутыль из-под виски. Тельце мертвой птицы, затоптанное и завернутое в ее собственные крылья, лежало на клети, как на алтаре, и было обложено подсохшими цветами чертополоха.

– Тоби… будь добр, похорони наконец эту чертову птицу. Пожалуйста!

Мальчик посмотрел на Нору с явным разочарованием и тревогой:

– Она еще не готова, мама!

Махнув рукой, она велела ему идти в дом и присмотреть за бабушкой. Тоби покорно потащился туда, но шел неуверенно, то и дело оборачиваясь и поглядывая на мать с чем-то вроде подозрения.

Джози собирала по углам куски какой-то изорванной одежды. В воздухе все еще висел запах маринада, как напоминание о самых трудных днях лета, когда в жару топится дровяная плита и от одного этого можно запросто превратиться в головешку, глаза слезятся в облаках кипящего на плите уксуса, бесконечные банки готовых консервов горой громоздятся на столе, мокрая рубашка противно липнет к спине, а Джози на коленях выгребает из плиты золу и снова подкладывает туда дрова – и что в итоге?

– Странно, что в городе о подобных налетах никто не слышал, – буркнула Нора.

– Я не врала! – вдруг быстро сказала Джози.

– Что, прости?


– Я не врала, когда сказала, что бабушка сама умеет передвигаться!

– Но ведь даже тебе, конечно же, ясно, что этого не может быть.

– Ясно-то ясно, мэм. Только я говорю чистую правду.

– Из-за твоих фантазий и суеверий мы все теперь выглядим безмозглыми болванами.

– Ей-богу, миссис Ларк, она умеет самостоятельно передвигаться! Честное слово! Уж о миссис Харриет я бы точно врать не стала. Как и о том заблудившемся человеке. Или о том чудовище.

– Нет, все-таки тебя сто лет назад надо было отсюда куда-нибудь отправить! – рассердилась Нора. – Ну что ты все время твердишь, будто нас кто-то преследует? Да еще и Тоби всякой чепухой пичкаешь?

– Честно говоря, мэм, я думала, вы меня уже прогнали – просто мне об этом еще не сообщили. Особенно если учесть, что я работаю, а вы мне неделями жалованье не платите. – Джози одну за другой выжимала над ведром насквозь промокшие тряпки. – Но мне, конечно же, приятно слышать, что у меня еще есть время исправиться.

Нора внимательно оглядела ее с головы до ног. Однако не обнаружила в ее пылающем от жары личике ничего похожего на вызов.

– Здесь у нас существует вполне определенный порядок, а плату ты скоро получишь, – поспешила сказать Нора, и Джози охотно ей поверила. Жаловаться она, собственно, и не собиралась.

– Конечно. Да и на что они мне здесь, деньги-то?

– Так, может, ты поэтому и оставила дверь холодного сарая открытой? В качестве упрека?

– Что вы, мэм… как вы могли подумать! Нет, вы мне просто сердце этим разбиваете! Вчера все были так ошарашены поступком мистера Долана, у меня так даже в голове помутилось, вот я и не поняла, как много времени прошло. А солнце-то уже село, и мне стало боязно наружу выходить… В общем, вот она, правда.

– Кстати, ты затронула весьма важную тему, – сказала Нора. – Ты прекрасно знаешь, что Тоби плохо видит, что у него с одним глазом беда… – Джози согласно закивала; это она очень хорошо знала, ведь именно она ездила за Доком Альменарой, когда с Тоби беда случилась. – И я понимаю твое искреннее желание его побаловать, приласкать…

– Я его всем сердцем люблю!

– …но именно поэтому ты не должна подыгрывать его дурацким выдумкам!

– Мэ-эм?

– Да-да, Джози!

– Но он очень боится.

– Без причины. Вся эта чушь насчет чудовища станет поистине вредоносной, если мы все станем всяким фантазиям потакать. – Интересно, подумала Нора, а у Джози хватит мозгов, чтобы догадаться, что сейчас я уже, пожалуй, сама себя упрекаю? Ведь, в конце концов, не Джози лазила с ним по ущелью сегодня утром, не Джози забралась в колючие заросли, делая вид, будто старательно ищет там некие следы. Не Джози, а я сама вызвалась сыграть для Тоби эту пантомиму. – Ты же девочка сообразительная, – льстиво сказала она, сама себе не веря. – Я уверена, что ты можешь помочь мне избавить нашего мальчика от этих нелепых фантазий.

Джози задумалась.

– Вы хотите, чтобы я ему солгала?

– Я хочу, чтобы ты сыграла вполне определенную роль в том, чтобы вместе со мной заставить его понять, что никакого чудовища не существует.

Джози посмотрела на нее – как-то по-настоящему посмотрела. Словно только сейчас до нее дошло, что они обе пытаются перехитрить друг друга. Впрочем, и сама Нора слишком поздно это поняла.

– Но, миссис Ларк, – твердо заявила Джози, – оно на самом деле существует. Я его видела.

Нора с облегчением вздохнула, почувствовав, что гнев, охвативший ее вначале, уже уступил место усталости, разочарованию и опьяняющему запаху маринада, царившему в холодном сарае.

– И что же, оно мимо твоего окна пролетело? – устало пошутила она.

Она опустилась на колени и потянула на себя сетку с грудой битого стекла. Бутыль из-под виски окончательно развалилась. «Что же это такое? – думала Нора. – Ведь тут, кажется, все совершенно очевидно. Однако Джози снова темнит».

– Нет. Оно было в точности таким, каким его Тоби описывал.

Нора потянулась, покрутила головой, чувствуя, как затекла шея. Тоби никогда не говорил ей, что видел чудовище. Все его рассказы сводились к описанию оставленных чудовищем следов. Были, правда, еще какие-то неясные упоминания о незнакомом запахе, словно прилипшем к зарослям виргинской черемухи, которая разрослась вокруг бывшего огорода Флоресов, однако Нора решила, что это, скорее всего, запах очумелого лося в период гона.

– И как же он его описывал? – спросила она.

Джози тут же с энтузиазмом принялась рассказывать: оно огромное, на ногах у него будто гофрированные оборки, а за спиной большие сложенные крылья. В общем, зрелище такое невероятное, что Тоби собственным глазам не поверил и даже подумал, что братья, должно быть, правы, когда над ним подшучивают. Вот только ей, Джози, страшно жаль, что старшие братья так грубо с мальчиком обращаются, вот она и решила просмотреть все имеющиеся в доме книжки сказок, чтобы определить, какая картинка могла навести Тоби на мысль о существе, образ которого настолько укоренился в его душе, да только ничего подходящего так и не нашла. Однако она ни за что не хотела оставлять Тоби в таком расстройстве, когда он даже себе самому толком поверить не мог, но все же продолжал твердить, что видел чудовище. И на призрак оно было совсем не похоже, так что мальчик решил, что, может, оно ему просто приснилось.

– Вот именно! – вставила Нора.

– Нет, мэм.

А потом она, Джози, собственными глазами увидела это чудовище. Она долго не могла уснуть – такое с ней иногда бывает – и чувствовала себя ужасно одинокой здесь, вдали от привычного городского шума. Она села в кровати и, даже не посмотрев, который час, отодвинула занавеску. За окном сияла лунная ночь – это ведь было пару недель назад, как раз в полнолуние, – и вдруг из-за боковой стены амбара выползла чудовищная черная тень. Такого огромного существа Джози никогда в жизни не видела: его гигантские крылья, сложенные за спиной, почти касались окон верхнего этажа.

– Поразительно, как это ты не закричала, – язвительно заметила Нора.

– А я закричала – про себя. И все время кричала, кричала там, внутри, словно кто-то разрывал в клочья мое бедное сердце. Только вот голос мой словно в горле застрял. – Джози тогда показалось, будто не только ее голос, но и все прочие звуки мира это огромное черное нечто как бы всосало в себя. И она подумала: вполне возможно, уже одно то, что она это чудовище видит, означает, что она попала в царство мертвых, а значит, больше не может считать себя живой…

– Но вот же ты, прямо передо мной, – насмешливо прервала ее Нора, несколько разочарованная этим рассказом.