Без подводных камней

– Ладно, хорошо, пусть так, а если она симулировала сумасшествие в роддоме?

– Зачем? – пожала плечами Ирина. – Дай-ка на всякий случай поведу себя неадекватно, а то вдруг через тридцать лет муж бросит меня ради молодухи, так будет с чем под дурочку закосить, когда я убью ненавистную соперницу? Как-то сложновато, не находите?

– Я имею в виду, что ребенка реально подменили.

– Но…

– И научная гипотеза тоже могла быть не такая идиотская, как хотели нас убедить этот лощеный завкафедрой и лучшая подруга. Мы же не услышали ни слова по существу, только горячие уверения, что теории Гаккель представляют собой тупость и мракобесие.

Светлана Аркадьевна быстро нарисовала на листе бумаги человечка, горящего на костре, а рядом инквизитора в остроконечной шапке. Получилось очень забавно, в стиле французского карикатуриста Жана Эффеля, альбом которого «Сотворение мира» Егор обожал разглядывать, когда был помладше.

– Как вы хорошо рисуете, – удивилась Ирина.

– Спасибо, – смутилась Светлана Аркадьевна и деловито заговорила: – Я хочу сказать, что не было никаких идей, они просто разыграли перед нами спектакль. Да, что-то такое, наверное, произошло в роддоме. Может, детская сестра один раз положила ребенка на соседнюю кровать или рассказала, что чуть не перепутала младенца, но вовремя спохватилась. В общем, какое-то незначительное событие, вызвавшее у неуравновешенной и капризной профессорской доченьки бурную реакцию.

– А это возможно, – протянула Ирина.

– Ну конечно! Отряхнули от нафталина ту древнюю истерику и подумали, а почему бы не вырядить нашу дорогую Лерочку в сумасшедшие? В быту она известна разумным поведением, тут не подкопаешься, зато можно сказать, что она на работе несет полнейший бред и свято в него верит. Специальность-то сложная, лишь профессионал может оценить научную ценность этих высказываний, которые существуют только в лживых показаниях начальника и подруги. Я ведь тоже научный работник и знаю, что идеи фиксируются и документируются, и коль скоро Валерия Михайловна занималась на кафедре бумагами, то порядок был ей прекрасно известен. Подаются заявки на исследования, ты со своими теориями выступаешь не только в курилке, но и на заседаниях кафедры, которые ведутся под протокол.

Шубников вдруг оглушительно заржал и сказал, что у них на кафедре было не так. Бумаги валялись в виде скомканного шара на подоконнике, и разобрать их мог бы только опытный криминалист или археолог. Протоколы заседаний кафедры за последние пять лет писались с потолка в ночь перед проверкой, но обычно обходилось ящиком коньяка и хорошей закуской. «Но это у нас, – тут же поправился он, – мы же хирурги, животные, а у настоящих ученых все по-настоящему».

В словах Светланы Аркадьевны было больше здравого смысла, чем Ирине хотелось. Действительно, какой-то след в кафедральных бумагах идеи Гаккель должны были оставить, даже если документы ведутся абы как. В конце концов, никто не мешал Валерии Михайловне оформить свои мысли в виде тезисов для очередной конференции. Ирина едва не хлопнула себя по лбу от внезапной догадки: как она упустила, что шизофреники, одержимые манией, невероятно активны! Они никогда не ограничиваются разговорами с подругой и непосредственным начальником, нет, обязательно идут по инстанциям. От них стонут редакции журналов «Наука и жизнь», «Техника – молодежи», «Знание – сила» и прочих научно-популярных изданий, не найдя понимания в своем коллективе, маньяки прогресса осаждают ведущие учреждения страны, обивают пороги горкомов партии, требуя справедливости.

За Валерий Михайловной ничего подобного не замечалось. Или было, просто следователь не посчитал нужным подкреплять версию об ее невменяемости описанием совершенных ею нелепых поступков?

А если действительно они сейчас видели спектакль для доверчивых судей, парад лжесвидетелей, которых невозможно разоблачить и привлечь к ответственности. Никогда ты не докажешь, что Валерия Михайловна не высказывала никаких бредовых идей. Даже если сама Гаккель признается, что в жизни не занималась научными изысканиями самостоятельно и молчала в тряпочку, Огонькова с Шацким сделают круглые глаза: «Ой! А мы тебя не так поняли! Вот мы дураки какие!» Показания начмеда роддома? В истории родов острый психоз не зафиксирован, значит, теперь слово против слова, и правды не найти. Нянечка скажет, ничего не было, а ей возразят, что ты не помнишь. Ну и так далее…

Получается что? На доследование и повторную экспертизу? Но это удар по репутации психиатров, не говоря уже о том, что судья Ирина Андреевна себя выставит вздорной и непрофессиональной особой, которая мечтала свалить домой пораньше и во время заседания не обратила внимания на некоторые несостыковки. Ведь можно было спросить у Валерии Михайловны, в какие научные издания она посылала статьи и тезисы со своими гипотезами, куда обращалась после того, как завкафедрой отказал ей в разработке ее теорий, сделать соответствующие запросы или просто взять рукописи Гаккель и направить их специалистам, чтобы те сделали заключение о степени бредовости ее идей. Ирина напрягла память. Она читала протокол обыска квартиры Валерии Михайловны, и там ничего похожего на рукописи не зафиксировано. Из бумаг только квитанции и личные письма, но ведь не могла женщина держать все свои теоретические разработки в голове… Это же не гуманитарная дисциплина, а естественно-научная, там должны быть формулы, химические реакции. Получается, бедная дама была настолько безумна, что не считала нужным оформлять свои идеи в связный и убедительный текст, или, наоборот, никаким бредом не страдала.

Черт, поторопилась она на этот раз в совещательную комнату!

– А какая разница-то? – вдруг фыркнул Шубников, – аффект явно был, а дальше не наше дело.

– То есть?

– Ну всяко она совершила убийство в состоянии патологического аффекта.

– Вы уверены?

– Ну а как иначе? Нормальный человек разве ляжет спать на месте преступления?

– А если она симулировала? Специально воду пустила, чтобы ее нашли типа спящей! – хмыкнула Светлана Аркадьевна.

Шубников засмеялся:

– Просто не ассистент кафедры, а профессор Мориарти, Наполеон преступного мира. Тогда бы она воду не тонкой струйкой пустила, а открутила бы кран на полную мощность, чтобы у соседки сразу с потолка закапало, ведь кому хочется целый день рядом с трупом сидеть? А главное, зачем было городить эту фантасмагорию, если можно было уйти, и все. И никто бы даже подозревать ее не стал.

– Как сказать, – улыбнулась Ирина, – когда у мужа твердое алиби, бывшая жена становится первой кандидаткой.

– Хорошо, но доказать бы точно ничего не смогли. Валерия знала, что Филипп Николаевич вернется только через неделю. Ну, может, по летнему времени труп чуть раньше обнаружат из-за запаха, но все равно свидетелям будет трудно вспоминать, когда именно они видели Валерию Михайловну, если видели вообще. Да и время смерти через неделю возможно определить с меньшей точностью, чем через три часа. Согласитесь, гораздо проще протереть орудие убийства, выкинуть его в помойку где-то подальше от своего дома и от места преступления и жить спокойно, чем сидеть месяц в психушке, а потом всю жизнь быть привязанной к диспансеру. Нет, симулировать аффект имело смысл только в одном случае – если бы соседка застала ее с поличным прямо в момент убийства.

Ирина посмотрела на Шубникова с восторгом. Идеальный заседатель, даром что алкаш!

– Вы хотите сказать, Александр Васильевич, что патологический аффект сам по себе, а…

– А на остальное вообще нечего обращать внимание, это просто товарищи немножко сгустили краски, чтобы убедить даже таких скептиков, как многоуважаемая Светлана Аркадьевна. Чуть-чуть преувеличили или даже приврали, но аффект от этого не перестает быть аффектом, верно? В конце концов, Валерия Михайловна могла обмануть кого угодно, но только не бригаду «скорой помощи», которая по роду своей деятельности таких спектаклей насмотрелась, что ввести ее в заблуждение практически невозможно.

– Зря мы не вызвали медиков для дачи показаний.

– Зря, но не критично, на мой взгляд. Просто так никому барбитураты в подобной ситуации не делают. Значит, там реально был нервный срыв с вегетатикой, повышение давления, тахикардия, все дела.

Светлана Аркадьевна пририсовала к инквизитору доктора Айболита. Он держал шприц, с иглы которого свисала крупная капля, и плотоядно улыбался.

– Но неужели такие уважаемые люди согласились лгать? – вздохнула она. – Вы только что говорили, что эксперты не поддаются ни на какие уговоры, а тут…

Ирина только руками развела:

– Эксперты сделали заключение на основании наблюдений за пациенткой и тех данных, которые предоставило следствие. К ним вопросов нет, в отличие от бывшего мужа, подружки и начальника. К сожалению, многие граждане считают делом чести обмануть и утаить информацию от правоохранительных органов, будто мы не народная власть, а какие-то оккупанты. На подкорке уже записано: не выдавать товарища ни при каких обстоятельствах. Ветров, Огонькова и Шацкий сейчас себя, скорее всего, героями чувствуют, но их идиотское поведение не должно влиять на нашу с вами правовую оценку действий Валерии Михайловны.

– Надо признать ее невменяемой на момент совершения, а дальше пусть психиатры разбираются, отчего у нее на самом деле крыша поехала. Это уже не наше дело.

– Ладно, убедили! – Светлана Аркадьевна хлопнула ладонью по столу. – Пусть будет невменяемая.


Ирина помедлила. Вроде бы внутреннее убеждение сформировалось, но что-то мешает ему вольготно расположиться в ее судейской голове. Будто кнопку ему на стул подложили или ботинки выдали на размер меньше, этому капризному внутреннему убеждению. Что-то будто недоделала она, недосмотрела. Чувство похоже на то, когда сомневаешься, выключила ли ты утюг. Волнуешься, но когда с полдороги возвращаешься проверить, оказывается, что все в порядке.

Итак, Шубников, золото, сливки сливок народных заседателей, совершенно прав. Признаки патологического аффекта налицо, и, положа руку на сердце, если Валерия Михайловна его симулировала, то и в таком случае ее поведение нормальным не назовешь. Что же смущает? Не вызвали бригаду «скорой» для дачи показаний? Да, это минус, но несущественный, ведь выступали милиционер, работница домоуправления и соседка, бывшие на месте преступления одновременно с медиками. Не провели оценку несуществующего научного наследия Валерии Михайловны? Тоже недоработочка, только тогда они вступили бы на зыбкую почву, в которой увязли навсегда.

Главное, заключение экспертизы есть, а серьезных поводов сомневаться в нем нет. «Короче, выносим решение и передаем Гаккель медикам, – хмыкнула про себя Ирина, – прямо как инквизитор с картинки Светланы Аркадьевны. Выявили упорствующего еретика и отдали его для сожжения светским властям».





* * *


Шубников возвращался домой, старательно обходя винные магазины. Настроение было как после сложной операции. Последний шов наложен, но по инерции ты еще там, в операционном поле, мысленно повторяешь каждое движение, прикидываешь более удачную тактику, хотя понимаешь, дело сделано и ошибку уже не исправить. За время работы в поликлинике он уже забыл про это мучительное, но будоражащее чувство, отпускавшее только после того, как больной выписывался из госпиталя, и сейчас душу покалывало, как, бывает, болят окоченевшие пальцы, когда начинают отогреваться.

Вчера он не пил и на ясную голову все сделал правильно, как минимум добросовестно разобрался, а не подмахнул бумажку не читая, потому что буквы с похмелья расплываются перед глазами, да и вообще наплевать.

Вчера не пил и сегодня не будет, а два дня подряд это уже достижение. Полностью сухих, чтобы даже ни стакана перед сном. Такую победу будет обидно перечеркнуть, а там, глядишь, может он и выкарабкается… Шубников увидел перед гастрономом эллипсовидную цистерну с надписью «Пиво», с очередью, похожей на хвост воздушного змея. Какой‐то счастливец в болоньевой куртке и массивных очках аккуратно пробовал губами пену, шапкой возвышающуюся над рельефной стеклянной кружкой. Шубников издалека определил на ней крапинки росы, понял, что пиво свежее и холодное, сглотнул слюну, сгорбился и резко ускорил шаг.

Через два квартала он выдохнул, будто ушел от погони. Теперь основная задача – придумать, как убить одинокий трезвый вечер. Жену он потерял, женщины не завел, друзья растворились в благополучной и успешной жизни, будто улетели на другую планету. Некому позвонить, разве что медсестре Клавдии Константиновне. Она презирает его за то, какой он есть, но хотя бы не помнит, каким он был раньше. Поэтому перед ней не стыдно. Ладно, не так стыдно, как перед остальными.

Купить в булочной маленький квадратный тортик и напроситься на чай в вылизанной кухоньке с крахмальными занавесочками, такой же маленькой и квадратной, как тортик. Обсудить давно назревшие медицинские проблемы, вроде того, есть ли от мази Вишневского в мирное время какая-нибудь польза, кроме дикой вони, посмотреть вместе программу «Время», после которой полезть целоваться, а там что получится. По физиономии скорее всего получится…

Войдя во двор, Шубников увидел стоящую возле своей парадной новенькую красную «восьмерку» и понял, что его проблемы с досугом решены.

Из машины, которая благодаря своим необычным очертаниям получила в народе имя «зубило» и воспринималась как первая ласточка новой, иной жизни, где есть конверсия и самоокупаемость, а железный занавес разрушен мирными инициативами вроде одностороннего моратория, вышел Виталик. Шубников отметил, что выглядит он ничуть не хуже своего средства передвижения, такой же чистенький и лощеный, в джинсах, замшевых кроссовках «Адидас» и ветровке цвета бордо.

Шубникову стало неловко за свой затрапезный внешний вид, и он как-то сразу вспомнил, что давно не стригся, а сегодня и не брился. Утром было ничего, не заметно, но за день щеки будто обкидало песком.

– Пригласишь? – картинно прислонившись к дверце машины, Виталик достал пачку «Мальборо», открыл и протянул ему.

Шубников покачал головой, хотя причаститься красивой жизни хотелось.

– Благодарные пациенты? – он завел руки за спину подальше от искушения.

– Что есть, то есть, не жалуюсь. Так поднимемся?

– Здесь говори, – буркнул Шубников. Нечего Виталику видеть, в каком запустении он живет.

– Как хочешь, – бывший лучший друг затянулся и выдохнул приятный сладковатый дым не совсем ему в лицо, но где-то близко. Ясно, что он приехал по делу, но впечатление создавалось такое, что Виталику просто нравится унижать его.

– Я вообще никак не хочу.

– Прекрасно! Зачем же тогда звонишь нам, да еще в такую рань? Машку мне напугал, она весь день в себя не могла прийти.

– Не твое дело, – огрызнулся Шубников, – я ей звонил, а не тебе. У нас с ней общая дочь, имею право.

– Нет, Саша, извини, но ты свой выбор сделал. Ты сам отказался от жены и от Лизы, так что теперь она моя дочь.

Шубников подумал, что настоящий мужик за такое бы врезал, но для алкашей жизнь пишет другие правила.

– Ты сам сделал свой выбор, – с нажимом повторил Виталик, – никто водку в тебя насильно не вливал.

– Не вливал, – согласился Шубников.

– Вот именно. И не начинай, пожалуйста, про свои психические травмы. Это ты тоже сам решил, погнался за карьерой.

– Да, тут ты прав. Если бы я знал, что для карьеры достаточно подставить лучшего друга, конечно, я никуда бы не поехал.

Виталик поморщился:

– Я действовал в интересах больного.

– Ну да, ну да…

– Еще раз повторяю, никто тебя насильно не поил.

– Твоя правда.

– Вот интересно, это ты мне тычешь в глаза, а что я тебе нашел работу, когда никто с тобой связываться не хотел, это память услужливо вычеркнула.

Шубников промолчал.

– Саша, – Виталик заглянул ему в глаза, – я ведь несмотря ни на что считаю тебя своим другом и буду защищать дорогих тебе людей, даже если приходится защищать их от тебя самого.