Без меня меня женили

— Только то, дорогая родственница, — улыбка деверя мне не понравилась и я с трудом проглотила чай, который зачем-то отхлебнула из чашки. — Что причиной всему был спор. Наш с ним спор.

— Какой спор? — спросила тихо, не уверенная, что хочу услышать ответ на этот вопрос.

— Мы поспорили на Царство Мёртвых о том, что Дронду не удастся выполнить три условия. Найти шур. Заставить её выжить. И получить в собственность её душу, — довольно осклабился Бог Судьбы и откусил от булки очередной кусок.

— А поподробнее можно? — так же тихо попросила я, пока не понимая, что такого важного мне сейчас поведал родственник.

— Понимаешь, дорогая Алина, — покровительственно обратился ко мне деверь, прежде отхлебнув из чашки чаю. — Шур не выживают. Никогда. Жительницы другого мира, что поделать. И после перемещения в наш, гибнут обязательно, нежные, очень. А ещё их очень сложно разыскать. Я всё продумал, дорогая. Мне очень нравится Царство Мёртвых и так просто я не готов плывущую в руки добычу выпускать из них. Потому поставил в споре невыполнимые условия. Хоть на одном из них братик должен был срезаться. Вытащить он тебя вытащил, женившись. Понимаешь, дорогая, — при это обращении меня передёрнуло, но я сдержалась и смолчала, пока только внимательно слушая. — Он поделился с тобой своим бессмертием через обряд, и всё равно ему пришлось помучиться, прежде чем вытащил с той стороны. И этим подписал свой проигрыш. Разве что, разведётся.

— Как это он подписал свой проигрыш? — воздуха катастрофически не хватало, но я держалась из последних сил, пытаясь осмыслить получаемую информацию.

— Просто. Если ты ему добровольно отдашь свою душу, твоя оболочка умрёт, а ты попадёшь в Царство Мёртвых, — охотно пояснил деверь и отставил чашку на стол, прежде запив остатки булочки. — А умереть ты не можешь, он же обряд провёл, чтобы тебя спасти. Как видишь, налицо противоречие… Нет, он может развестись… Потому я здесь, чтобы предупредить тебя о том, что тебя ждёт, если ты согласишься на то, что Дронд тебе предложит. А он предложит, будь уверенна. Думаю, ему совсем не хочется потерять Царство Мёртвых, — пожал плечами мужчина и поднялся с кресла. — Спасибо за завтрак, Господин, — сказал с издёвкой он и повернулся лицом ко входу в беседку. — Проведёшь экскурсию перед переездом?

— Что здесь происходит? — спросил ледяным тоном мой супруг.

— Дронд, — обратилась напрямую к нему, поднимаясь с кресла, забытая мною в руках чашка выскользнула из пальцев и упала на пол, разбившись. — Это правда про спор?

— Алина… — запнулся супруг на моём имени. — Не торопись с выводами.

— Что же ты девушке не сказал, что ей суждено умереть, не этак, так иначе? — усмехнулся деверь довольно, хмыкнул глядя на звереющего на глазах Дронда и добавил: — Правду тяжело говорить, когда совесть не чиста?

— Дронд, это правда? — спросила ещё раз, чувствуя как внутри разгорается огонь ярости и обиды.

Смотрела прямо в глаза мужа, горящие сейчас зелёным светом, и понимала, что да, правда. Супруг не стал ничего отрицать, и сказать ничего мне в ответ не может. Значит, спор имел место быть. И условия в нём именно таковы, как и сказал деверь.

— Ты потому такой обходительный в последнее время стал, что хотел, чтобы я добровольно на смерть для тебя пошла? — задала риторический вопрос, желая только одного, чтобы прямо сейчас за спиной образовались крылья и я смогла улететь отсюда подальше.

— Ты неправильно всё понимаешь, — выдал, наконец, он ровным голосом, но глаза всё так же горели огнём. — Ты дитя другого мира… И если уйдёшь, я не смогу тебя вернуть, — объяснения прозвучали для меня стуком по крышке гроба. — Понимаешь…

— Не понимаю. И не хочу понимать, — не дала ему договорить, грубо вмешавшись в монолог.

Обхватила себя за плечи руками, стало как-то очень зябко снаружи и очень горячо изнутри и я закрыла глаза, пытаясь понять, как можно пережить то, что сердце разбито. Вот так вот одним махом, и легко, растерзано в мелкие клочья. А ведь я действительно пошла бы на всё ради Дронда. Потребуй он от меня мою душу в собственность, как пить дать согласилась бы. Открыв глаза, и уже не слыша ничего из того, что мне говорил муж, взмахнула руками, чувствуя, что их уже нет и легко поднялась в воздух. А есть крылья, которые уверенно и быстро работают, поднимая меня вверх. Тело стало во много раз более лёгким и я взлетела к вершинам деревьев. Выше, выше, выше… Туда, к свету, ласкающему теплом и утишающему боль. И совсем не удивилась тому, что с трудом прорвавшись сквозь невидимую преграду, вырвалась куда-то за пределы клетки, в которой меня держали только для того, чтобы убить.



А в Царстве Мёртвых вслед огненно-золотой, крохотной птичке смотрели двое мужчин.

— Улетела, — констатировал Бог Судьбы. — Ну, а я что-то подзадержался, — и тут же испарился, не дав возможности брату остановить себя.

Повелитель Мёртвых сжал кулаки и с горечью прошептал:

— Не отдам и не выпущу. Моя шур!

— Ей свобода нужна, — успокоительно произнёс за его спиной отец. — Это-то ты понимаешь? Шур не могут жить в клетке.

— Это ты всё подстроил? — с угрозой спросил тут же опомнившийся Дронд и развернулся к родителю.

— А животных я заберу, — спокойно отозвался Бог в фиговом листочке. — Думаю, шур не будет рада, когда вернётся, если обнаружит, что её питомцы мертвы.

— Зачем ты всё это затеял? — голос Повелителя Мёртвых был таким нечеловечески спокойным, что отец светловолосого мужчины предпочёл загадочно улыбнуться в ответ и исчезнуть.

Правда, напоследок, добил сына:

— Поговорим, когда ты успокоишься и будешь в силах внятно мыслить.

— Раньше поговорим, — звериный оскал неузнаваемо исказил тонкие черты лица мужчины. — У меня теперь есть иммунитет от Света. Но прежде я найду свою шур.





Глава 11




Воля пуще неволи

Находясь в шоке, долго не отдавала себе отчёта в том, куда лечу и зачем. Меня просто несло куда-то в темноте чуть ли не ураганным ветром. Чудом я держала равновесие и не падала вниз, в неизвестность и в тот момент, когда меня выкинуло на свет Божий, чувствовала себя совсем обессиленной. Крылья двигались с трудом и я вцепилась лапками в что-то первое попавшееся под них. При дальнейшем оглядывании и осмыслении ситуации, закрепилась я на ветке цветущего дерева. В первый момент мелькнула мысль, не ветка ли дерева из моего сада мне подвернулась? Но здесь пахло иначе чем там, и свет был другим… Более живым, что ли. И ощутимо грел.

Я опустила крылья вниз, съёжилась на ветке, и постаралась вспомнить причину того, почему полетела. Но клетка из которой я вырвалась, оставалась смутным и неосознанным воспоминанием, как и всё связанное с ней. Кажется, когда-то я была человеком. Или не была? В любом случае, мыслила я вполне себе разумно, но при этом чувствовала себя совсем усталой и очень голодной. Но при одной мысли о мошках, стало как-то не по себе. И чем я питаюсь, имея крылья, хвост и лапы? Потому как ни зерно, ни мясо не вызывали каких-либо приятных ассоциаций или желания отщипнуть кусочек.

Вот и сидела, отдыхала и маялась непониманием того, кто я, что я, зачем я и куда двигаться дальше. Только сердечко ныло так, будто случилось что-то непоправимое и из-за этого ощущения в груди таились болезненные и неприятные. За время моих размышлений, небо затянулось тучами и начал накрапывать мелкий дождик. А я так и грустила на ветке, пытаясь съёжится и как-то спрятаться под листьями. Удавалось плохо, у дерева листочки были редкими и мелкими. Но дождик соприкасаясь с моими перьями с шипением просто испарялся, заставляя меня волноваться лишний раз. А что будет, если дождь станет сильнее? Не затушит ли мой костерок?


Соседнее дерево с более густой кроной, стояло не так и далеко. И после некоторого колебания, решилась перелететь под дождём на него. Там капли попадали на меня уже и не так часто, благо устроилась я на нижней ветке и поближе к стволу дерева. Вполне себе с комфортом и безопасно, за толстой веткой меня снизу увидеть было сложно. А сверху моё убежище скрывала густая листва.

Но спокойно на одном месте посидеть не удалось. Моё внимание привлекло горестное подвывание, раздававшееся где-то неподалёку. Слушать долго эти тоскливые звуки не смогла. Разрывали душу и к моей собственной боли добавляли неприятных ощущений. Двигаясь на звук, стала перелетать с дерева на дерева, пока не добралась маленького, косого домишки, из распахнутой двери которого и шёл звук. Поколебавшись чуток, осторожно спорхнула на землю, поближе к двери. Прыжками добралась до порога и с опаской заглянула в дверь. В сенях было темновато, и гонимая чужой тоской и любопытством, скакнула за порог, а там дальше в комнату.

В глаза бросалась бедность обстановки. Печь, лавки по углам, тяжёлый стол… И всё тёмное, колченогое, готовое развалиться от старости. Солома на полу полусгнившая и давно не менянная, да ещё и кровью заляпанная. И на этой самой соломе стояла на коленях девушка и горько-горько подвывала, держа за руку молодого парня. Слёзы лились в три ручья, а молодой человек как лежал, так и продолжал лежать, глядя стекленеющими глазами в низкий потолок. Видно мне его с пола было плохо, потому легонечко, так чтобы меня не заметили, вспорхнула выше, на руку деревянной и потрескавшейся, явно от старости, невысокой статуи какой-то богини, наверное. Точнее сказать не могла. Стояла та в углу, и была такой же тёмной и грязной, как и вся остальная обстановка домишки. Лица статуи было не разглядеть, из-за слоя грязи, копоти, а ещё и потому что стёрлись черты от времени. Только по длинным волосам, кажется, художник изобразил их, выпуклостям в определённых местах и можно было определить, что изображена женщина. Она протягивала руку вперед, держа в ней неглубокую чашку.

Это всё заметила мельком, то, что происходило в заброшенной избушке — не пахло в ней обжитостью — привлекало много больше внимания. И я сосредоточенно попыталась разобраться с тем, что происходит. Видно по всему, что девушка горюет из-за молодого человека. Парень же, золотоволосый, голубоглазый, зажимал рукой глубокую рану в груди и смотрел вверх. А совсем юная девушка, только недавно вышедшая из детского возраста, держала его за вторую руку и плакала… а точнее выла от безысходности и горя. Но даже зарёванная мордашка, была невероятно хороша, как и светлая, тяжеленная, густая коса, волочившаяся сейчас по полу. И от этого нечеловеческого плача, в душе на куски разрывалось что-то такое, от чего мне самой становилось очень плохо. Ну очень плохо. Хотелось тоже завыть и сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить ситуацию…

Я скакнула ниже, на чашку и склонила голову набок, пытаясь услышать то, что начал шептать парень:

— Уходи… Меня они пощадят. Но не тебя. Отец тебя просто убьёт. Оставь меня.

Девчонка отрицательно помотала головой, отказываясь от этого предложения и, всхлипнув и высвободив руку, решительно рванула подол простого, длинного платья, перестав выть. Утерев слёзы, свернула из полосы оторванной ткани что-то вроде тампона и решительно произнесла:

— Мне не жить без тебя. Я всё-всё сделаю. И навстречу им пойду, чтобы быстрее привести к тебе. Они тебя спасут… А я… мне без тебя страшно, а с тобой нет. Ты только дождись. Слышишь? Не уходи… Главное не уходи, — и такая тоска и обречённость звучали в голосе девушки, что было понятно, в спасение молодого человека и своё она не очень-то и верит.

— Нет. Не ходи, — с трудом прошептал молодой человек. — Мне совсем чуть-чуть осталось. Побудь со мной это чуть-чуть.

— Я… должна, — снова сорвалась в плач девушка.

— Если бы не медведь… — прошептал парень. — Если бы осталось хоть немного сил…

Девчонка снова горестно взвыла и выронила свёрнутую ткань из рук.

— Любовь дарит только обречённость, — философская улыбка исказила губы молодого человека.

С этим утверждением… Я вроде бы была и не согласна, и в то же время, что-то такое толкнулось в грудь, вызвав острый приступ тоски и боли. Взлетела вверх, дёрнувшись от этой боли, сделала круг под потолком и услышала:

— Линда, смотри… — молодой человек протянул руку, показывая на меня. — Видишь?

— Что? О чём ты? — не сразу сориентировалась горюющая девушка. — Что это?

— Поймай… — попросил парень.

— Но… — неуверенно протянула всхлипывающая девушка, явно не желавшая отходить от молодого человека.

— Поймай, — попросил ещё раз.

И это пожелание мне очень не понравилось, никому попадаться в руки мне точно не хотелось. Потому испуганно, не сразу сообразив где выход, заметалась под потолком. Задела крылом статую богини и еле-еле выровнялась. Маленькой пёрышко выскользнуло из крыла и медленно кружась, опустилось аккурат в чашу, которую держала статуя. И там тут же затеплился слабый, золотой огонёк. А я, сориентировавшись, наконец, смогла выскользнуть за дверь, при этом ругая себя за то, что забыла о собственной безопасности. Так испереживалась за этих двоих, что рисковала быть пойманной. Но сердце за двух влюблённых болело, очень сильно. И так хотелось, чтобы у них было всё хорошо. Потому-то, вместо того, чтобы вернуться на дерево, я устроилась у низенького мутного оконца. Сквозь него было очень плохо видно и какое-то время я сидела, заглядывая в него и колеблясь — вернуться сквозь дверь или нет.

Шум где-то неподалёку, звон оружия, шаги… кто-то говорил что-то пока для меня неразборчивое. Всё это заставило меня испуганно вспорхнуть на дерево и спрятаться за листвой. Я с любопытством выглядывала наружу, стараясь держаться так, чтобы меня никто не заметил. И вздрогнула, когда услышала женский голос за спиной:

— Шур? Живая? — столько удивления звучало в этих словах, что я подпрыгнула, чтобы развернуться лицом к говорившей, при этом нисколечки не боясь.

Ответить я не могла, только рассматривать, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, ту, кто висела в воздухе и с изумлением смотрела на меня. На даме было белоснежное одеяние, очень похожее на тунику в пол, с длинными рукавами. По горловине, рукавам и подолу шла вышивка, горевшая огнём, похожим на тот, который я оставила в чашке. Язычки пламени плясали, переплетались в красивый, завораживающий узор. Длинные золотые волосы очень красивой женщины — девушкой её назвать язык не поворачивался, даже несмотря на то, что выглядела она очень юной — рассыпавшиеся по плечам, бросали отблески света на её лицо. А в руках дама держала чашку, гипнотизируя при этом меня мудрыми, синими глазами.

— Иди ко мне, — протянула руку женщина с чашкой.

И я повинуясь тому, что чувствовала, так будет правильно, перелетела к ней на запястье, забыв на время о происходящем у дома. А потом тревога потеснила любопытство и я глянула на даму, пытаясь дать ей понять, что не отказалась бы от помощи такого могущественного существа, как она.

— И что тут у нас? — задала явно риторический вопрос женщина и сделала шаг вниз и вперёд, приближаясь таким образом к домишке. — Двое влюблённых? Несчастных влюблённых? Поможем, — успокоила она меня и решительно переместилась к двери.

Скользнула в неё никем из приехавших незамеченной. Уверенно шагнула в комнатку, ставшую очень тесной от находившихся там людей. Высоченный, седовласый и очень злой мужчина смотрел с ненавистью на знакомую мне девчонку и шипел:

— Что ты сделала с моим сыном, мразь?

Один из мужиков, в кожаной одежде, отороченной мехом, держал девушку за руки, не давая вырваться. Седовласый замахнулся, чтобы ударить девчонку и тут же парень на лавке, возле которого на коленях опустил один из приехавших и сейчас державший раненого за запястье, послышался хриплый шёпот:

— Отец… Не смей… Убьёшь её… умру я…

— Оран! — рявкнул седовласый. — Что с княжичем?

— Дело плохо, — неуверенно ответил тот, что стоял на коленях перед молодым человеком. — Сломаны рёбра и разворочена грудь.

— Медведь… — со слабой улыбкой произнес парень. — Мне мало осталось… Линду только не трогайте… Ребёнка моего носит…

— Байстрюк! — выплюнул седовласый и как-то резко уменьшился ростом, сгорбившись.

— Так соедини… — шёпотом выговорил пленник. — Ты можешь… по закону…

— Никогда! — рыкнул мужчина. — Никогда этой босячке не быть…

— И мне не быть… — перебил его парень и попытался приподняться на лавке.