Бестиарий

Эмили Дикинсон, – беспечно добавил он.

– Даже в наши дни, мягко говоря, не популярная поэтесса. Не знал, что тебе известно ее творчество.

– А оно мне и неизвестно, – еле слышно пробурчала Саша, уже в который раз заметив манеру Фишера наизусть цитировать хорошие стихотворения, но решив не спрашивать причины этого у детектива. – Просто «снять пальто из глины», это, в буквальном смысле – сбросить смертность, как надоевшую одежду. Глина – материал творения.

– По-моему, прекрасная предсмертная записка. Рассказывай то, чего я не знаю.

– Ты не понимаешь – это строчка, полная мысли о бессмертии. В стихотворении Дикинсон Смерть спорит с Душой, и последняя словно торжествует. Это никак не годится для иллюстрации самоубийства. Скорее, так говорит воин. Тот, кто знает и ценит жизнь.

– Вилами по воде, Александра, – перебил ее босс. – К твоему сведению, самоубийцам свойственно улыбаться в лицо гибели. Мы видим перед собой неожиданно щедрого человека, живущего, как в последний раз, а потом недоумеваем, когда он уходит из мира. Мы не понимаем, что он был рад своей грядущей смерти, мы – слепые идиоты.

– Говорю тебе, она не хотела умирать. И… слушай, ты пугающе переменился в лице. Удар током или мистическое озарение?

Кристиан притормозил машину, съехал к тротуару, взял у Саши пакет с уликами и впился взглядом в листок бумаги:

– Ты была права, дело в записке. Ведь это буквально на поверхности… Непростительная невнимательность!

Девушка только растерянно моргнула в ответ.

– Не бери в голову, я ошибаюсь чаще, чем думает большинство моих знакомых.



Есть вещи, подготовиться к которым просто невозможно. Поэтому я не предупредил Александру заранее, как всегда, доверяя ее инстинктам. Но помогут ли они на сей раз?





* * *


Гигантская многоэтажка стояла, словно в очереди за продуктами, рядом с такими же многоэтажками, но была последней в ряду, и единственная смотрела на парк через дорогу. Сначала Кристиан скользнул в ее бетонное чрево, а затем, спустя двадцать минут, вышел, держа за ручку компактный, небольшой кейс. Вещей он взял немного – планирует короткое расследование? Впрочем, Саша заметила, что длинных дел у него не было. Он работает над ними в режиме нон-стоп, не отрываясь на всякую чепуху, вроде семейной жизни и, между прочим, необходимого отдыха.

– Тебе нравится высота? – рассматривая из окна дом, неожиданно для себя спросила Саша.

Вопрос развеялся облачком в тишине полного игнорирования.

«Ведь у нас уговор – я не читаю его. Иногда он так похож на человека, что я забываюсь».

Но Саша продолжила просто из упрямства, добавив тону оттенки насмешки.

– Слушай, речь не о государственной тайне, я ведь спросила сущий пустяк.

И казалось, что эти слова снова рассеются в тишине, но Фишер ответил спокойно, заводя машину:

– Мне нравится высота. Поднимаясь на двадцать первый этаж и глядя вниз, ты увидишь не мир, а его полотно вдалеке. Словно он пока не создан, а когда начнет существовать, это будет прекрасно, и никак иначе. Что-то вроде утешения.

Всё еще обиженная Саша очень хотела уколоть своего босса, но не смогла себе этого позволить. Фишер крайне редко начинает отвечать на ее вопросы.

– В твоей квартире чисто и почти пусто, я права?

– Да. И в спальне живет тихий, старый сом, – добавил Кристиан, выезжая со двора. – Рядом пылится виолончель. Меня учили на ней играть, когда я был еще ребенком. Стоило преподавателю музыки заявить, что я обладаю абсолютным слухом, как родители решили отдать чадо в соответствующую школу. Окончил ее с отличием, но никогда не играю. Виолончель мне подарила Вера, и инструмент бессмысленно стоит в углу.

– Довольно дорогой знак внимания.

– Просто она любила меня. Возможно, любит до сих пор.

Саша обдумывала услышанное с крайне заинтересованным видом.

– Скажи, а у тебя…

– Конечно, были девушки, но я, насколько очевидно, и впрямь эмоционально невысокого уровня. Случается, общаешься с кем-то близко, но между вами толстое стекло, которое разделяет мир этого человека и твой собственный. И они смертельно разные, вплоть до физических законов. Примерно так происходило общение, поэтому сначала я использовал девушек, чтобы сбросить напряжение. Потом чуть-чуть поумнел, и понял, что нужно мне совершенно не это.

– Звучит отвратительно, – холодно бросила Саша, намереваясь уязвить Кристиана, но услышала в ответ небрежное:

– Да-да, я уже понял, что не соответствую твоим стереотипам и нормам морали, это – страшная трагедия, и однажды ты ее переживешь.

– И ты никогда не…

– Я же психопат. Не любил, не стремился, не сожалел. Было ли мне одиноко? Несомненно, ведь это свойственно каждому живому существу. Вероятно, мое одиночество глубже, чем я сам себе позволяю осознать.


Встретившись глазами с Кристианом в зеркале, она неожиданно с внутренним страхом и смятением поняла, что прямо сейчас во время диалога он над ней смеялся. Глаза его сверкали жестокой усмешкой. Подцепив девушку на интерес, как рыбку на крючок, он без труда потянул леску.

– Ладно, хватит.

– Что «хватит»? – медленно спросил Кристиан.

– Я поняла, почему ты запрещаешь мне задавать личные вопросы.





* * *


Как легко забыть об обидах, когда видишь нечто удивительное, и детская радость охватывает сердце воздушными объятиями восторга. Саша подлетела к огромному окну, впервые в жизни вблизи глядя на неподвижную, царственную птицу из металла. Она любовалась чудом инженерии, и мысли ее настроились в сторону позитива. Она подумала, что человечество – это талантливый, не по годам развитый ребенок, с капризно устроенной психикой. Она думала, что преклоняется перед профессионализмом, мастерством и дарами разума.

«Но это никогда не помешает мне печально удивляться его невежеству», – добавила она про себя, оборачиваясь и видя, как раскрасневшаяся от злости молодая, неопытная мать вполголоса отчитывает оглушительно театрально кричащего маленького ребенка. Его отец рядом так же громко ругался, и девушка краснела еще сильнее – уже от беспомощности и смущения.

– Если у тебя появится микрочеловек, я тебя уволю, – едва слышно произнес Кристиан.

– А если он появится у тебя?

– Значит, ему не повезет.

– Это да. Но не переживай, в крайнем случае, я возьму его себе и не позволю ненормальному папаше к нему приближаться.

– Таким образом ты объявишь мне войну.

– Ты не представляешь, на что способна женщина ради защиты ребенка, Кристиан Фишер.

– Ничего, я отчаянный.

В кафетерии, куда они отправились дожидаться вылета и завтракать, Саша обнаружила, что не едиными мыслями суетными полна ее голова.

– Знаешь, а у погибшей есть футболка с логотипом группы Skillet, – эта непонятная фраза прозвучала многозначительно.

Кристиан посмотрел своими светло-карими глазами на девушку:

– Верное направление мыслей. Продолжай.

– Ее мать упоминала, что Алина начала слушать мрачную музыку, но в песнях этой группы нет ничего депрессивного. Они играют христианский рок. Просто для непосвященных весь металл звучит примерно одинаково. Бедолаги, – она снисходительно посмотрела в потолок. – Слушая их композицию «Looking for angels» едва ли кто-то захочет умереть. Скорее наоборот.

– Не забудь, когда прилетим, попросить ее мать дать тебе послушать музыку с плеера Алины. Эта электронная вещица – спутник любого подростка. Он – хранитель его мыслей, отдушина. Ты узнаешь много интересного.

– То есть, плеер не погиб при падении?

– Узнаем, когда приедем. Я думаю, что не погиб. И тогда она не прыгала сама.

– Где тут связь?

– Суицидник прыгает, слушая музыку или вытащив наушники, ему незачем выкладывать плеер из кармана. Тот, кому помогли выпрыгнуть, мог вытащить плеер из кармана или выронить его при борьбе, например. Это лишь предположения. Каким бы образом не выжил плеер, я тоже его осмотрю.

Саше немедленно захотелось спросить, какую музыку слушает Кристиан, но она прикусила язык.

Перед вылетом девушка нервничала и, чтобы успокоиться, на всякий случай хотела съесть таблетку седативного средства (одобренного ее боссом, разумеется), но Фишер оказался неожиданно против.

– Лететь почти девять часов, – предупредил ее Кристиан. – Ты еще успеешь привыкнуть и перестать бояться. У нас прямой рейс без пересадок до Кневичи.

– Знаешь, а ты сегодня невнимателен, – с удовольствием заметила Саша. – Продинамил улики в самом начале, не сразу подумал о музыке погибшей. Я буквально чувствую себя тобой.

– Вот и умница, продолжай в том же духе.

– Может, ты заболел? – иронично спросила Саша, спустя паузу удивления.

Она именно так себе всё и представляла – обитые голубой тканью, сиденья с высокой спинкой, рекламные журналы и брошюры в сеточке перед креслом, небольшое окно с толстым стеклом и опущенными жалюзи. Разумеется, девушка захотела сесть около него. И даже эта высота, пока самолет был на земле, показалась ей большой, что уж говорить о том, когда крылатый монстр поднимется в воздух.

Не единожды она просканировала с серьезнейшим видом инструкцию безопасности, пока Кристиан сидел за ноутбуком и печатал отчет, после чего убедилась про себя, что всё равно поддастся панике в критической ситуации и стала подглядывать в компьютер босса, но ничего интересного не заметила. Смотреть на беду вечно активной и думающей Саше, оказалось не на что, и ее заинтересовала строчка: «Обязательно уточнить, нашли ли ее дневник и когда конкретно зафиксировано время смерти».

– Как связаны эти две вещи? – вопрос сорвался у нее бесконтрольно. Кристиан, похоже, смирился, что она и впрямь интересуется ходом его мыслей – это в числе прочего отличало ее от предыдущих ассистентов – поэтому теперь он не противился таким вопросам и пояснил:

– Предсмертная записка – кусок листа в клетку, но специфический. Это – не школьная тетрадь, а дизайнерская работа. Ручка с толщиной шарика 0,7 миллиметра, синие, мажущие чернила – я проверил их яркость. На записке они сильно выцвели, а сам лист пожелтел. Она сделана примерно около месяца или полтора назад. Но заметить это непросто, если не приглядываться. Надпись ручкой так бледнеет в двух случаях – если лежит на свету или прижимается с обеих сторон плотной бумагой.

Саша посмотрела на Кристиана изумленно и прошептала: