Бестиарий
Часть 41 из 83 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Нельзя шевелиться. Нельзя говорить. Нужно сохранять спокойствие».
В желтых глазах медом сверкнули глубокая печаль и усталость. Он с полным безразличием ее отпустил и вздохнул, словно пытаясь достучаться до умственно отсталого человека:
– Ты нужна мне живой. Больше повторять не стану. Если понадобишься – скажу. Мне не нравится тебе угрожать. Недавно ты заставила понять, что в чём-то способна быть равной мне, – добавил он неожиданно. – Не провоцируй меня. Не заставляй меня думать, что на тебя можно воздействовать только как на животного – угрозами.
В то время, как все люди видели Кристиана симпатичным парнем, Саша видела существо с черной головой вечно слюнявого добермана, у которого сгнили глаза. Саша чувствовала от него запах мертвечины. Она видела, что у него вместо рук когтистые лапы, и в них запеклась кровь. Древний Анубис. Сквозь безупречную белую кожу его тела для нее просвечивали кости и сосуды – гнилые, темно-бурого цвета. В его клыках застряли куски человеческой плоти. Так она воспринимала его физически и искренне испытывала отвращение. Она воспринимала так не только его. В больнице способность видеть вместо людей ассоциативные образы усилилась настолько, что порой ей было сложно контролировать крик ужаса в своем горле.
Саша ненавидела смотреть в зеркало.
И она ненавидела Кристиана. Поэтому то, что произошло потом, было продиктовано следующим алгоритмом мыслей:
Во-первых, он знает, что тактильность – ее слабое место и постоянно будет на него нажимать дальше, если она это не оборвет на корню.
Во-вторых, он нарочно провоцирует ее, поэтому Саша велела себе сохранять спокойствие.
Ее лицо сделалось каменным. Она преодолела два шага между собой и крепко взяла в руку когтистую, ледяную лапу Анубиса. Это было противно, это обжигало до боли, но она стиснула лапу, глядя на него с вызывающей ненавистью.
Кристиан посмотрел на свою руку, а затем ловко и мягко её высвободил:
– Держись от меня подальше. Ненависть не делает тебя сильной. Она делает тебя похожей на меня.
* * *
Курсор на мониторе целых полминуты не двигался над почтовым адресом со странным никнеймом VEIDER. Лицо Кристиана исказилось настоящей злостью прежде, чем он нажал на него и выбрал вкладку «написать». Печатая короткое сообщение, он ощущал, как внутри грудной клетки растекается удушливая горечь злобы.
«Если сом вынырнет наружу или рыбак надолго уснет, а также в том случае, если он проявит неосторожность, ты вступишь в действие.
За тобой должок, помнишь?»
Следовало усилить систему личной безопасности, отца посвящать нельзя, оставался только Он. Спустя годы молчания, Он не сменит адрес своей почты и послушно выполнит всё, что скажет ему Фишер. Ведь должен Он смертельно много, если отбросить какие-либо аллегории и эпитеты.
После того, как Саша пришла в себя, Кристиан отвез свою помощницу в небольшую квартиру в районе Бунинской аллеи. Угрюмый двор был лишен фонарей и консьержки, в его тесном подъезде пахло мочой. Мебели, впрочем, в квартире тоже почти не было, и Саша догадалась, что это – квартира-однодневка, арендованная на короткий срок.
Кристиан отдал ей ключи от квартиры.
– Сегодня останешься одна. Считай это еще одной проверкой.
– Ты можешь не вернуться?
Кристиан ответил, но не на вопрос, а сам себе, размышляя вслух:
– Человеку, вроде тебя, здесь скучно сделается, особенно, если всё время изображать на кухне естественное продолжение табуретки. Можешь пролистать бумажные папки с делами – я взял их для тебя, натренируешь аналитический механизм эмпатии или просто отвлечешься, когда мозг начнет гудеть от работы. Телефон будет звонить – трубку не бери. Если кто-то явится – не открывай, свет зря не включай. В этой квартире тебя не найдут, она замешана в деле о террористическом акте. Больше сюда не придут, но официально она еще опечатана.
Саша не отвечала, придирчиво изучая эту неподвижную мимику в попытках найти там хоть что-то – беспокойство, тревогу… Безрезультатно.
– Я заеду за тобой завтра к восьми часам утра, приведи себя в порядок.
– Ты уходишь прямо сейчас?
– Да. И шею мне покажи, – он дотронулся до ее подбородка, хмурым взглядом изучая рану, после чего отметил, словно делая ей комплимент:
– Хрупкое, но очень выносливое тело – рана заживает быстро и с температурой от переохлаждения справилась замечательно.
«Чувствую себя качественной иномаркой», – подумала она.
Фишер повернулся к двери и неожиданно заговорил прохладно, тихо и отчетливо:
– К сожалению, второе дело, в котором ты замешана, находится на критической отметке по уровню опасности. Будет справедливо и разумно для обоих, если я дам тебе шанс скрыться. Но только хорошенько запомни, эта возможность уйти совсем – единственная, и больше такой не представится, – он повернулся к ней, в этом движении было что-то от разворота аллигатора в сторону добычи. Гадкий, злой оскал оживил его глаза, но Саша ровным голосом, невозмутимо смотря на него, произнесла:
– На сей раз верю. Видимо, всё паршиво. Хорошо, Крис, я подумаю.
– Оставшись, ты тем самым крепко привяжешь себя ко мне.
Саша холодно уточнила, чуть поднимая подбородок и вытягивая шею, чтобы казаться хоть немного выше:
– И уволиться, конечно, не выйдет?
– Ты всегда останешься в зоне моего влияния.
Она сурово прошептала:
– Может, я заодно и как-нибудь иначе тебе нравлюсь?
Кристиан посмотрел на нее слегка удивленно.
– Посмотри на себя, я не вижу в тебе особь женского пола. Твои намеки глупы и неуместны.
За это я и не люблю девушек. Они ищут личный подтекст там, где его нет. Они ищут его, даже если он им не нужен.
Не прощаясь, он закрыл за собой дверь, после чего ледяная атмосфера напряжения аванпоста перед обстрелом, всегда являвшаяся неизменным спутником этого страшного человека, беспомощно и быстро рассеялась. Вокруг сделалось неправильно и натянуто пусто.
Саша отошла от двери, оперлась спиной на стену и медленно-медленно сползла на пол, закрыв глаза. Могло показаться, что ей плохо, но на губах ее постепенно появилась блаженная, слабая улыбка. И первое, чего захотелось – уснуть в пустом помещении, укутав душу в теплое осознание собственной ненужности, одиночества и незримости для прочего мира.
Покинув квартиру, я мысленно попрощался с Александрой навсегда и без сожаления, как привык, вообще, со знакомыми, приобретаемыми во время расследований. Я предупредил ее, был откровенен, предоставив ей выбор, и ожидал, что девица исчезнет. В конце концов, глупо не воспользоваться таким шансом.
Этот недостаток критичен – она слаба. И уйдут годы на ее тренировку. Выходит, она погибнет. Следовательно, проще отпустить ее и пользоваться иногда ее услугами на расстоянии, параллельно продолжая искать нужного профайлера. Не хотелось бы, но я не рассчитывал наткнуться на дело такой сложности столь быстро. Есть риск, что она попытается мне отомстить, но я в любой момент могу ее уничтожить и держу ее жизнь за горло.
А жаль. Будь она немного более сильной…
Квартира, считавшаяся для Фишера условно «домом», располагалась на конце салатовой ветки метро. Она кому угодно могла бы понравиться с первых описательных слов. Тихо, река рядом, а с высоты, глядя на небольшой парк, иногда кажется, что мир и в самом деле еще живой. Но это и единственные плюсы, ибо в комнатах было холодно, не слышно ни оживленного голоса, ни смеха. Темные, высокие, пустые стены, чистый, черный кафель, сквозняк гуляет по-хозяйски.
Когда-то квартира была трехкомнатной, но во время ремонта два помещения удалось объединить в одно просторное до бессмысленности, оснащенное звукоизоляцией и вытянутое. Здесь царили особенно густые сумерки из-за непроницаемых жалюзи. Из мебели тут было только высокое – от пола до потолка – зеркало, карта России во всю противоположную стену, исчерченная и усеянная листочками с пометками мелким почерком, и качественная стереосистема. На кухне стояла невысокая холодильная камера и пустая барная стойка. В комнате главенствующее пространство было отдано исполинскому книжному шкафу, узкий и жесткий диван ютился напротив него. Рядом робко пристроился кофейный столик на колесиках, усеянный стопками литературы, касающейся энтомологии и журналами по хирургии. Из-под них выглядывал томик о татуировках древних народов на английском, а рядом небрежно лежало пособие по обработке древесины. На полках можно было найти не менее диковинную литературу. Большинство изданий выглядело так, словно там постоянно делали пометки и оставляли закладки. Целая полка принадлежала тонким тетрадям с конспективными записями по самым различным отраслям прикладных наук.
Нет, это не дом и даже не рабочее место, а что-то вроде площадки для взлета его интеллекта, вынужденная дань физиологическим потребностям – не более.
Он снял на ходу рубашку, завязал волосы в хвост и вошел в большую комнату. Крис хотел подытожить все, подумать, сосредоточиться на алгоритмах дальнейших действий. Он включил стереосистему, и из хороших колонок заиграла композиция Third Realm – «She’s Му Addiction», создающая необходимый ритм мысли – медленный, тягучий, но уверенный и непреклонный, как танк. Плавные, гибкие движения тела копируют работу ассоциативного мышления, глаза закрыты, и весь он целиком уже не человек, а символ собственного внутреннего поиска.
* * *
Саша пролистывала дела, раскрытые Кристианом, чьи-то беды, надежды и мысли текли мимо ее взора магазинной очередью.
Пропавшая девочка по имени Анжелика привела Кристиана к торговцу детьми. Цыган. У самого пятеро и одна жена, которая помогала ему вести дела. На фото человек с очень темной кожей, круглыми, печальными глазами и пышными, почти сталинскими усами. Дело было раскрыто, но почти полсотни детей так и не нашли.
Молодого ветеринара убили подростки – от четырнадцати до шестнадцати лет. Убили за то, что женщина запрещала им мучить дворовых котов. Избили ее до смерти. Всех нашли, сидят в колонии, родители пытаются их вытащить и валят вину на судебный произвол жестоких властей.
В Сибири директор школы насиловал своих учеников. Об этом знали все, включая некоторых родителей, но никто ничего не предпринимал. Когда директора закрыли, благодаря Кристиану, школа лишилась существенных финансовых вложений с его стороны, и ее пришлось распустить. Больше школ в селе нет, и теперь всем придется ездить далеко, за город. У директора честные, небольшие глаза, аккуратный костюм и довольно хрупкое телосложение. В камеру он смотрел слегка вопросительно, до конца не веря, что его всё-таки поймали, словно не безразличие кого-то к судьбе детей стало для него шоком, и он не может заставить себя его осмыслить.
Пятидесятилетняя женщина умерла от того, что ей на голову обрушился потолок. Она жила на окраине Архангельска. Пять лет власти обещали ей другое жилье. Обещание выполнили, и женщину планировали переселить в дом по соседству – такой же нищий и с наполовину ушедшим под землю первым этажом. Проблему осветили на телевидении еще до того, как пенсионерка умерла, новость промелькнула в передаче между встречей глав государств по вопросу проблем с Израилем и большой автомобильной аварией за МКАДом. Про новость забыли сразу, как закончилась передача. Через месяц женщину раздавил потолок. Умирала она медленно под завалом, на помощь никто не пришел, сверху люди не жили. Потом новость осветили еще раз, но это произошло в праздники, и никому не было до произошедшего дела. Дом так и стоит. Там всё еще живут люди. Кристиан окрестил дело несчастным случаем и расследование провел скупо. Позже в том же городе почему-то повесился партийный товарищ мэра, который по странному совпадению как раз был ответственным за программу переселения людей в новые дома из аварийных… После этого сам мэр скоропостижно улетел заграницу в бессрочный отпуск.
Дел Кристиан взял на себя много и работал с четкостью конвейерного механизма без выходных. Календарь его рабочих дней не знал отпускных пробелов. Те, что имелись, наверняка никакими днями отдыха не являлись, и Саша поймала себя на том, что ей интересно, какими делами он занят в это время. Это сопровождалось тайным опасением когда-либо оказаться в качестве соучастницы подобных дел, опасением окончательно преступить черту закона.
Саша ясно представила себе панику и отчаяние женщины, заживо погребенной под потолком своего дома. Она услышала, как за окном, в который дул сквозняк, воет ветер, и безразличие, с которым ветер, небо и тишина были к ней безучастны, все это наполнило Сашу недоумением на человеческую жестокость. Это причинило ей боль, разорвавшуюся осколочной бомбой в центре солнечного сплетения, и ядовитыми миазмами распространившуюся по телу.
Она почувствовала, что больше не в силах читать, и закрыла папки.
Где-то над ее головой в квартире скрипуче заплакал ребенок, Саша поняла, что у нее очень болит голова от муки безбожного бытия, проницающей мир. Тоскливо посмотрев на голодную мглу за окном, она подумала о Кристиане и в который раз позавидовала безупречности, с которой он мог не обращать внимания на страдания мира.
К крику ребенка присоединился вопль второго – более осмысленный, то ли возмущенный, то ли обиженный. Словно они пытались переорать друг друга. Голосов взрослых слышно не было.
Саша закрыла глаза, наощупь нашла возле себя наушники, торопливо надела их, чтобы не слышать, как надрываются, заявляя о себе, чужие жизни. Она поймала себя на странном отвращении к этим крикам и к себе за то, что оценивает семью сверху по этим ничтожным признакам.
«Не падай туда», – велела она себе, встряхнув головой.
Самым загадочным виделось ей дело, окрещенное одной из помощниц Фишера «Смешливый валет». Кристиан помогал полиции поймать наемного убийцу, имевшего обыкновение оставлять после себя карту, на оборотной стороне которой тот рисовал улыбку. За ним он гонялся целый месяц – пришлось долго и далеко ездить по стране, преступник мастерски скрывал свою личность. В конце Кристиан упустил добычу, несмотря на то, что нашел ее. След просто оборвался без всяких объяснений.
– Ты нарочно позволил ему уйти, верно? – прошептала Саша, щурясь. – А ведь он был безжалостным душегубом… Чем же ты руководствовался?
«Он круглосуточно смотрит во тьму и манит за собой меня. Если я останусь – не выживу. Если уйду, смогу начать собственную судьбу заново».
В желтых глазах медом сверкнули глубокая печаль и усталость. Он с полным безразличием ее отпустил и вздохнул, словно пытаясь достучаться до умственно отсталого человека:
– Ты нужна мне живой. Больше повторять не стану. Если понадобишься – скажу. Мне не нравится тебе угрожать. Недавно ты заставила понять, что в чём-то способна быть равной мне, – добавил он неожиданно. – Не провоцируй меня. Не заставляй меня думать, что на тебя можно воздействовать только как на животного – угрозами.
В то время, как все люди видели Кристиана симпатичным парнем, Саша видела существо с черной головой вечно слюнявого добермана, у которого сгнили глаза. Саша чувствовала от него запах мертвечины. Она видела, что у него вместо рук когтистые лапы, и в них запеклась кровь. Древний Анубис. Сквозь безупречную белую кожу его тела для нее просвечивали кости и сосуды – гнилые, темно-бурого цвета. В его клыках застряли куски человеческой плоти. Так она воспринимала его физически и искренне испытывала отвращение. Она воспринимала так не только его. В больнице способность видеть вместо людей ассоциативные образы усилилась настолько, что порой ей было сложно контролировать крик ужаса в своем горле.
Саша ненавидела смотреть в зеркало.
И она ненавидела Кристиана. Поэтому то, что произошло потом, было продиктовано следующим алгоритмом мыслей:
Во-первых, он знает, что тактильность – ее слабое место и постоянно будет на него нажимать дальше, если она это не оборвет на корню.
Во-вторых, он нарочно провоцирует ее, поэтому Саша велела себе сохранять спокойствие.
Ее лицо сделалось каменным. Она преодолела два шага между собой и крепко взяла в руку когтистую, ледяную лапу Анубиса. Это было противно, это обжигало до боли, но она стиснула лапу, глядя на него с вызывающей ненавистью.
Кристиан посмотрел на свою руку, а затем ловко и мягко её высвободил:
– Держись от меня подальше. Ненависть не делает тебя сильной. Она делает тебя похожей на меня.
* * *
Курсор на мониторе целых полминуты не двигался над почтовым адресом со странным никнеймом VEIDER. Лицо Кристиана исказилось настоящей злостью прежде, чем он нажал на него и выбрал вкладку «написать». Печатая короткое сообщение, он ощущал, как внутри грудной клетки растекается удушливая горечь злобы.
«Если сом вынырнет наружу или рыбак надолго уснет, а также в том случае, если он проявит неосторожность, ты вступишь в действие.
За тобой должок, помнишь?»
Следовало усилить систему личной безопасности, отца посвящать нельзя, оставался только Он. Спустя годы молчания, Он не сменит адрес своей почты и послушно выполнит всё, что скажет ему Фишер. Ведь должен Он смертельно много, если отбросить какие-либо аллегории и эпитеты.
После того, как Саша пришла в себя, Кристиан отвез свою помощницу в небольшую квартиру в районе Бунинской аллеи. Угрюмый двор был лишен фонарей и консьержки, в его тесном подъезде пахло мочой. Мебели, впрочем, в квартире тоже почти не было, и Саша догадалась, что это – квартира-однодневка, арендованная на короткий срок.
Кристиан отдал ей ключи от квартиры.
– Сегодня останешься одна. Считай это еще одной проверкой.
– Ты можешь не вернуться?
Кристиан ответил, но не на вопрос, а сам себе, размышляя вслух:
– Человеку, вроде тебя, здесь скучно сделается, особенно, если всё время изображать на кухне естественное продолжение табуретки. Можешь пролистать бумажные папки с делами – я взял их для тебя, натренируешь аналитический механизм эмпатии или просто отвлечешься, когда мозг начнет гудеть от работы. Телефон будет звонить – трубку не бери. Если кто-то явится – не открывай, свет зря не включай. В этой квартире тебя не найдут, она замешана в деле о террористическом акте. Больше сюда не придут, но официально она еще опечатана.
Саша не отвечала, придирчиво изучая эту неподвижную мимику в попытках найти там хоть что-то – беспокойство, тревогу… Безрезультатно.
– Я заеду за тобой завтра к восьми часам утра, приведи себя в порядок.
– Ты уходишь прямо сейчас?
– Да. И шею мне покажи, – он дотронулся до ее подбородка, хмурым взглядом изучая рану, после чего отметил, словно делая ей комплимент:
– Хрупкое, но очень выносливое тело – рана заживает быстро и с температурой от переохлаждения справилась замечательно.
«Чувствую себя качественной иномаркой», – подумала она.
Фишер повернулся к двери и неожиданно заговорил прохладно, тихо и отчетливо:
– К сожалению, второе дело, в котором ты замешана, находится на критической отметке по уровню опасности. Будет справедливо и разумно для обоих, если я дам тебе шанс скрыться. Но только хорошенько запомни, эта возможность уйти совсем – единственная, и больше такой не представится, – он повернулся к ней, в этом движении было что-то от разворота аллигатора в сторону добычи. Гадкий, злой оскал оживил его глаза, но Саша ровным голосом, невозмутимо смотря на него, произнесла:
– На сей раз верю. Видимо, всё паршиво. Хорошо, Крис, я подумаю.
– Оставшись, ты тем самым крепко привяжешь себя ко мне.
Саша холодно уточнила, чуть поднимая подбородок и вытягивая шею, чтобы казаться хоть немного выше:
– И уволиться, конечно, не выйдет?
– Ты всегда останешься в зоне моего влияния.
Она сурово прошептала:
– Может, я заодно и как-нибудь иначе тебе нравлюсь?
Кристиан посмотрел на нее слегка удивленно.
– Посмотри на себя, я не вижу в тебе особь женского пола. Твои намеки глупы и неуместны.
За это я и не люблю девушек. Они ищут личный подтекст там, где его нет. Они ищут его, даже если он им не нужен.
Не прощаясь, он закрыл за собой дверь, после чего ледяная атмосфера напряжения аванпоста перед обстрелом, всегда являвшаяся неизменным спутником этого страшного человека, беспомощно и быстро рассеялась. Вокруг сделалось неправильно и натянуто пусто.
Саша отошла от двери, оперлась спиной на стену и медленно-медленно сползла на пол, закрыв глаза. Могло показаться, что ей плохо, но на губах ее постепенно появилась блаженная, слабая улыбка. И первое, чего захотелось – уснуть в пустом помещении, укутав душу в теплое осознание собственной ненужности, одиночества и незримости для прочего мира.
Покинув квартиру, я мысленно попрощался с Александрой навсегда и без сожаления, как привык, вообще, со знакомыми, приобретаемыми во время расследований. Я предупредил ее, был откровенен, предоставив ей выбор, и ожидал, что девица исчезнет. В конце концов, глупо не воспользоваться таким шансом.
Этот недостаток критичен – она слаба. И уйдут годы на ее тренировку. Выходит, она погибнет. Следовательно, проще отпустить ее и пользоваться иногда ее услугами на расстоянии, параллельно продолжая искать нужного профайлера. Не хотелось бы, но я не рассчитывал наткнуться на дело такой сложности столь быстро. Есть риск, что она попытается мне отомстить, но я в любой момент могу ее уничтожить и держу ее жизнь за горло.
А жаль. Будь она немного более сильной…
Квартира, считавшаяся для Фишера условно «домом», располагалась на конце салатовой ветки метро. Она кому угодно могла бы понравиться с первых описательных слов. Тихо, река рядом, а с высоты, глядя на небольшой парк, иногда кажется, что мир и в самом деле еще живой. Но это и единственные плюсы, ибо в комнатах было холодно, не слышно ни оживленного голоса, ни смеха. Темные, высокие, пустые стены, чистый, черный кафель, сквозняк гуляет по-хозяйски.
Когда-то квартира была трехкомнатной, но во время ремонта два помещения удалось объединить в одно просторное до бессмысленности, оснащенное звукоизоляцией и вытянутое. Здесь царили особенно густые сумерки из-за непроницаемых жалюзи. Из мебели тут было только высокое – от пола до потолка – зеркало, карта России во всю противоположную стену, исчерченная и усеянная листочками с пометками мелким почерком, и качественная стереосистема. На кухне стояла невысокая холодильная камера и пустая барная стойка. В комнате главенствующее пространство было отдано исполинскому книжному шкафу, узкий и жесткий диван ютился напротив него. Рядом робко пристроился кофейный столик на колесиках, усеянный стопками литературы, касающейся энтомологии и журналами по хирургии. Из-под них выглядывал томик о татуировках древних народов на английском, а рядом небрежно лежало пособие по обработке древесины. На полках можно было найти не менее диковинную литературу. Большинство изданий выглядело так, словно там постоянно делали пометки и оставляли закладки. Целая полка принадлежала тонким тетрадям с конспективными записями по самым различным отраслям прикладных наук.
Нет, это не дом и даже не рабочее место, а что-то вроде площадки для взлета его интеллекта, вынужденная дань физиологическим потребностям – не более.
Он снял на ходу рубашку, завязал волосы в хвост и вошел в большую комнату. Крис хотел подытожить все, подумать, сосредоточиться на алгоритмах дальнейших действий. Он включил стереосистему, и из хороших колонок заиграла композиция Third Realm – «She’s Му Addiction», создающая необходимый ритм мысли – медленный, тягучий, но уверенный и непреклонный, как танк. Плавные, гибкие движения тела копируют работу ассоциативного мышления, глаза закрыты, и весь он целиком уже не человек, а символ собственного внутреннего поиска.
* * *
Саша пролистывала дела, раскрытые Кристианом, чьи-то беды, надежды и мысли текли мимо ее взора магазинной очередью.
Пропавшая девочка по имени Анжелика привела Кристиана к торговцу детьми. Цыган. У самого пятеро и одна жена, которая помогала ему вести дела. На фото человек с очень темной кожей, круглыми, печальными глазами и пышными, почти сталинскими усами. Дело было раскрыто, но почти полсотни детей так и не нашли.
Молодого ветеринара убили подростки – от четырнадцати до шестнадцати лет. Убили за то, что женщина запрещала им мучить дворовых котов. Избили ее до смерти. Всех нашли, сидят в колонии, родители пытаются их вытащить и валят вину на судебный произвол жестоких властей.
В Сибири директор школы насиловал своих учеников. Об этом знали все, включая некоторых родителей, но никто ничего не предпринимал. Когда директора закрыли, благодаря Кристиану, школа лишилась существенных финансовых вложений с его стороны, и ее пришлось распустить. Больше школ в селе нет, и теперь всем придется ездить далеко, за город. У директора честные, небольшие глаза, аккуратный костюм и довольно хрупкое телосложение. В камеру он смотрел слегка вопросительно, до конца не веря, что его всё-таки поймали, словно не безразличие кого-то к судьбе детей стало для него шоком, и он не может заставить себя его осмыслить.
Пятидесятилетняя женщина умерла от того, что ей на голову обрушился потолок. Она жила на окраине Архангельска. Пять лет власти обещали ей другое жилье. Обещание выполнили, и женщину планировали переселить в дом по соседству – такой же нищий и с наполовину ушедшим под землю первым этажом. Проблему осветили на телевидении еще до того, как пенсионерка умерла, новость промелькнула в передаче между встречей глав государств по вопросу проблем с Израилем и большой автомобильной аварией за МКАДом. Про новость забыли сразу, как закончилась передача. Через месяц женщину раздавил потолок. Умирала она медленно под завалом, на помощь никто не пришел, сверху люди не жили. Потом новость осветили еще раз, но это произошло в праздники, и никому не было до произошедшего дела. Дом так и стоит. Там всё еще живут люди. Кристиан окрестил дело несчастным случаем и расследование провел скупо. Позже в том же городе почему-то повесился партийный товарищ мэра, который по странному совпадению как раз был ответственным за программу переселения людей в новые дома из аварийных… После этого сам мэр скоропостижно улетел заграницу в бессрочный отпуск.
Дел Кристиан взял на себя много и работал с четкостью конвейерного механизма без выходных. Календарь его рабочих дней не знал отпускных пробелов. Те, что имелись, наверняка никакими днями отдыха не являлись, и Саша поймала себя на том, что ей интересно, какими делами он занят в это время. Это сопровождалось тайным опасением когда-либо оказаться в качестве соучастницы подобных дел, опасением окончательно преступить черту закона.
Саша ясно представила себе панику и отчаяние женщины, заживо погребенной под потолком своего дома. Она услышала, как за окном, в который дул сквозняк, воет ветер, и безразличие, с которым ветер, небо и тишина были к ней безучастны, все это наполнило Сашу недоумением на человеческую жестокость. Это причинило ей боль, разорвавшуюся осколочной бомбой в центре солнечного сплетения, и ядовитыми миазмами распространившуюся по телу.
Она почувствовала, что больше не в силах читать, и закрыла папки.
Где-то над ее головой в квартире скрипуче заплакал ребенок, Саша поняла, что у нее очень болит голова от муки безбожного бытия, проницающей мир. Тоскливо посмотрев на голодную мглу за окном, она подумала о Кристиане и в который раз позавидовала безупречности, с которой он мог не обращать внимания на страдания мира.
К крику ребенка присоединился вопль второго – более осмысленный, то ли возмущенный, то ли обиженный. Словно они пытались переорать друг друга. Голосов взрослых слышно не было.
Саша закрыла глаза, наощупь нашла возле себя наушники, торопливо надела их, чтобы не слышать, как надрываются, заявляя о себе, чужие жизни. Она поймала себя на странном отвращении к этим крикам и к себе за то, что оценивает семью сверху по этим ничтожным признакам.
«Не падай туда», – велела она себе, встряхнув головой.
Самым загадочным виделось ей дело, окрещенное одной из помощниц Фишера «Смешливый валет». Кристиан помогал полиции поймать наемного убийцу, имевшего обыкновение оставлять после себя карту, на оборотной стороне которой тот рисовал улыбку. За ним он гонялся целый месяц – пришлось долго и далеко ездить по стране, преступник мастерски скрывал свою личность. В конце Кристиан упустил добычу, несмотря на то, что нашел ее. След просто оборвался без всяких объяснений.
– Ты нарочно позволил ему уйти, верно? – прошептала Саша, щурясь. – А ведь он был безжалостным душегубом… Чем же ты руководствовался?
«Он круглосуточно смотрит во тьму и манит за собой меня. Если я останусь – не выживу. Если уйду, смогу начать собственную судьбу заново».