Бесплодные земли

Один держал между ног шланг бензоколонки

«АМОКО» и притворялся, что это его член. Это правда.

Роланд позволил мне умереть. Вот правда.

Я люблю его до сих пор.

Это правда.



– И еще очень важно, чтобы вы все прочли «Повелителя мух»[10], – продолжала мисс Эйвери своим чистым, но каким-то безликим голосом. – А когда вы прочтете, вы должны будете поразмыслить и постараться ответить на некоторые вопросы. Хорошая книга всегда как загадка, за которой скрывается много других загадок, а это действительно очень хорошая книга… одна из лучших, написанных во второй половине двадцатого века. Во-первых, подумайте и ответьте, какой символический смысл заключен в образе раковины. Во-вторых…

Далеко. Далеко-далеко. Трясущейся, нетвердой рукой Джейк перевернул страницу своего экзаменационного сочинения, оставив на первом листе темное пятнышко пота.

Когда дверь нельзя открыть? Когда она распахнута.

Это правда.

Блейн – это правда.

Блейн – это правда.

Что это такое: о четырех колесах и воняет? Мусорная машина. И это правда.

Блейн – это правда.

Не сводить с Блейна глаз. Блейн – это боль. Вот правда.

Я уверен, что Блейн опасен, и это правда.

Что это такое: черная, белая и вся красная? Зебра, краснеющая от смущения. Вот правда.

Блейн – это правда.

Я хотел бы вернуться, и это правда.

Мне придется вернуться, и это правда.

Если я не вернусь, я сойду с ума. Это правда.

Но я не сумею вернуться домой, пока я не найду камень, розу и дверь. Это правда.

Чу-чу – это поезд, и это правда.

Чу-чу, чу-чу.

Чу-чу, чу-чу, чу-чу.

Чу-чу, чу-чу, чу-чу, чу-чу.

Я боюсь. Это правда.

Чу-чу



Джейк медленно поднял голову. Сердце бешено колотилось в груди – так сильно, что с каждым его ударом перед глазами у Джейка начинали плясать яркие огни, точно после фотовспышки.

Он явственно представил себе, как мисс Эйвери отдает сочинение папе с мамой. Рядом с мисс Эйвери с грустным видом стоит мистер Биссетт, а она говорит своим чистым, но безликим голосом: «Ваш мальчик очень серьезно болен. Если нужны доказательства, почитайте его экзаменационное сочинение».

«Я заметил еще, что в последние три недели Джон сам не свой, – добавляет мистер Биссетт. – Иногда он как будто испуган и все время слегка заторможен… отрешен, если вы понимаете, что я имею в виду. Je pense John est fou… comprenez-vous?[11]»

«Может быть, – это опять мисс Эйвери, – у вас дома в доступном месте хранятся какие-нибудь седативные препараты, которые Джон потихоньку от вас принимает?»

Насчет седативных препаратов Джейк не был уверен, но доподлинно знал, что у папы в нижнем ящике стола припрятано несколько граммов кокаина. И отец, без сомнения, решит, что там-то Джейк и «попасся».

– А теперь я скажу пару слов насчет книги «Уловка-22»[12], – продолжала мисс Эйвери. – Для шести-, семиклассников эта книга действительно сложная, но она все равно вам покажется изумительной, надо только настроить себя на ее специфическое очарование. Если вам так удобнее, можете воспринимать ее как комедию сюрреализма.

Только мне не хватало читать подобное, подумал угрюмо Джейк. Я в чем-то схожем живу… и это отнюдь не комедия.

Он обратился к последней странице своего экзаменационного сочинения. На ней не было ни единого слова, только еще одна вырезка из журнала, аккуратно приклеенная посередине листа, – фотография падающей Пизанской башни, заштрихованная черным карандашом. Темные восковые линии переплетались в безумных изгибах и петлях.


Раскрасил ее, вероятно, сам Джейк… больше некому.

Но он не помнил, как делал это.

Совершенно не помнил.

Теперь он представил себе, что ответит отец мистеру Биссетту: «Fou. Да, мальчик определенно fou. Ребенок, которому выпала исключительная возможность проявить себя в школе Пайпера, а он пустил ее псу под хвост, ДОЛЖЕН БЫТЬ fou, вы со мной согласны? Ну… предоставьте это мне, а уж я разберусь. Справляться с проблемами – это моя работа. И я уже знаю решение. Саннивейл. Ему надо какое-то время пожить в Саннивейле, заняться… не знаю… плетением корзин и прийти в себя. Вы не волнуйтесь, ребята, за нашего мальчика. Он может, конечно, сбежать… но ему не укрыться».

Неужели его действительно отправят в дурдом, когда выяснится, что у него крыша поехала? Джейк, кажется, знал ответ. Уж будьте уверены! У себя в доме отец не потерпит какого-то полоумного, пусть даже им будет его родной сын. Его увезут – не обязательно в Саннивейл; но там, куда его заботливо поместят, непременно будут решетки на окнах и здоровенные дядьки в белых халатах и ботинках на каучуковой подошве, с крепкими мышцами, настороженными глазами и набором шприцев для подкожного впрыскивания искусственных снов.

А знакомым они скажут, что я уехал, размышлял Джейк. Голоса у него в голове умолкли, заглушённые волной нарастающей паники. Уехал на год в Модесто, погостить у тети с дядей… или в Швецию в рамках программы обмена учениками… или отправился на космическую орбиту чинить там спутник. Мама очень расстроится… будет плакать… но потом все же смирится. У нее есть любовники, чтобы ее развлечь… к тому же она всегда соглашается с ним, с отцом. Она… они… я…

Джейк вдруг почувствовал, как из горла его рвется крик, и плотно сжал губы, чтобы удержать его. Опять тупо уставился на безумные черные штрихи – эти пляшущие изломы поверх фотографии Пизанской башни – и сказал себе: Мне нужно отсюда уйти. Сейчас же.

Он поднял руку.

– Да, Джон, в чем дело? – Мисс Эйвери смотрела на него с выражением мягкого раздражения, которое приберегала специально для учеников, вздумавших прервать ее в самый неподходящий момент.

– Если можно, я на минуточку выйду, – пробормотал Джейк.

Вот вам, пожалуйста, очередной пример «Пайпер-речений». Ученикам школы Пайпера не «нужно в туалет», они не «ходят в уборную» или, упаси Боже, «справляют нужду». Предполагается, что все пайперовские питомцы – создания столь совершенные, что просто не могут растрачивать себя на производство побочных продуктов в своем изысканно тихом и плавном скольжении по жизни. Время от времени кто-то из них спрашивает разрешения «на минуточку выйти», и это все.

Мисс Эйвери вздохнула.

– А тебе очень нужно, Джон?

– Да, мэм.

– Ну хорошо, иди. Но возвращайся быстрее.

– Да, мисс Эйвери.

Он встал, закрыл папку, хотел было забрать ее, но потом передумал. Так не пойдет. Мисс Эйвери тут же заинтересуется, зачем ему брать с собой в туалет экзаменационное сочинение. Надо было их вынуть из папки, эти чертовы страницы, и потихоньку убрать в карман… но еще до того, как просить разрешения выйти. А теперь уже поздно.

Джейк направился по проходу к двери, оставив папку на парте, а портфель на полу под столом.

– Надеюсь, все выйдет нормально, Чеймберз, – шепнул ему Дэвид Сарри и фыркнул в кулак.

– Прекрати болтать, Дэвид, – едва ли не рявкнула мисс Эйвери, теперь уже по-настоящему рассердившись, и весь класс покатился со смеху.

Джейк на мгновение помедлил у двери в коридор, а когда взялся за ручку, в душе его вновь затеплились уверенность и надежда: Сейчас это произойдет – обязательно произойдет. Стоит мне распахнуть эту дверь, и за ней будет солнце пустыни. Его свет ворвется сюда, а в лицо мне дохнет сухим ветром. Я войду туда и больше уже никогда не увижу этот дурацкий класс.

Он открыл дверь, но за ней был лишь коридор. Все тот же школьный коридор. Однако кое в чем Джейк оказался прав: ему больше уже никогда не пришлось увидеть класс мисс Эйвери.





4




Кажется, Джейк немного вспотел. Он медленно шел по сумрачному коридору, стены которого были отделаны деревом, мимо дверей. Он бы, наверное, открыл их все, если бы не прозрачные стекла, вставленные в каждую. Вот французский класс мистера Биссетта, второй год обучения. Вот кабинет мистера Кнофа – «Введение в геометрию». В обоих классах ученики сидели, зажав в руках карандаши и ручки, склонившись над тетрадями в синих обложках для экзаменационных работ. Заглянув в класс мистера Харли «Ораторское искусство и культура речи», Джейк увидел, как Стэн Дорфман – один из тех знакомых ребят, которые были для Джейка почти друзьями, – встает, готовясь произнести свою экзаменационную речь. Выглядел Стэн перепуганным до смерти, хотя на самом-то деле он и понятия не имел о том, что такое страх – настоящий страх, – а вот Джейк мог бы много чего интересного рассказать ему в этой связи.

Я умер.

Нет, я не умер.

Умер.

Не умер.

Умер.

Нет.

Проходя мимо двери с надписью ДЛЯ ДЕВОЧЕК, он распахнул ее, ожидая увидеть там чистое небо пустыни и синюю дымку на горизонте – горы, но увидел всего лишь Белинду Стивенс. Она стояла у раковины и, сосредоточенно глядя в зеркало, выдавливала на лбу прыщ.

– Господи, ты чего? – всполошилась она.

– Прости. Просто ошибся дверью. Думал, здесь будет пустыня.

– Чего?