Бесплодные земли

Эдди сходил за коляской Сюзанны. Вызвался сам, никто его не просил: просто ему вдруг захотелось побыть одному, поразмыслить, взять себя в руки. Теперь, когда он отстрелялся и напряжение спало, все мышцы его тела судорожно выбрировали. Его била неудержимая дрожь, и он не хотел, чтобы Роланд с Сюзанной видели его в таком состоянии, – и даже не потому, что они могли бы принять эту дрожь за страх, а потому, что могли распознать ее истинную причину: предельное возбуждение. Ему это понравилось. Даже притом, что летучая мышь едва не сняла с него скальп, ему это понравилось.

Хренотень какая-то, приятель. И ты сам это знаешь.

Но в том-то и заключалась проблема, что он не знал. Только что Эдди столкнулся лицом к лицу с тем же самым, что открыла для себя Сюзанна, когда пристрелила медведя: можно сколько угодно твердить о том, что тебе не хочется становиться стрелком, быть стрелком, как тебе надоело шляться по этому шизонутому миру, где, кажется, кроме тебя и твоих двух товарищей, нет ни единого человеческого существа, что больше всего тебе хочется оказаться сейчас на углу Сорок второй и Бродвея, стоять там, щелкать пальцами, подзывая лоточника, есть хот-дог с соусом «чили», включить плейер, слушать «Creedence Clearwater Revival» и глазеть на девчонок, сексапильных нью-йоркских девчонок в мини-юбках, с длинными ногами и пухлыми чертыхающимися губками. Ты можешь талдычить обо всем этом до посинения, но себя все равно не обманешь. Сердцем ты знаешь, что тебе это нравится. Он ловил кайф, паля по шагающим электронным зверюгам, по крайней мере пока держал в руках револьвер, превратившийся в этакого портативного «громовержца» для личного пользования. Он испытал удовольствие, пнув робота-крысу, хотя ноге было больно, а сам он перепугался до полусмерти. И, как бы дико оно ни звучало, даже то, что он перепугался, только добавило ему кайфа.

Все это само по себе уже гадко, но Эдди сегодня узнал про себя кое-что еще: если прямо сейчас перед ним вдруг возникнет волшебная дверь и откроется обратно в Нью-Йорк, он, может быть, и не вернется туда. Во всяком случае, пока не увидит своими глазами эту чертову Темную Башню. Он уже начал подозревать, что болезнь Роланда заразная.

Так, пихая коляску Сюзанны сквозь густые заросли ольхи, кляня на чем свет стоит тонкие ветки, что норовили ударить его по лицу и задеть глаза, Эдди нашел силы признаться себе кое в чем, а переварив, это все принять, и сделанные им открытия несколько остудили его разгоряченную кровь. Просто мне хочется посмотреть, она такая же, как в моем сне, или нет, думал он. Увидеть воочию нечто подобное… это будет действительно здорово.

И тут в голове у него прозвучал иной голос. Зуб даю, остальные его друзья – ну эти, со странными именами, как у рыцарей Круглого Стола при дворе короля Артура, – зуб даю, они тоже похожее переживали что-то, Эдди. А теперь они все мертвы. Все до единого.

Он узнал этот голос, нравилось ему это или нет. Голос принадлежал Генри. Вот почему Эдди было так трудно его не слушать.





28




Держа Сюзанну на правом бедре, Роланд стоял перед металлическим кубом, напоминающим запертый на ночь вход на станцию подземки. Оставив коляску на краю поляны, Эдди тоже подошел. Здесь, ближе к кубу, гул и вибрация под ногами стали гораздо громче, то есть механизм, этот гул издающий, располагался либо внутри коробки, либо под ней. Эдди казалось, что он его воспринимает не слухом, а каждой клеточкой мозга или даже нутром.

– Значит, это одни врата из тех самых двенадцати. И куда они открываются, Роланд? В Диснейленд?

Роланд покачал головой.

– Я не знаю куда. Может, вообще в никуда… или во все. В этом мире есть много, чего я не знаю… вы это, наверное, уже поняли. А многое из того, что я знал, изменилось.

– Потому что мир сдвинулся с места?

– Да. – Роланд взглянул на него. – Знаешь, это не просто такой оборот. Мир действительно сдвинулся с места… он и сейчас еще сдвигается, только быстрее. И все здесь приходит в упадок, ветшает… разваливается на части… – Он пнул механический трупик ходячей коробки, как бы подчеркивая свои слова.

Эдди вдруг вспомнил круглую схему, которую Роланд чертил на земле.

– И, стало быть, это край света? – спросил он едва ли не робко. – Я хочу сказать, место как место. Ничего особенного. – Он хохотнул. – Я так себе представлял, что должна быть какая-то пропасть… только что-то ее не видать.

Роланд покачал головой.

– Это не тот край света, а просто такое место, откуда выходит один из Лучей. Во всяком случае, меня так учили.

– Лучей? – переспросила Сюзанна. – Что еще за Лучи?

– Древние не создавали мир… они его воссоздали. Кое-кто из сказителей утверждает, что Лучи спасли мир; кое-кто убежден, что они заключают в себе семена разрушения. Их создали древние. Это такие линии… они удерживают… и связуют…

– Ты, случайно, не о магнитных полях говоришь? – осторожно осведомилась Сюзанна.

Лицо Роланда, вечно суровое и угрюмое, вдруг словно бы просветлело и стало совсем другим, новым и удивительным, и Эдди подумал, что он теперь знает, каким будет Роланд, когда дойдет наконец до своей Темной Башни.

– Да! И об этом тоже… и еще о гравитации… и о надлежащем соотношении размера, пространства и измерения. Лучи – это силы, которые все это скрепляют.

– Добро пожаловать к нам в психушку с физическим уклоном! – буркнул Эдди, понизив голос.

Сюзанна не обратила на него внимания.

– А Темная Башня? Она типа базового генератора? Главный источник энергии для Лучей?

– Я не знаю.

– Но зато знаешь, что мы сейчас в точке А, – сказал Эдди. – Если мы будем отсюда идти по прямой, то в конце концов мы придем к противоположным Вратам – назовем их точкой С – на том краю света. А посередине отрезка АС расположена точка В. Центральная точка. Темная Башня.

Стрелок кивнул.

– И долго придется идти? Ты, случайно, не в курсе?

– Нет, знаю только, что долго. Она далеко, и с каждым днем все дальше. Расстояние растет.

Эдди нагнулся, чтобы рассмотреть ходячую коробку. Потом он выпрямился и взглянул на Роланда.


– Не может такого быть. – Тон его походил на увещевания взрослого, который пытается убедить ребенка, что в шкафу у него нет никакого маленького домового, что такого не может быть, потому что домовых вообще не бывает. – Миры не растут, Роланд.

– Правда? В детстве, Эдди, я помню, у нас во дворце были карты. Одну я запомнил. Называлась она «Великие королевства Западной Земли». Была там и моя страна, Гилеад. И Низинные феоды – в тот год, когда я получил свои револьверы, там уже шла гражданская война. И холмы, и пустыня, и горы, и Западное море. По этой карте от Гилеада до моря расстояние было неблизким – тысяча, если не больше, миль, – однако, чтобы его пройти, мне понадобилось целых двенадцать лет.

– Но это же невозможно, – испуганно выпалила Сюзанна. – Даже если ты все эти мили прошел пешком, все равно это много – двенадцать лет.

– Ну, если учесть, что тебе приходилось не раз останавливаться, чтобы отправить домой открытки и выпить пивка… – начал Эдди, но Роланд с Сюзанной его просто проигнорировали.

– Я не пешком добирался. Почти всю дорогу я ехал верхом, – сказал Роланд. – Меня то и дело… задерживали, скажем так… но я старался зря время не тратить. Чтобы убраться подальше от Джона Фарсона, который начал мятеж, опрокинувший мир, где я вырос, и который спал и видел, как бы снести мне башку и водрузить ее на кол у себя на дворе, – должен признать, у него были на то причины, поскольку я и мои друзья перебили весь «цвет» его шайки… и, потом, я кое-что спер у него, очень ему дорогое.

– Что, Роланд? – не сдержал любопытства Эдди.

Роланд покачал головой.

– Это совсем другая история… может быть, я расскажу, но потом… или вообще никогда. Сейчас важно не это. Вдумайтесь: я прошел не одну сотню миль – много сотен. Потому что мир увеличивается, растет.

– Такого просто не может быть, – настойчиво повторил Эдди, но его все равно трясло. – Бывают землетрясения… наводнения… приливы на море, отливы… ну, я не знаю…

– Послушай! – Роланд, кажется, начал уже выходить из себя. – Посмотри, оглянись вокруг! Что ты видишь? Мир, который неумолимо замедляет свой ход, как детский волчок, пусть даже пока он набирает обороты, и вам не понятно, как он движется. Да хотя бы на то посмотри, что ты сейчас подстрелил. Посмотри, Эдди, пожалуйста, ради отца своего посмотри!

Он отступил на два шага к ручью, поднял с земли металлическую змею, быстро ее осмотрел и перекинул Эдди, который поймал ее левой рукой. Она переломилась надвое прямо у него в руке, и одна половина упала на землю.

– Видишь? Видишь, она истощилась, от нее ничего не осталось. Все эти странные существа, на которых мы тут набрели, умирали уже. Если бы мы не пришли, они все равно бы накрылись, и очень скоро. И медведь этот тоже.

– Медведь, похоже, был чем-то болен, – вставила Сюзанна.

Стрелок кивнул.

– Да, паразиты. Они поселились в его органическом теле. Но почему не раньше? Почему только сейчас?

Сюзанна в ответ промолчала.

Эдди внимательно изучал половинку змеи. В отличие от медведя она представляла собой целиком искусственную конструкцию – существо, скроенное из металла, электронных цепей и ярдов (если не миль) проводов, тоненьких, как паутинка. Однако Эдди сумел разглядеть струпья ржавчины на нержавеющей стали. Причем не только на внешних сегментах, но и внутри. Было и еще какое-то влажное пятно. Либо вытекло масло, либо вода просочилась снаружи. Кое-где эта влага разъела проводку, а на крошечных платах размером с ноготь большого пальца зеленела какая-то гадость, похожая с виду на мох.

Эдди перевернул половинку змеи пузом вверх. На стальной пластинке ясно читалось имя производителя: «Северный Центр позитроники». Стоял также серийный номер, но имени не было. Может быть, слишком это незначительное устройство, чтобы давать ему имя, решил он про себя. Простой вращающийся щуп, время от времени применяемый в качестве очистительной клизмы для старикана-медведя, или предназначенный для нормализации работы его кишечника, или еще для чего-нибудь в равной степени гадкого.

Отшвырнув змею, Эдди вытер руки о штаны.

Роланд поднял с земли устройство, смахивающее на игрушечный трактор. Дернул за гусеницу. Та с легкостью оторвалась, обдав ботинки стрелка облачком ржавой пыли.

– Все в этом мире либо тихо издыхает, либо разваливается на части, – произнес он, отбрасывая «трактор» прочь. – А силы, которыми держится этот мир – и не только в пространстве, но и во времени и в размере, – тоже исчерпывают себя. Об этом мы знали еще детьми, но мы и представить себе не могли, каким будет время конца. Да и откуда нам было знать? И вот я живу в эпоху заката, и мне кажется, что она наступила не только для нашего мира. Но и для вашего тоже, Сюзанна и Эдди. И, быть может, еще для миллиарда миров. Лучи теряют первоначальную свою мощь. Не знаю, причина ли это или просто очередной симптом, но я знаю, что это так. Идите сюда! Ближе! Прислушайтесь!

Когда Эдди приблизился к металлическому кубу в косую черную с желтым полоску, на него вдруг нахлынули воспоминания, яркие и неприятные – в первый раз за долгие годы он вспомнил про ветхое старое здание в Датч-Хилле, примерно в миле от микрорайона, где они с Генри родились и выросли. Обветшалое это строение, которое местные ребятишки называли «Большим особняком», стояло посреди пустыря, заросшего сорной травой, который когда-то, наверное, был ухоженной лужайкой, на Райнхолд-стрит. И не было в округе ни одного мальчишки, который не знал бы истории о привидениях, связанной с особняком. Приземистый, словно бы придавленный крутой крышей, этот дом, казалось, сердито глядел на прохожих из густой тени, что отбрасывали свесы крыши. Стекол в окнах, само собой, не было: их с безопасного расстояния повыбивали камнями мальчишки, – но никто не отважился расписать стены дома или устроить там импровизированный ночной клуб или тир. Но самым странным и непонятным был факт самого его существования: никто не поджег его ради того, чтобы получить страховку, или хотя бы ради удовольствия посмотреть, как он будет гореть. Мальчишки шептались, что в доме живут привидения, и как-то раз Эдди с Генри специально пришли на ту улицу, чтобы своими глазами увидеть объект этих невероятных слухов (хотя маме Генри сказал, что они идут с друзьями в кондитерскую), и им показалось, что в доме действительно есть привидения. В таком месте должны быть. Разве он сам не почувствовал некую силу, чужую и явно недружелюбную, что просочилась из пустых темных окон этого викторианского особняка – окон, как будто уставившихся на него пристальным неподвижным взглядом буйнопомешанного? Разве какой-то едва уловимый ветерок не шевельнул волоски у него на руках? Разве он не преисполнился вдруг интуитивной уверенности, что стоит ему шагнуть внутрь, как массивная дверь тут же за ним захлопнется, замок закроется сам, а стены начнут сближаться, стирая в порошок косточки мертвых мышей, чтобы раздавить и его?

Дом с привидениями.

И теперь, приближаясь к металлическому кубу, Эдди снова почувствовал эту смесь тайны и злобной угрозы. По ногам и рукам побежали мурашки. Волосы на затылке вдруг встали дыбом, точно шейное оперение надувшегося индюка. Он ощутил, как его овевает все тем же еле заметным ветерком, хотя ни один листок на деревьях, окружающих поляну, даже не шелохнулся.

Но он все-таки подошел к металлической двери (ибо это была та же дверь, только запертая, и для таких, как он, Эдди, она останется запертой навсегда – ради того ее здесь и поставили) и прижался к ней ухом, закрыв глаза.

Ощущение было такое, как будто он с полчаса назад принял неслабую дозу ЛСД, и вот теперь зелье начало потихоньку действовать. Странные цвета расплылись в темноте перед его закрытыми глазами. Эдди почудились голоса. Они звали его из ветвящихся коридоров, словно из недр каменных глоток, – длинных таких коридоров, освещенных рядами трубчатых ламп. Когда-то эти электрические факелы изливали свое яркое свечение повсюду, но теперь они едва тлели тусклым голубым огнем. Он почувствовал пустоту… запустение… опустошение… смерть.

Ровный гул механизмов не прекращался, но теперь в нем проскальзывал новый ритм, сбивчивый, грубый… или ему это просто почудилось? Какой-то отчаянный глухой стук в общем гуле, как аритмия больного сердца? И еще складывалось ощущение, что агрегат, этот звук издающий, пусть даже намного более сложный, чем тот, что был внутри у медведя, потихоньку выбивается из рабочего своего ритма.

– Все умолкает в чертогах мертвых, – неожиданно для себя прошептал Эдди срывающимся слабым голосом. – Все – забвение в каменных залах мертвых. Узрите ступени, во тьму уводящие; узрите палаты, в руинах лежащие. Вот владение мертвых, где паутину прядут пауки и вращение светочей замирает, и светочи гаснут один за другим.

Роланд рывком оттащил Эдди от двери, и тот уставился на стрелка невидящими помутневшими глазами.

– Хватит, – сказал Роланд.

– Какую бы гадость они туда ни напихали, она, кажется, выходит из строя, верно? – услышал Эдди собственный голос. Этот дрожащий голос доносился до него как будто издалека. Он все еще чувствовал силу, излучаемую металлическим кубом. И эта сила звала его.

– Нет, – отозвался Роланд. – Ничто в моем мире сейчас не работает так хорошо, как эта, говоря твоими словами, гадость.

– Если вы, парни, хотите остаться тут на ночь, придется вам обойтись без моего приятного общества. – В пепельных отблесках сумерек лицо Сюзанны казалось размытым пятном. – Я вас подожду за рощицей, там же и заночую. Здесь мне что-то не нравится. Не нравятся ощущения от этой штуковины.

– Мы все заночуем за рощицей, – успокоил ее Роланд. – Пойдем.

– Хорошая мысль, – заключил Эдди.

По мере того как они удалялись от куба, гул механизмов начал понемногу стихать. Эдди буквально физически ощущал, как слабеет сила, его захватившая, хотя она по-прежнему манила, звала исследовать сумрачные коридоры, лестницы, уводящие в темноту, и палаты, в руинах лежащие, где паутину плетут пауки и огоньки на контрольных приборах гаснут один за другим.