Бесогон на взводе!
Часть 38 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— О, рот фронт! Вы тоже боретесь с фашизмом. — Великий художник, уже активно лысеющий, с двухдневной щетиной на подбородке и пронзительными карими глазами в обрамлении длиннющих ресниц, протянул мне руку. Я пожал её, на пальцах остались следы синей масляной краски.
— Прошу прощения, что вынужден отрывать вас от творчества, но… — Вот только тут я заметил Марту. Декарт мне в печень, она позировала маэстро!
Одетой, разумеется. Холодрыга же! Толстое шерстяное платье ниже колен, вязаные чулки, платок на плечах, короткие сапожки, волосы распущены, рядом валялись листы бумаги с эскизами тушью, а на стареньком мольберте уже был набросан углем предварительный рисунок на холсте. Очень, я бы сказал, авангардный…
— Dios mio[4], какой великолепный зверь! Что это за порода?
— Доберман, — ответил я, пытаясь незаметно привлечь внимание своей девушки, но…
Рыжая нахалка демонстративно вздёрнула носик, не удостоив меня даже взглядом. Как же, теперь она не абы какая сотрудница в офисе Системы, а натурщица самого известного художника двадцатого века! Это же по факту прямой билет в бессмертие.
— Я хочу его нарисовать! Если бы только я знал о нём раньше, этот пёс занял бы своё место в «Гернике». — Пылкий Пабло Диего (можно не называть его полного имени, всё равно никто не запомнит?) бросился к кровати, доставая из-под подушки пачку бумаги.
— Вообще-то мы по делу.
— Потом, всё потом! Сядьте куда-нибудь, поговорите с мадемуазель, не мешайте мне!
Гесс покосился на творца, понял, чего от него хотят, стянул передними лапами шапку с головы и уселся на пол, принимая горделивую позу.
— Он совершенен! — едва не заплакал художник, но, прежде чем был готов сделать хотя бы один набросок, в двери забарабанили. Послышались приглушенные команды на немецком.
Так, получается, сейчас они войдут, испанская гордыня подтолкнёт его и вспыхнет, он погонит их из мастерской. Дальше автоматная очередь или выстрелы из «парабеллума», и всё, героическая смерть ещё одного гения! Фашисты особым трепетом перед людьми культуры не страдали. Фуедерико Гарсиа Лорку они расстреляли, не задумываясь, зарыв неизвестно где, хотя какой был поэт…
Минуточку, но, с другой стороны, мы же знаем, что Пикассо выжил и много работал в послевоенные годы. Значит, у нас всё получится. История не знает сослагательного наклонения, мы сию же минуту изгоним беса и спасем великого художника! Вот только почему я не вижу рогатого? И Гесс молчит. Ох не-э-эт…
— Где нечистый?
— Стучит в дверь, — откликнулся маэстро, яростно комкая листы бумаги. — Откройте, друг мой, иначе они всё тут разнесут.
Я свистнул добермана, который в ту же секунду понятливо занял оборону у ног Марты, потом я выровнял дыхание и дважды повернул медный ключ в замке.
— Гутен морген, херр Пикассо. — В мастерскую вошли четверо.
Высокий очкастый тип в штатском, одетый в кожаное пальто и фетровую шляпу, с ним трое солдат в шинелях и касках. Автоматов ни у кого не было, только штурмовые винтовки через плечо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто перед нами. Знакомые всё лица!
— Большая честь застать вас за работой. — Без малейшего акцента очкастый чёрт перешёл на французский. — Прошу, взгляните, это ваша работа?
Он выложил на стол фотографию «Герники», гордого испанского города, полностью стёртого с лица земли немецкими бомбардировщиками.
— Нет. Это ваша работа, — не задумываясь, ответил Пикассо.
Трое чертей неторопливо сняли винтовки, но тут главный заметил нас.
— Тео и Гесс?! Вы чего, парни? У вас хоть капля совести есть? Куда ни ткнёшься, там везде вы! Ох, дер тойфель![5] дайте уже себя убить?!
Мгновением позже мастерская великого живописца превратилась в ад. Рыжеволосая Марта ловко закатилась под кровать и верещала уже оттуда как резаная на одной истерической ноте смеси восторга, испуга и бешеного веселья! Фашисты палили во все стороны, действуя меж тем достаточно профессионально, чтобы не попасть в драгоценные картины. Мой пёс, выпрыгнув из фуфайки, профессионально накинул её главному чёрту на голову и пошёл в психическую атаку на остальных:
— Я вас всех кусь, кусь, кусь, нехорошие дяденьки!
Если кто видел, с какой скоростью движется резвый доберман в узком пространстве комнаты, по никому не понятной траектории, непредсказуемо отталкиваясь от стен и бегая по потолку с пастью, полной жутких клыков, роняя пену во все стороны, то вы меня поймёте. Собаченька ведёт себя так, если любимый хозяин «пропал уже целых пять минут назад!», а телефон психологической поддержки рекомендует старательно повыть в окно, после чего начинать нервно грызть диван.
Я же сцепился в клинче с очкастым. Он оказался куда ловчее прочих, дважды выстрелил в меня, но не попал. Мой наган так же дважды рявкнул в ответ, но серебряные пули этого гада не останавливали. Пришлось перейти на бокс, он врезал мне скользящим в челюсть, я приложил его с размаху перстнем отца Пафнутия в лоб! Впрочем, веселье не затянулось.
Горячий испанец с руганью выскочил за дверь, стучась ко всем соседям и в голос крича:
— Вива ля Франс!
А уже через минуту или две (никто же точно на секундомере не подсчитывал) в мастерскую вломилось с десяток яростных французских патриотов. Бедных чертей гвоздили всей толпой всем подряд, пощады не было никому! Москва, Мадрид и Париж в едином порыве героического вдохновения показывали высокомерному Берлину, что они думают о мировом господстве арийской расы!
Очкастый, потеряв и очки и шляпу, в брызгах стёкол вылетел в нераскрытое окно с четвёртого этажа, следом за ним, доламывая остатки рамы, были выкинуты и остальные. Смятые фашистские каски валялись на мостовой. Победа являлась полной и безусловной!
Я как раз успел поднять с пола чудом не затоптанный лист бумаги, где чёрным пером была изображена Марта, сидящая в кресле. Волосы вьются, один глаз выше другого, половина головы лысая, на руках по шесть пальцев… Несколько… э-э… объёмная, но странным образом гармоничная. Впрочем, кто я такой, чтобы судить о творчестве великого художника?
Пикассо достал две бутылки вина. Пока французы плясали, отмечая победу, мы с Гессом отошли в сторонку. Никаких бесов не было, но, наверное, с заданием мы справились, черти-то изгнаны.
— Вполне похоже. — Присев на корточки, я показал рисунок Марте.
— Я там толстая! Только попробуй хоть кому-нибудь показать. — Моя рыжая любовь, краснея словно маков цвет, погрозила мне кулаком из-под кровати.
Что ж, в свою очередь и мне оставалось только улыбнуться в ответ, сунув рисунок за пазуху. Кажется, в мастерской резко потемнело, нет? Хорошо ещё, что доберман успел цапнуть в зубы фуфайку и шапку, потому что практически сразу нас вернули домой.
— Распаренные, довольные, живые, чую от, после драки, да? — поднял взгляд зевающий батюшка, перекрестил рот и сощурился. — А это у тебя что от такое, паря?
— Это Марта в кресле. Портрет работы Пабло Пикассо.
— Ох ты ж, прости и помилуй господи со пресвятыми угодниками! До чего ж от страшна-то, а?! Аж от передёрнуло всего! Тьфу, спрячь от сие куда подальше! Ночью же спать не смогу от, как вспомню…
Ой, да Диоген мне в бочку, пожалуйста! Главное, что теперь я счастливый владелец работы бессмертного гения, за один этот набросок на аукционе «Сотбис» можно, наверное, шикарную трёхкомнатную квартиру в столице купить, да ещё и на машину останется. Хороший банковский вклад по-любому!
Поскольку мой героический напарник уже вовсю лаялся с Анчуткой на кухне, я поспешил умыться и до завтрака дать подробный отчёт о деле. Согласно заданию Дезмо направлялись спасать Пикассо, никакого беса там не было, зато была Марта и уже знакомые нам черти-фашисты. Убить никого не убили, но, подбив на сопротивление несколько сознательных французских граждан, изрядно отмутузили нечистое племя со свастикой.
Таким образом, особых претензий за подставу нет, жаловаться на чёрного ангела некому и бесполезно, он всё равно выкрутится. С последним батюшка был категорически не согласен, но это уж его дело, мы-то с напарником как раз никаких иллюзий по этому поводу не питаем. Кому-то там наверху, в руководстве Системы или даже ещё выше, по своим собственным причинам очень нужен такой Дезмо. А то, что кому-то нужно, никогда не тонет…
— Пабло Диего Пикассо. — На мгновение прикрыв глаза, я вспомнил яркие ряды картин, закрывавших стены от потолка до пола, и Марту в кресле. В висках зазвучали знакомые строки великого испанского поэта, убитого фашистами. Как это было…
В возвышенную обитель
Я брошен упрямством стали.
Где ты, мой ангел-хранитель?
Меня вчера расстреляли…
Четырнадцать пуль порвали
Мне грудь полновесной болью.
Меня в пыли закопали,
Посыпав могилу солью,
Чтоб я никогда не ожил,
Чтоб я не вернулся к детям.
И ворон над бездорожьем
Ни-че-го не заметил!
А я, не дыша от крика,
Отплевывал комья глины,
И запахом базилика
Звенела земля равнины.
Я выполз, я шел хромая…
Дорога казалась длинной,
И звезды к исходу мая
Слегка холодили спину.
За что меня убивали?
Хотелось бы знать, не так ли…
Ромашка Святым Граалем
Неспешно ловила капли
Моей недопетой крови!
И только слепая вера
Стояла над изголовьем
Расстрелянного романсеро…
В общем, рисунок я спрятал в старом журнале и убрал на полку с книгами. Пусть полежит до своего срока. После завтрака нам был предоставлен отдых. Вроде как синяков я не нахватал, но ссадина на левой щеке всё-таки горела, черти тоже драться умеют. Анчутка выслушал мой короткий рассказ о чертях в мастерской, удовлетворённо хмыкнул, пожалел, что не имел возможности поучаствовать, и благодушно передал Гессу ещё три сушки с тмином.
— Прошу прощения, что вынужден отрывать вас от творчества, но… — Вот только тут я заметил Марту. Декарт мне в печень, она позировала маэстро!
Одетой, разумеется. Холодрыга же! Толстое шерстяное платье ниже колен, вязаные чулки, платок на плечах, короткие сапожки, волосы распущены, рядом валялись листы бумаги с эскизами тушью, а на стареньком мольберте уже был набросан углем предварительный рисунок на холсте. Очень, я бы сказал, авангардный…
— Dios mio[4], какой великолепный зверь! Что это за порода?
— Доберман, — ответил я, пытаясь незаметно привлечь внимание своей девушки, но…
Рыжая нахалка демонстративно вздёрнула носик, не удостоив меня даже взглядом. Как же, теперь она не абы какая сотрудница в офисе Системы, а натурщица самого известного художника двадцатого века! Это же по факту прямой билет в бессмертие.
— Я хочу его нарисовать! Если бы только я знал о нём раньше, этот пёс занял бы своё место в «Гернике». — Пылкий Пабло Диего (можно не называть его полного имени, всё равно никто не запомнит?) бросился к кровати, доставая из-под подушки пачку бумаги.
— Вообще-то мы по делу.
— Потом, всё потом! Сядьте куда-нибудь, поговорите с мадемуазель, не мешайте мне!
Гесс покосился на творца, понял, чего от него хотят, стянул передними лапами шапку с головы и уселся на пол, принимая горделивую позу.
— Он совершенен! — едва не заплакал художник, но, прежде чем был готов сделать хотя бы один набросок, в двери забарабанили. Послышались приглушенные команды на немецком.
Так, получается, сейчас они войдут, испанская гордыня подтолкнёт его и вспыхнет, он погонит их из мастерской. Дальше автоматная очередь или выстрелы из «парабеллума», и всё, героическая смерть ещё одного гения! Фашисты особым трепетом перед людьми культуры не страдали. Фуедерико Гарсиа Лорку они расстреляли, не задумываясь, зарыв неизвестно где, хотя какой был поэт…
Минуточку, но, с другой стороны, мы же знаем, что Пикассо выжил и много работал в послевоенные годы. Значит, у нас всё получится. История не знает сослагательного наклонения, мы сию же минуту изгоним беса и спасем великого художника! Вот только почему я не вижу рогатого? И Гесс молчит. Ох не-э-эт…
— Где нечистый?
— Стучит в дверь, — откликнулся маэстро, яростно комкая листы бумаги. — Откройте, друг мой, иначе они всё тут разнесут.
Я свистнул добермана, который в ту же секунду понятливо занял оборону у ног Марты, потом я выровнял дыхание и дважды повернул медный ключ в замке.
— Гутен морген, херр Пикассо. — В мастерскую вошли четверо.
Высокий очкастый тип в штатском, одетый в кожаное пальто и фетровую шляпу, с ним трое солдат в шинелях и касках. Автоматов ни у кого не было, только штурмовые винтовки через плечо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто перед нами. Знакомые всё лица!
— Большая честь застать вас за работой. — Без малейшего акцента очкастый чёрт перешёл на французский. — Прошу, взгляните, это ваша работа?
Он выложил на стол фотографию «Герники», гордого испанского города, полностью стёртого с лица земли немецкими бомбардировщиками.
— Нет. Это ваша работа, — не задумываясь, ответил Пикассо.
Трое чертей неторопливо сняли винтовки, но тут главный заметил нас.
— Тео и Гесс?! Вы чего, парни? У вас хоть капля совести есть? Куда ни ткнёшься, там везде вы! Ох, дер тойфель![5] дайте уже себя убить?!
Мгновением позже мастерская великого живописца превратилась в ад. Рыжеволосая Марта ловко закатилась под кровать и верещала уже оттуда как резаная на одной истерической ноте смеси восторга, испуга и бешеного веселья! Фашисты палили во все стороны, действуя меж тем достаточно профессионально, чтобы не попасть в драгоценные картины. Мой пёс, выпрыгнув из фуфайки, профессионально накинул её главному чёрту на голову и пошёл в психическую атаку на остальных:
— Я вас всех кусь, кусь, кусь, нехорошие дяденьки!
Если кто видел, с какой скоростью движется резвый доберман в узком пространстве комнаты, по никому не понятной траектории, непредсказуемо отталкиваясь от стен и бегая по потолку с пастью, полной жутких клыков, роняя пену во все стороны, то вы меня поймёте. Собаченька ведёт себя так, если любимый хозяин «пропал уже целых пять минут назад!», а телефон психологической поддержки рекомендует старательно повыть в окно, после чего начинать нервно грызть диван.
Я же сцепился в клинче с очкастым. Он оказался куда ловчее прочих, дважды выстрелил в меня, но не попал. Мой наган так же дважды рявкнул в ответ, но серебряные пули этого гада не останавливали. Пришлось перейти на бокс, он врезал мне скользящим в челюсть, я приложил его с размаху перстнем отца Пафнутия в лоб! Впрочем, веселье не затянулось.
Горячий испанец с руганью выскочил за дверь, стучась ко всем соседям и в голос крича:
— Вива ля Франс!
А уже через минуту или две (никто же точно на секундомере не подсчитывал) в мастерскую вломилось с десяток яростных французских патриотов. Бедных чертей гвоздили всей толпой всем подряд, пощады не было никому! Москва, Мадрид и Париж в едином порыве героического вдохновения показывали высокомерному Берлину, что они думают о мировом господстве арийской расы!
Очкастый, потеряв и очки и шляпу, в брызгах стёкол вылетел в нераскрытое окно с четвёртого этажа, следом за ним, доламывая остатки рамы, были выкинуты и остальные. Смятые фашистские каски валялись на мостовой. Победа являлась полной и безусловной!
Я как раз успел поднять с пола чудом не затоптанный лист бумаги, где чёрным пером была изображена Марта, сидящая в кресле. Волосы вьются, один глаз выше другого, половина головы лысая, на руках по шесть пальцев… Несколько… э-э… объёмная, но странным образом гармоничная. Впрочем, кто я такой, чтобы судить о творчестве великого художника?
Пикассо достал две бутылки вина. Пока французы плясали, отмечая победу, мы с Гессом отошли в сторонку. Никаких бесов не было, но, наверное, с заданием мы справились, черти-то изгнаны.
— Вполне похоже. — Присев на корточки, я показал рисунок Марте.
— Я там толстая! Только попробуй хоть кому-нибудь показать. — Моя рыжая любовь, краснея словно маков цвет, погрозила мне кулаком из-под кровати.
Что ж, в свою очередь и мне оставалось только улыбнуться в ответ, сунув рисунок за пазуху. Кажется, в мастерской резко потемнело, нет? Хорошо ещё, что доберман успел цапнуть в зубы фуфайку и шапку, потому что практически сразу нас вернули домой.
— Распаренные, довольные, живые, чую от, после драки, да? — поднял взгляд зевающий батюшка, перекрестил рот и сощурился. — А это у тебя что от такое, паря?
— Это Марта в кресле. Портрет работы Пабло Пикассо.
— Ох ты ж, прости и помилуй господи со пресвятыми угодниками! До чего ж от страшна-то, а?! Аж от передёрнуло всего! Тьфу, спрячь от сие куда подальше! Ночью же спать не смогу от, как вспомню…
Ой, да Диоген мне в бочку, пожалуйста! Главное, что теперь я счастливый владелец работы бессмертного гения, за один этот набросок на аукционе «Сотбис» можно, наверное, шикарную трёхкомнатную квартиру в столице купить, да ещё и на машину останется. Хороший банковский вклад по-любому!
Поскольку мой героический напарник уже вовсю лаялся с Анчуткой на кухне, я поспешил умыться и до завтрака дать подробный отчёт о деле. Согласно заданию Дезмо направлялись спасать Пикассо, никакого беса там не было, зато была Марта и уже знакомые нам черти-фашисты. Убить никого не убили, но, подбив на сопротивление несколько сознательных французских граждан, изрядно отмутузили нечистое племя со свастикой.
Таким образом, особых претензий за подставу нет, жаловаться на чёрного ангела некому и бесполезно, он всё равно выкрутится. С последним батюшка был категорически не согласен, но это уж его дело, мы-то с напарником как раз никаких иллюзий по этому поводу не питаем. Кому-то там наверху, в руководстве Системы или даже ещё выше, по своим собственным причинам очень нужен такой Дезмо. А то, что кому-то нужно, никогда не тонет…
— Пабло Диего Пикассо. — На мгновение прикрыв глаза, я вспомнил яркие ряды картин, закрывавших стены от потолка до пола, и Марту в кресле. В висках зазвучали знакомые строки великого испанского поэта, убитого фашистами. Как это было…
В возвышенную обитель
Я брошен упрямством стали.
Где ты, мой ангел-хранитель?
Меня вчера расстреляли…
Четырнадцать пуль порвали
Мне грудь полновесной болью.
Меня в пыли закопали,
Посыпав могилу солью,
Чтоб я никогда не ожил,
Чтоб я не вернулся к детям.
И ворон над бездорожьем
Ни-че-го не заметил!
А я, не дыша от крика,
Отплевывал комья глины,
И запахом базилика
Звенела земля равнины.
Я выполз, я шел хромая…
Дорога казалась длинной,
И звезды к исходу мая
Слегка холодили спину.
За что меня убивали?
Хотелось бы знать, не так ли…
Ромашка Святым Граалем
Неспешно ловила капли
Моей недопетой крови!
И только слепая вера
Стояла над изголовьем
Расстрелянного романсеро…
В общем, рисунок я спрятал в старом журнале и убрал на полку с книгами. Пусть полежит до своего срока. После завтрака нам был предоставлен отдых. Вроде как синяков я не нахватал, но ссадина на левой щеке всё-таки горела, черти тоже драться умеют. Анчутка выслушал мой короткий рассказ о чертях в мастерской, удовлетворённо хмыкнул, пожалел, что не имел возможности поучаствовать, и благодушно передал Гессу ещё три сушки с тмином.