Бесогон на взводе!
Часть 30 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я привык.
Мы стояли в коридоре какого-то современного здания, где всем желающим сдают офисы под сотни разных фирм. Справа и слева десяток однообразных дверей с разноцветными табличками. Одна большая была под стеклом, и в отражении я увидел кепку. Большую такую кепку, «аэродром», как говорят на Кавказе. Не понял…
— Ты маленький мужчина. С носом и бровями, — охотно подсказал высоченный амбал. — Дать тебе лапку? А две?
— Думаю, да, это меня хоть как-то утешит.
Я подпрыгнул, и в прыжке отразился невысокий грузин, небритый, как киви, в белом пиджаке и с золотым зубом. Лысина Сократова, вот что они с нами делают? По идее, нам дают личины, чтоб мы смешались с местным населением, не привлекая к себе внимания. Положа руку на сердце, вот такая контрастная парочка точно не привлечёт ничьего внимания?! По крайней мере, стайка прыщавых девочек, максимум восьми-, девятиклассниц, поскуливающих у двери в углу, сразу нас отметила:
— Фу-у, гляньте, ну и дебилы…
Мы даже спорить не стали с очевидным: внешним интеллектом явно не блистали ни грузин, ни громила. Зато сразу стало понятно, где искать этого самого Фейсомобтейбла. Табличка на двери гласила, что здесь находится студия звукозаписи. Отлично, девочки, нам сюда.
— Туда нельзя, там запись! — попытались остановить нас фанатки, но Гесс, желая познакомиться и понравиться, лизнул троих в нос и так завертел задом, что просто сбил с ног ещё четверых.
Проход был свободен. Я задрал мощный кавказский нос и с апломбом вошёл в студию, пусть думают, что я богатый продюсер, э-э! На нас круглыми глазами уставились трое парней в застиранных футболках поверх таких же рубашек, в узких джинсах и тёмных очках.
— Вы кто? Сюда нельзя! Запись идёт! — прошипел звукооператор, сгорбившийся за пультом.
— Вах, запись-шмапись, — с характерным акцентом ответил я, улыбаясь на ширину аджарского хачапури. — Здравствуй, дарагой, я Мамука из Тыбилиси!
— Какой ещё Мамука? — всплеснул ухоженными руками самый тощий, с африканскими косичками и цветными татуировками на всё лицо. — Мы здесь, между прочим, песню пишем!
За большим звуконепроницаемым стеклом в соседней комнатке пошло раскачивался манерный мальчик лет девятнадцати, в облегающей одежде, настолько, что даже соски были видны через тонкий свитер. Он извивался у микрофона, словно кобра под гипнозом, и старательно гнал рэп:
Я простой парень с окраин Вятки,
Везу стихи в тетрадке…. я ваши святки.
Еду в Москву на…
Из рабочих районов, где все…
Но если ищете конкретного лоха,
Так мне на вас по…
Иду себе без оглядки асфальтом гладким под ритм трёхрядки,
А то, что в душе мне плохо,
Всем то же по…
Мне кокаин в Сохо приносит бро Лёха под вино риоха.
Иди ко мне, кроха, но тебе по…
Вся толпа оглохла, но и им всем по…
Такая эпоха — всем всё по…
Ритм был забойный, ударные и басовые на высоте, и если бы не текст, который смело можно было использовать как рвотное, возможно, даже я, бывший гот с высшим образованием, проникся бы рэпом. Впрочем, попытка искусственно перенести страдания чёрных парней из неблагополучных районов Америки на наши российские просторы ограничивалась лишь тупым копированием развязной жестикуляции и костюмов, то есть вислых джинсов с мотнёй до колен, дредов, бандан и бейсболок. Блэ-эр-э-э…
Рэперствуют в России исключительно белые ребята, которые почему-то хотят быть похожими на чёрных, чтобы «срубить бабла с пипла» и наконец-то зажить по-человечески. Основу движения составляют полууголовные типажи или элитные мажоры. Такой вот забавный перекос.
Их «творчество» являет собой больший интерес для психологов, чем для ценителей поэзии. С одной стороны, чисто исторически это понятно: где бы чёрные американцы могли читать высокие стихи Тютчева, Пушкина, Лермонтова, Есенина, Бродского? С другой стороны, почему наши-то их не читают? Ибо, Декарт мне в печень, если бы они хотя бы в школе слышали настоящих поэтов, то не писали вот такое…
— Тео, если он не заткнётся, я его кусь.
— Сделай милость.
Вот только теперь я понял, почему Марта отказалась ехать с нами на задание. Одно дело — изгнание матом бесов, это понятно, привычно и, к моему глубокому сожалению, в чём-то оправданно. Совсем другое — когда матом «разговаривают». Есть научное мнение, что в обычной жизни бесцельный мат реально провоцирует у окружающих головные боли, приступы удушья и сердечный спазм.
Тот же известный матерщинник Ширвиндт, прекрасный актёр и интеллигентнейший человек, всегда знает, когда, где и чему место. А тот же Шнур в последние годы изо всех сил примеряет на себя имидж культурного человека… Но к делу, нас направили на задание, ищем цель.
— Вижу беса, большо-о-ого. — Гесс вытянул лапу, указывая куда-то вниз.
Действительно, то, что я ошибочно принял за валяющийся под ногами рэпера чёрный рюкзак, оказалось толстокожим нечистым, с хвостом, похожим на волосатую варёную колбасу, и короткими бычьими рогами. Смешанный тип, мы таких уже не раз встречали. Думал, мы тебя не заметим, да? Напрасно, напрасно.
Кто тут у нас спрятался? Покажись, сволочь! Ага, тщеславие вкупе с самомнением, похотью, жадностью и страхом. Страх очень сильный, человек боялся, что ему в любой момент дадут по морде за бездарность, поэтому изо всех сил разыгрывал страдания крутого парня с грязных улиц. Хотя бы в припеве…
Но я убью всех! Все услышат мой смех над могилами, хех…
Но я круче вас! У меня ватерпас, а ещё меткий глаз, хех…
Я вас… Я вас… в гробу! Я отсюда гребу, хех…
И чё не так?.. мой враг!.. тебе не в такт!
Я клал на вас всех, хех!
У-уе-э-эх!
На минуточку мне даже стало его жаль. Но потом я вспомнил тех дурочек, что в данный момент стоят в мокрых труселях, счастливо капая слюной на пол в коридоре, и понял: сейчас именно та ситуация, в которой «промедление смерти подобно». Беса надо срочно гасить, пока он не взял полную власть, а его подопечный не вылил всю эту мерзость в уши незрелых малолеток. Тем более что парень с африканскими дредами, вцепившись в крутой сотовый, уже вовсю вызывал охрану.
— Гесс, дружище, кусь его!
— Кого? — Громила неуверенно переводил взгляд с рэпера на беса.
— Да обоих, чего уж там, — разрешил я, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что сейчас будет.
Мой пёс грудью распахнул дверь и скрылся в комнате, один на двоих с рогатым и певцом. Взвизги, вой, мат, мельтешение, кто, где, кого и за какое место, разобрать невозможно. Да и надо ли? Мне было весело, моему псу весело, все красавчики, да? Развлекаемся!
— Опять нам хачи запись срывают, — заверещал звукооператор, и, прежде чем я обиделся на него за «хача», он впустил всех девиц, указуя на меня обличительно пальцем, словно красноармеец с плаката Моора: — Бейте его, девочки-и!
Нет, вот как такое, вообще, можно, а?! Пока мой доберман от всей души развлекался как в Диснейленде, на меня кинулись штук десять озабоченных маньячек, кусающихся, щипающихся, царапающихся, рвущих волосы, дерущихся сумочками и тыкающих в меня пилочками для ногтей. Сами-то парни в драку не лезли, они явно берегли маникюр, косметику и причёску. А вот меня завалили практически сразу…
Почему в армию не берут женщин? Да потому что в бою они просто теряют голову, словно берсерки, не останавливаясь даже на физическом уничтожении противника. Нет, им же ещё надо и всё это кровавое месиво каблучками в землю вогнать, втоптать всё в грязь, иначе не успокоятся!
Вот примерно так меня месили, калечили, размазывали, наверное, минуты полторы-две. Потому что потом из-за стекла раздался неслышный взрыв, все замерли, а дым начал рассеиваться, и из динамиков полилось мелодично-ритмическое:
Мама-а!
Я не лучший сын, хожу пьяный косым, котам рву усы,
Не стираю трусы,
Не считаю часы, гастарбайтер Касым говорит прямо:
«У тебя, вай мэ, лучшая мама-а!»
А я подонок, лёд подо мной тонок, ты меня знаешь с пелёнок,
Я вечно упрямый.
Мама-а!
Я не должен был жить, если не благодарить, не верить, не быть,
Без тебя мои годы не сшить!
От тебя до меня животворная нить, иначе мне гнить…
Мама-а!
Ты знаешь, бро! Не хмурь бровь, хлебни ситро, плюнь на это
ребро,
Сколько б ни было вровень
Баб, но едина лишь
Мама-а!
Уй-ё-о…
Мы стояли в коридоре какого-то современного здания, где всем желающим сдают офисы под сотни разных фирм. Справа и слева десяток однообразных дверей с разноцветными табличками. Одна большая была под стеклом, и в отражении я увидел кепку. Большую такую кепку, «аэродром», как говорят на Кавказе. Не понял…
— Ты маленький мужчина. С носом и бровями, — охотно подсказал высоченный амбал. — Дать тебе лапку? А две?
— Думаю, да, это меня хоть как-то утешит.
Я подпрыгнул, и в прыжке отразился невысокий грузин, небритый, как киви, в белом пиджаке и с золотым зубом. Лысина Сократова, вот что они с нами делают? По идее, нам дают личины, чтоб мы смешались с местным населением, не привлекая к себе внимания. Положа руку на сердце, вот такая контрастная парочка точно не привлечёт ничьего внимания?! По крайней мере, стайка прыщавых девочек, максимум восьми-, девятиклассниц, поскуливающих у двери в углу, сразу нас отметила:
— Фу-у, гляньте, ну и дебилы…
Мы даже спорить не стали с очевидным: внешним интеллектом явно не блистали ни грузин, ни громила. Зато сразу стало понятно, где искать этого самого Фейсомобтейбла. Табличка на двери гласила, что здесь находится студия звукозаписи. Отлично, девочки, нам сюда.
— Туда нельзя, там запись! — попытались остановить нас фанатки, но Гесс, желая познакомиться и понравиться, лизнул троих в нос и так завертел задом, что просто сбил с ног ещё четверых.
Проход был свободен. Я задрал мощный кавказский нос и с апломбом вошёл в студию, пусть думают, что я богатый продюсер, э-э! На нас круглыми глазами уставились трое парней в застиранных футболках поверх таких же рубашек, в узких джинсах и тёмных очках.
— Вы кто? Сюда нельзя! Запись идёт! — прошипел звукооператор, сгорбившийся за пультом.
— Вах, запись-шмапись, — с характерным акцентом ответил я, улыбаясь на ширину аджарского хачапури. — Здравствуй, дарагой, я Мамука из Тыбилиси!
— Какой ещё Мамука? — всплеснул ухоженными руками самый тощий, с африканскими косичками и цветными татуировками на всё лицо. — Мы здесь, между прочим, песню пишем!
За большим звуконепроницаемым стеклом в соседней комнатке пошло раскачивался манерный мальчик лет девятнадцати, в облегающей одежде, настолько, что даже соски были видны через тонкий свитер. Он извивался у микрофона, словно кобра под гипнозом, и старательно гнал рэп:
Я простой парень с окраин Вятки,
Везу стихи в тетрадке…. я ваши святки.
Еду в Москву на…
Из рабочих районов, где все…
Но если ищете конкретного лоха,
Так мне на вас по…
Иду себе без оглядки асфальтом гладким под ритм трёхрядки,
А то, что в душе мне плохо,
Всем то же по…
Мне кокаин в Сохо приносит бро Лёха под вино риоха.
Иди ко мне, кроха, но тебе по…
Вся толпа оглохла, но и им всем по…
Такая эпоха — всем всё по…
Ритм был забойный, ударные и басовые на высоте, и если бы не текст, который смело можно было использовать как рвотное, возможно, даже я, бывший гот с высшим образованием, проникся бы рэпом. Впрочем, попытка искусственно перенести страдания чёрных парней из неблагополучных районов Америки на наши российские просторы ограничивалась лишь тупым копированием развязной жестикуляции и костюмов, то есть вислых джинсов с мотнёй до колен, дредов, бандан и бейсболок. Блэ-эр-э-э…
Рэперствуют в России исключительно белые ребята, которые почему-то хотят быть похожими на чёрных, чтобы «срубить бабла с пипла» и наконец-то зажить по-человечески. Основу движения составляют полууголовные типажи или элитные мажоры. Такой вот забавный перекос.
Их «творчество» являет собой больший интерес для психологов, чем для ценителей поэзии. С одной стороны, чисто исторически это понятно: где бы чёрные американцы могли читать высокие стихи Тютчева, Пушкина, Лермонтова, Есенина, Бродского? С другой стороны, почему наши-то их не читают? Ибо, Декарт мне в печень, если бы они хотя бы в школе слышали настоящих поэтов, то не писали вот такое…
— Тео, если он не заткнётся, я его кусь.
— Сделай милость.
Вот только теперь я понял, почему Марта отказалась ехать с нами на задание. Одно дело — изгнание матом бесов, это понятно, привычно и, к моему глубокому сожалению, в чём-то оправданно. Совсем другое — когда матом «разговаривают». Есть научное мнение, что в обычной жизни бесцельный мат реально провоцирует у окружающих головные боли, приступы удушья и сердечный спазм.
Тот же известный матерщинник Ширвиндт, прекрасный актёр и интеллигентнейший человек, всегда знает, когда, где и чему место. А тот же Шнур в последние годы изо всех сил примеряет на себя имидж культурного человека… Но к делу, нас направили на задание, ищем цель.
— Вижу беса, большо-о-ого. — Гесс вытянул лапу, указывая куда-то вниз.
Действительно, то, что я ошибочно принял за валяющийся под ногами рэпера чёрный рюкзак, оказалось толстокожим нечистым, с хвостом, похожим на волосатую варёную колбасу, и короткими бычьими рогами. Смешанный тип, мы таких уже не раз встречали. Думал, мы тебя не заметим, да? Напрасно, напрасно.
Кто тут у нас спрятался? Покажись, сволочь! Ага, тщеславие вкупе с самомнением, похотью, жадностью и страхом. Страх очень сильный, человек боялся, что ему в любой момент дадут по морде за бездарность, поэтому изо всех сил разыгрывал страдания крутого парня с грязных улиц. Хотя бы в припеве…
Но я убью всех! Все услышат мой смех над могилами, хех…
Но я круче вас! У меня ватерпас, а ещё меткий глаз, хех…
Я вас… Я вас… в гробу! Я отсюда гребу, хех…
И чё не так?.. мой враг!.. тебе не в такт!
Я клал на вас всех, хех!
У-уе-э-эх!
На минуточку мне даже стало его жаль. Но потом я вспомнил тех дурочек, что в данный момент стоят в мокрых труселях, счастливо капая слюной на пол в коридоре, и понял: сейчас именно та ситуация, в которой «промедление смерти подобно». Беса надо срочно гасить, пока он не взял полную власть, а его подопечный не вылил всю эту мерзость в уши незрелых малолеток. Тем более что парень с африканскими дредами, вцепившись в крутой сотовый, уже вовсю вызывал охрану.
— Гесс, дружище, кусь его!
— Кого? — Громила неуверенно переводил взгляд с рэпера на беса.
— Да обоих, чего уж там, — разрешил я, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что сейчас будет.
Мой пёс грудью распахнул дверь и скрылся в комнате, один на двоих с рогатым и певцом. Взвизги, вой, мат, мельтешение, кто, где, кого и за какое место, разобрать невозможно. Да и надо ли? Мне было весело, моему псу весело, все красавчики, да? Развлекаемся!
— Опять нам хачи запись срывают, — заверещал звукооператор, и, прежде чем я обиделся на него за «хача», он впустил всех девиц, указуя на меня обличительно пальцем, словно красноармеец с плаката Моора: — Бейте его, девочки-и!
Нет, вот как такое, вообще, можно, а?! Пока мой доберман от всей души развлекался как в Диснейленде, на меня кинулись штук десять озабоченных маньячек, кусающихся, щипающихся, царапающихся, рвущих волосы, дерущихся сумочками и тыкающих в меня пилочками для ногтей. Сами-то парни в драку не лезли, они явно берегли маникюр, косметику и причёску. А вот меня завалили практически сразу…
Почему в армию не берут женщин? Да потому что в бою они просто теряют голову, словно берсерки, не останавливаясь даже на физическом уничтожении противника. Нет, им же ещё надо и всё это кровавое месиво каблучками в землю вогнать, втоптать всё в грязь, иначе не успокоятся!
Вот примерно так меня месили, калечили, размазывали, наверное, минуты полторы-две. Потому что потом из-за стекла раздался неслышный взрыв, все замерли, а дым начал рассеиваться, и из динамиков полилось мелодично-ритмическое:
Мама-а!
Я не лучший сын, хожу пьяный косым, котам рву усы,
Не стираю трусы,
Не считаю часы, гастарбайтер Касым говорит прямо:
«У тебя, вай мэ, лучшая мама-а!»
А я подонок, лёд подо мной тонок, ты меня знаешь с пелёнок,
Я вечно упрямый.
Мама-а!
Я не должен был жить, если не благодарить, не верить, не быть,
Без тебя мои годы не сшить!
От тебя до меня животворная нить, иначе мне гнить…
Мама-а!
Ты знаешь, бро! Не хмурь бровь, хлебни ситро, плюнь на это
ребро,
Сколько б ни было вровень
Баб, но едина лишь
Мама-а!
Уй-ё-о…