Белое на черном
Часть 9 из 19 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я вызову твоих родителей.
– Из Ленинграда? Мама не поедет. В крайнем случае позвонит директору детдома.
– Хорошо. Тогда я не допущу тебя к самоподготовке, и завтра ты получишь двойки по всем предметам.
В этот день ей выпадает вечернее дежурство.
Учительница идет за нянечками. Три здоровые тетки сажают Сашу в инвалидное кресло и пытаются отвезти в спальный корпус.
– Что же вы сама не везете? Надорваться боитесь?
И уже нянечкам:
– Ладно, девочки, вы люди подневольные, поехали.
Он вцепляется здоровой рукой в колесо коляски. Его тело выгибают судороги, ему очень больно, но отцепить его руку от спиц коляски практически невозможно. Нянечкам приходится тащить коляску с намертво закрепленным колесом. Они в голос ругают учительницу, но тянут коляску, незлобиво матеря Сашу.
А Саша поет. Он поет про русский корабль, не сдавшийся перед превосходящими силами противника.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.
Его привозят в спальный корпус, выгружают на пол. Учительница рада. Назавтра двойки Саше обеспечены.
Вечером, когда дети поели и сотрудники детдома садятся ужинать, Саша выползает во двор и ползет в школу.
Зима. Снег. Вечер.
До школы недалеко – метров триста. Здоровой рукой он загребает под себя снег и осторожно переставляет больную руку. Хуже всего то, что снега намело совсем немного, и его больная рука все время скользит по обледенелому асфальту, быстро ползти не получается.
Одет он как и все мы, неходячие. На нем трико и рубашка. Рубашка расстегнута. Расстегнута она не для форсу – просто рубашка все время сползает на одно плечо, и пуговицы отваливаются.
Он заползает в здание школы, затем в свой класс и читает уроки на завтра.
Нянечки обнаруживают пропажу ребенка, идут по следу, зовут учительницу.
– Иди сама с ним разбирайся.
Она заходит в класс, смотрит на Сашу.
– Что ты тут делаешь?
– Реализую свое конституционное право, готовлю уроки.
– Но зачем ты полз по снегу?
– У меня не было другого выхода. Я должен был доказать вам, что меня невозможно победить грубой силой. Да, и распорядитесь насчет транспорта, назад я не поползу.
Учительница выбегает. Нам рассказывают потом, что у нее случилась истерика, она долго плакала, но мы не верим. Мы не верим, что учителя способны плакать из-за такой мелочи.
* * *
Через несколько лет я приезжаю к Саше в гости.
– Мама, неси водку, мы с Рубеном немного выпьем.
– Но ты же даже на Новый год не пил.
– Новый год каждый год бывает, а Рубена я шесть лет не видел.
Мы пьем водку, разговариваем, и я задаю ему самый главный вопрос:
– Саша, ты рад, что в твоей жизни был детдом?
– Нет. После детдома я стал другим человеком. Лучше бы его не было.
– Но в детдоме у тебя друзья были, ты со мной познакомился.
Саша думает.
– Ты извини, Рубен. Ты хороший парень, мой друг, я рад, что с тобой познакомился. Но лучше бы детдома не было.
Taken: , 1
Нью-Йорк
В очередной раз классный руководитель проводит с нами политзанятия. Нам рассказывают об ужасах западного образа жизни. Мы уже привыкли и ничему не удивляемся. Я абсолютно уверен, что большинство людей в Америке живут на улицах в картонных коробках, что все американцы поголовно строят бомбоубежища, что в стране очередной кризис.
На этот раз нам рассказывают о Нью-Йорке. Приводится статья из «Нью-Йорк таймс» про бесплатную раздачу сыра безработным. Было роздано несколько тонн сыра по 100 граммов на душу. Учительница особенно подчеркивает, что эти бедолаги в течение следующего месяца ничего не получат.
Я спрашиваю, не умрут ли они тогда все от голода.
– Конечно умрут, – отвечает учительница. – Но им на смену придут новые толпы уволенных рабочих.
Я верю.
* * *
Мы одни в классе – я и учитель истории. Он что-то пишет в классном журнале, я читаю. Он сидит за учительским столом, я – лежу на полу неподалеку от него.
– Вы очень заняты?
– Что ты хотел?
Он поднимает голову от работы. У учителя очень добрые и умные глаза, чуть седые волосы. На лацкане пиджака – значок.
– Вопрос задать.
– Задавай.
– Нам на политинформации рассказывали, что люди в капиталистических странах живут в глубокой нищете на грани голодной смерти. Я тут немного подсчитал, все сходится. Миллиардеры в Америке есть, но их очень мало. Так?
– Так.
– Миллионеры тоже есть, их немного, но все-таки во много раз больше, чем миллиардеров. Людей среднего достатка – лавочников, парикмахеров – должно быть во много раз больше, чем миллионеров, рабочих – во много раз больше, чем лавочников, а безработных – во много раз больше, чем рабочих. Так?
– Так. Ничего удивительного. Люди живут там очень плохо.
– Согласны? Тогда получается, что по приблизительным расчетам ежедневно на улицах, например, Нью-Йорка умирает несколько сот тысяч безработных, есть-то им нечего. И это не считая умерших от голода рабочих. Нью-Йорк просто завален трупами! Кто-то их должен все время убирать. Я не понимаю этих американцев. Ходить по улицам среди умерших и умирающих от голода. Почему они до сих пор не свергли своих помещиков и капиталистов?
Учитель встает из-за стола, подходит ко мне, присаживается передо мной на корточки. Он как-то странно смотрит на меня и улыбается. Он почти смеется над моей серьезной задачей. Наверное, у него сегодня просто очень хорошее настроение.
– Сколько тебе лет?
– Вы же знаете, десять.
– Знаю, знаю, – говорит он уже совсем весело. – А не рано тебе еще над такими вещами задумываться?
Я молчу.
– Не сердись. Это просто еще слишком сложно для тебя.
Учитель встает, берет со стола классный журнал и идет к выходу. Перед дверью оборачивается, серьезно и строго смотрит, как будто впервые меня увидел.
– Ни с кем, слышишь, ни с кем не говори на эту тему. Ты уже большой мальчик, должен понимать.
На следующий день подходит ко мне, нагибается, кладет на пол толстую красивую книгу.
– Из Ленинграда? Мама не поедет. В крайнем случае позвонит директору детдома.
– Хорошо. Тогда я не допущу тебя к самоподготовке, и завтра ты получишь двойки по всем предметам.
В этот день ей выпадает вечернее дежурство.
Учительница идет за нянечками. Три здоровые тетки сажают Сашу в инвалидное кресло и пытаются отвезти в спальный корпус.
– Что же вы сама не везете? Надорваться боитесь?
И уже нянечкам:
– Ладно, девочки, вы люди подневольные, поехали.
Он вцепляется здоровой рукой в колесо коляски. Его тело выгибают судороги, ему очень больно, но отцепить его руку от спиц коляски практически невозможно. Нянечкам приходится тащить коляску с намертво закрепленным колесом. Они в голос ругают учительницу, но тянут коляску, незлобиво матеря Сашу.
А Саша поет. Он поет про русский корабль, не сдавшийся перед превосходящими силами противника.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.
Его привозят в спальный корпус, выгружают на пол. Учительница рада. Назавтра двойки Саше обеспечены.
Вечером, когда дети поели и сотрудники детдома садятся ужинать, Саша выползает во двор и ползет в школу.
Зима. Снег. Вечер.
До школы недалеко – метров триста. Здоровой рукой он загребает под себя снег и осторожно переставляет больную руку. Хуже всего то, что снега намело совсем немного, и его больная рука все время скользит по обледенелому асфальту, быстро ползти не получается.
Одет он как и все мы, неходячие. На нем трико и рубашка. Рубашка расстегнута. Расстегнута она не для форсу – просто рубашка все время сползает на одно плечо, и пуговицы отваливаются.
Он заползает в здание школы, затем в свой класс и читает уроки на завтра.
Нянечки обнаруживают пропажу ребенка, идут по следу, зовут учительницу.
– Иди сама с ним разбирайся.
Она заходит в класс, смотрит на Сашу.
– Что ты тут делаешь?
– Реализую свое конституционное право, готовлю уроки.
– Но зачем ты полз по снегу?
– У меня не было другого выхода. Я должен был доказать вам, что меня невозможно победить грубой силой. Да, и распорядитесь насчет транспорта, назад я не поползу.
Учительница выбегает. Нам рассказывают потом, что у нее случилась истерика, она долго плакала, но мы не верим. Мы не верим, что учителя способны плакать из-за такой мелочи.
* * *
Через несколько лет я приезжаю к Саше в гости.
– Мама, неси водку, мы с Рубеном немного выпьем.
– Но ты же даже на Новый год не пил.
– Новый год каждый год бывает, а Рубена я шесть лет не видел.
Мы пьем водку, разговариваем, и я задаю ему самый главный вопрос:
– Саша, ты рад, что в твоей жизни был детдом?
– Нет. После детдома я стал другим человеком. Лучше бы его не было.
– Но в детдоме у тебя друзья были, ты со мной познакомился.
Саша думает.
– Ты извини, Рубен. Ты хороший парень, мой друг, я рад, что с тобой познакомился. Но лучше бы детдома не было.
Taken: , 1
Нью-Йорк
В очередной раз классный руководитель проводит с нами политзанятия. Нам рассказывают об ужасах западного образа жизни. Мы уже привыкли и ничему не удивляемся. Я абсолютно уверен, что большинство людей в Америке живут на улицах в картонных коробках, что все американцы поголовно строят бомбоубежища, что в стране очередной кризис.
На этот раз нам рассказывают о Нью-Йорке. Приводится статья из «Нью-Йорк таймс» про бесплатную раздачу сыра безработным. Было роздано несколько тонн сыра по 100 граммов на душу. Учительница особенно подчеркивает, что эти бедолаги в течение следующего месяца ничего не получат.
Я спрашиваю, не умрут ли они тогда все от голода.
– Конечно умрут, – отвечает учительница. – Но им на смену придут новые толпы уволенных рабочих.
Я верю.
* * *
Мы одни в классе – я и учитель истории. Он что-то пишет в классном журнале, я читаю. Он сидит за учительским столом, я – лежу на полу неподалеку от него.
– Вы очень заняты?
– Что ты хотел?
Он поднимает голову от работы. У учителя очень добрые и умные глаза, чуть седые волосы. На лацкане пиджака – значок.
– Вопрос задать.
– Задавай.
– Нам на политинформации рассказывали, что люди в капиталистических странах живут в глубокой нищете на грани голодной смерти. Я тут немного подсчитал, все сходится. Миллиардеры в Америке есть, но их очень мало. Так?
– Так.
– Миллионеры тоже есть, их немного, но все-таки во много раз больше, чем миллиардеров. Людей среднего достатка – лавочников, парикмахеров – должно быть во много раз больше, чем миллионеров, рабочих – во много раз больше, чем лавочников, а безработных – во много раз больше, чем рабочих. Так?
– Так. Ничего удивительного. Люди живут там очень плохо.
– Согласны? Тогда получается, что по приблизительным расчетам ежедневно на улицах, например, Нью-Йорка умирает несколько сот тысяч безработных, есть-то им нечего. И это не считая умерших от голода рабочих. Нью-Йорк просто завален трупами! Кто-то их должен все время убирать. Я не понимаю этих американцев. Ходить по улицам среди умерших и умирающих от голода. Почему они до сих пор не свергли своих помещиков и капиталистов?
Учитель встает из-за стола, подходит ко мне, присаживается передо мной на корточки. Он как-то странно смотрит на меня и улыбается. Он почти смеется над моей серьезной задачей. Наверное, у него сегодня просто очень хорошее настроение.
– Сколько тебе лет?
– Вы же знаете, десять.
– Знаю, знаю, – говорит он уже совсем весело. – А не рано тебе еще над такими вещами задумываться?
Я молчу.
– Не сердись. Это просто еще слишком сложно для тебя.
Учитель встает, берет со стола классный журнал и идет к выходу. Перед дверью оборачивается, серьезно и строго смотрит, как будто впервые меня увидел.
– Ни с кем, слышишь, ни с кем не говори на эту тему. Ты уже большой мальчик, должен понимать.
На следующий день подходит ко мне, нагибается, кладет на пол толстую красивую книгу.