Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях
Часть 24 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В толковании сновидений и сказок владелец "переносчика отношений", раззолоченной кареты, рассматривается как главный движитель, который принуждает душу, толкает ее вперед, двигает в том направлении, что угодно ему. В данном случае душой начинают манипулировать ценности старой дамы, владелицы кареты.
В классической юнгианской психологии архетипический образ старика часто называют "сенексной" силой. Латинское слово senex значит "старик". Более правильно и без учета пола символ старости называют старческой силой – той, которая действует так, как это свойственно пожилым людям [1].
В сказках эту старческую силу олицетворяет пожилой человек, который часто изображается несколько однобоким – это указывает на то, что душевный процесс человека тоже развивается однобоко. В идеальном смысле старая женщина олицетворяет достоинство, опеку, мудрость, самопознание, верность традициям, четкие рамки и опыт… изрядно сдобренные ворчливой, въедливой, прямолинейной, придирчивой сухостью.
Когда старая дама использует все эти качества во вред, как это происходит в сказке "Красные башмачки", это становится предостережением: тем аспектам души, которые нуждаются в тепле, со временем предстоит окоченеть. Те свойства души, которые обычно играют и трепещут, скоро будут туго накрахмалены, перелицованы или изуродованы до неузнаваемости. Когда девочка садится в позолоченную карету старой дамы, а затем попадает к ней в дом, она так же верно оказывается в ловушке, как если бы сунула руку в двойной охотничий капкан.
Как мы видим в сказке, обеспеченная жизнь в доме у старой дамы, куда нет доступа ничему новому, оборачивается рабством у всего старого, собственно старческого. Вместо того чтобы по-настоящему заботиться о воспитаннице, старуха пытается остановить ее развитие. В этой сказке старая дама не обладает мудростью, а упорно настаивает на одной-единственной ценности, отвергая эксперименты и необходимость обновления.
Описываемые эпизоды в церкви свидетельствуют о том, что эта единственная ценность гласит: мнение коллектива превыше всего – оно перевешивает потребности отдельно взятой дикой души. Часто коллективом считают общество [2], окружающее человека. Это верно, но Юнг определяет его как "множество в противовес одному". На нас оказывают влияние многие коллективы: группы, в которые мы входим, и группы, членами которых мы не являемся. Какими бы ни были окружающие нас коллективы, – научными, духовными, финансовыми, производственными, семейными или иными, – они раздают ощутимые награды и наказания и тем, кто в них входит, и тем, кто не входит. Они стремятся на все влиять и все контролировать: от наших мыслей до выбора партнеров и цели нашей жизни. Они могут также дискредитировать усилия, которые не совпадают с их предпочтениями, или чинить им препятствия.
В этой сказке старая дама выступает символом косного хранителя коллективных традиций, поборника непререкаемого статус-кво, правил вроде "веди себя прилично", "не горячись", "не слишком задумывайся", "не высовывайся", "будь бледной тенью", "будь кроткой овечкой", "говори "да", даже если тебе не нравится, не подходит, жмет и трет". И так далее.
Следовать такой безжизненной системе ценностей – значит совершенно утратить связь с собственной душой. Независимо от коллективного членства или влияния, наша задача – во имя дикой души и своего творческого духа не смешиваться с каким бы то ни было коллективом, а, разграничив себя с теми, кто нас окружает, наводить мосты по собственному усмотрению. Нам решать, какие мосты будут прочными и многолюдными, а какие получатся шаткими и пустыми. И мы удостоим общения только те коллективы, которые смогут оказать самую сильную поддержку нашей душе и творческой жизни.
Если женщина работает в университете, ее окружает научный коллектив. Ей следует, не смешиваясь с тем, что может предложить ей это окружение, украсить его своим собственным ароматом. Являясь существом цельным, она, если только не занята какими-то другими важными вещами, способными это компенсировать, не может себе позволить стать однобоким брюзгливым созданием, твердящим: "Я делаю свое дело, ступайте домой, идите сюда…" Если женщина пытается стать частью организации, ассоциации или семьи, которая не удосуживается вглядеться в нее, чтобы увидеть, из какого теста она сделана, не удосуживается спросить: "От чего она бежит?", не старается ее ободрить или воодушевить, – это отрицательно сказывается на ее способности цвести и творить. Чем суровее обстоятельства, тем дальше они загоняют женщину в солончаковую пустошь, где нет места ничему живому.
Отделение женской жизни и души от сглаженного коллективного мышления и развитие ее уникальных дарований – главнейшие из доступных женщине достижений, ибо эти поступки не дают душе и психике попасть в рабство. Общество, которое подлинно способствует индивидуальному развитию, никогда не превратит представителей той или иной группы, того или иного пола в рабов.
Однако в сказке дитя принимает абстрактные и безжизненные ценности старой дамы. Именно тогда девочка дичает, переходит из естественного состояния в подневольное. Скоро, не имея врожденного чутья, не умея разглядеть опасность, она потянется к диким радостям дьявольских красных башмачков.
Отойдя от исполненной страстей подлинной жизни и сев в золоченую карету сухой и чопорной старой дамы, мы в результате усваиваем персону и притязания старой зануды-перфекционистки. [36] И тогда, как и все подневольные существа, мы впадаем в печаль, выливающуюся в некую неутолимую тоску, которую в моей практике часто называют «беспокойство без названия». В этом состоянии нам грозит опасность ухватиться за первую же приманку, которая обещает нам вернуть ощущение жизни.
Здесь важно глядеть в оба и тщательно взвешивать, если нам предлагают легкую жизнь или безопасный путь, особенно если взамен мы должны возложить свою радость творчества на погребальный костер, а не позволить ей самой пылать ярким пламенем.
Ловушка третья: уничтожение сокровища, hambre del alma, душевный голод
Иногда мы сжигаем с радостью, а иногда сжечь – значит уничтожить. Если в первом случае огонь преображает, то во втором только уничтожает. Нам нужен именно преображающий огонь. Но некоторые женщины отказываются от красных башмачков и соглашаются стать чистенькими, милыми, полностью согласными с чьим-то видением мира. Мы предаем свои веселые красные башмачки разрушительному огню, когда без разбора поглощаем чужие ценности, пропагандистские призывы и идеи. Красные башмачки сгорают дотла, когда мы рисуем, поступаем, пишем, действуем так, что это приводит к оскудению нашей жизни, затуманивает видение, ломает наш духовный хребет.
Тогда женскую жизнь покрывает бледность, потому что теперь она hambre del alma, изголодавшаяся душа. Все, что ей нужно, – получить обратно свою сокровенную жизнь. Все, что ей нужно, – самодельные красные башмачки. Необузданную радость, которую они олицетворяют, можно сжечь на костре небрежения, на костре недооценки собственной работы. Их можно сжечь в огне добровольного молчания.
Многие, слишком многие женщины связывают себя страшной клятвой гораздо раньше, чем узнают что-то лучшее. В молодости они успели изголодаться по элементарному ободрению и поддержке и исполниться такой печали и отвращения, что отложили перо, закрыли слова на замок, выключили музыку, скатали холсты и поклялись никогда к ним не притрагиваться. В таком состоянии женщина очертя голову бросается в печь вместе со своей самодельной жизнью. И ее жизнь превращается в пепел.
Жизнь женщины гибнет в огне ненависти к себе, потому что комплексы могут больно кусаться и, по крайней мере на время, так напугать ее, что она станет обходить стороной то дело своей жизни, которое для нее дороже всего. Много лет будет потрачено на то, чтобы не ходить, не двигаться, не учиться, не находить, не получать, не брать на себя, не становиться.
И то, как женщина видит собственную жизнь, тоже может погибнуть в пламени чьей-то зависти или чьей-то неприкрытой враждебности по отношению к ней. Семья, наставники, учителя и друзья не должны быть враждебными, даже чувствуя зависть, но некоторые определенно бывают – как тайно, так и явно. Ни одна женщина не может позволить своему творческому началу висеть на волоске, пока она разбирается с противником в лице любовника, родителя, учителя или друга.
Когда жизнь души сгорает дотла, женщина теряет животворное сокровище и начинает действовать хладнокровно, как Смерть. Желание получить обратно красные башмачки, обрести необузданную, дикую радость не только хранится в ее бессознательном, но растет и крепнет, пока наконец не встанет на ноги и не понесется вперед, яростное и голодное.
Если вас довели до состояния hambre del alma, значит, вас гложет беспощадный голод. Его может утолить все что угодно, лишь бы это снова позволило вам почувствовать себя живой. Попавшая в неволю женщина не знает ничего лучшего и возьмет любое, хорошее или плохое, лишь бы оно было похоже на утраченное сокровище. Женщина, изголодавшаяся по истинной жизни души, внешне может выглядеть умытой и причесанной, хотя внутри у нее десятки протянутых рук и голодных ртов.
В этом состоянии она возьмет любую пищу, независимо от ее состояния или действия, ибо она пытается компенсировать прежние утраты. И хотя эта ситуация поистине ужасна, дикая Самость будет снова и снова стараться нас спасти. Она шепчет, хнычет, зовет, тащит наши безжизненные тела во снах, пока мы не осознаем свое состояние и не предпримем шаги, чтобы вернуть сокровище.
Мы сможем лучше понять гонимую душевным голодом женщину, которая Ударяется в крайности – чаще всего это наркотики, выпивка и неудачная любовь, – если понаблюдаем за поведением голодного животного, рыщущего в поисках добычи. Считается, что волк, как и голодная душа, злобен, ненасытен, нападает на невинных и неосторожных, убивает ради убийства, никогда не знает меры. Как видите, в сказках и в реальной жизни волк пользуется незаслуженно дурной репутацией. На самом деле волки – убежденные общественные существа. Стая инстинктивно организована так, что здоровые волки убивают ровно столько, сколько нужно для прокорма. От этого обычая отступают только если отдельный волк или вся стая потерпели ущерб.
Волк, когда ему плохо, убивает без меры только в двух случаях. Он может убивать без разбора, если болен бешенством или чумой. Он может убивать больше, чем необходимо, после долгого периода голода. То, как голод может изменять поведение живых существ, – смысловая метафора изголодавшейся душой женщины. В девяти случаях из десяти женщина, столкнувшись с духовной или психологической проблемой, что заманивает ее в ловушку, где она испытывает тяжкие страдания, – это женщина, которую терзает голод или которая пережила острый душевный голод в прошлом.
У волков голод случается, когда выпадет много снега и невозможно догнать дичь. Олени и карибу [37] действуют как снегоочистители, а волки идут по глубокому снегу по их следам. Когда же из-за сильных снегопадов олени оказываются в снежном плену, никто не расчищает тропу, и волкам приходится несладко. Наступает голод. Зима для волка – самое голодное, самое опасное время. Для женщины голод может наступить в любое время, он может прийти с любой стороны, в том числе из привычного круга общения.
Для волка голод обычно заканчивается весной, когда начинает таять снег. Изголодавшаяся стая может впасть в безумие и предаться безудержному убийству. Тогда волки не пожирают излишек убитой добычи и не прячут ее. Они ее бросают. Они убивают куда больше, чем могут съесть, куда больше, чем им когда-нибудь понадобится [3]. Сходный процесс происходит, когда женщина побывала в неволе и изголодалась. Внезапно обретя свободу – свободу идти, делать, быть, – она тоже может впасть в опасное безумие и предаться излишествам. И при этом будет чувствовать себя правой. Девочка из сказки тоже чувствует себя правой, стараясь любой ценой завладеть смертоносными красными башмачками. Есть в голоде нечто такое, что искажает представление о правоте.
Поэтому, когда сокровище – самое сокровенное в жизни женщины – сгорает дотла, она, вместо того чтобы сгорать от нетерпения, становится ненасытной. Так, например, если женщине не разрешали рисовать, она может внезапно начать рисовать день и ночь, изводить себя недосыпанием, лишать ни в чем не повинный организм питания, подрывать здоровье и вытворять еще бог знает что. Если глаза закрываются, она тянется за стимулятором – кто знает, сколько еще времени ей удастся оставаться свободной.
Hambre del alma – жажда того, что полагается душе: творческое состояние, острота чувственного восприятия и другие дары инстинкта. Если женщина вынуждена вести себя как дама и сидеть только тесно сдвинув колени, если, услышав крепкие выражения, она готова упасть в обморок, если ей никогда не разрешали пить ничего кроме пастеризованного молока, тогда – взгляните на нее, когда она вырвется на свободу! Она пьет джин с содовой и никак не может напиться, она сидит развалившись, как пьяный матрос, а от ее речей краска облезает со стен. Изголодавшуюся душу всегда снедает страх, что, неровен час, ее снова поймают. Поэтому она пользуется случаем и берет, пока дают [4].
Излишествами и крайностями себя разрушают те женщины, которые изголодались по жизни значимой, исполненной смысла. Если женщина длительное время была отрезана от своих циклов или творческих нужд, она начинает неистово предаваться чему угодно, бросаясь в крайности: пьянство, наркотики, гнев, поглощение суррогатов духовности, деспотизм, беспорядочные связи, беременность, наука, творчество, руководство, учеба, бизнес, аэробика, обжорство – этот список вы можете продолжить сами. Поступая так, женщины компенсируют утрату обычного цикла самовыражения, душевного выражения, душевного насыщения.
Такая женщина переживает одно голодание за другим. Она может замышлять бегство и все же думать, что цена побега слишком высока, что это будет стоить ей слишком большой потери либидо, слишком большой потери энергии. Некоторые могут быть не готовы и в других отношениях – из-за скудости образования, материального положения, духовного развития. К несчастью, утрата сокровища и воспоминания о голоде, засевшие глубоко в памяти, могут заставить нас прийти к выводу, что излишество – дело полезное. И потом, конечно, это такое облегчение и счастье – наконец обрести возможность наслаждаться ощущением, любым ощущением.
Женщина, которая только что избавилась от голода, ради разнообразия хочет просто наслаждаться жизнью. Ее восприятие эмоциональных, рациональных, физических, духовных и финансовых границ – необходимое условие для выживания – притупилось, а это чревато опасностью. Где-то перед ней маячит пара смертоносных ярко-красных башмачков. Она схватит их, как только найдет. Вот чем опасен голод. Если женщине покажется, будто что-то сможет утолить ее голод, она набросится на это без лишних раздумий.
Ловушка четвертая: повреждение основного инстинкта – последствие неволи
Инстинкт – вещь трудно определимая, ибо его не увидишь глазами. Хотя нам известно, что инстинкты присущи человеку с незапамятных времен, никто толком не знает, в каком месте нервной системы они обитают и как именно на нас воздействуют. Если смотреть с психологической точки зрения, то Юнг полагал, что инстинкты происходят из психоидного бессознательного, того уровня психики, где могут соприкасаться биологическое и духовное. Я сознательно придерживаюсь той же точки зрения и, пойдя дальше, рискну предположить, что творческий язык, в частности, есть такой же лирический язык Самости, как и символика сновидений.
Этимологически слово "инстинкт" происходит от латинских слов instingue-ге, что значит "импульс", и instinctus, что значит "побуждение" – подстрекательство или принуждение со стороны внутреннего голоса. Инстинкт можно рассматривать как полезное качество, нечто внутреннее, что в союзе с предусмотрительностью и сознанием направляет человека к целостным поступкам. Женщина рождается с полноценным набором инстинктов.
Хотя мы могли бы сказать, что девочка из сказки попала в новую обстановку, где ее грубые свойства смягчились, а все трудности жизни остались позади, но на самом деле ее индивидуация прекратилась, и ее стремление развиваться заглохло. А когда старая дама – образ, выражающий притупляющее воздействие, – видит в плодах труда творческого духа не сокровище, а мусор, и сжигает самодельные красные башмачки, девочка не просто замолкает. Она печалится, а это обычное состояние творческого духа, отрезанного от естественной для души жизни. Хуже того, инстинкт, который подтолкнул бы ребенка к бегству от этой напасти, притупился, сошел на нет. Вместо того чтобы стремиться к новой жизни, девочка тонет в душевной трясине. Отсутствие чувства в том случае, когда оно абсолютно оправданно, приводит к депрессии. А это еще одна ловушка.
Называйте душу как угодно: союзом с диким началом, надеждой на будущее, неукротимой энергией, творческой одержимостью, своим путем, своим делом, Возлюбленной, дикой невестой, "пушинкой на устах Бога" [5]; какие бы слова или образы вы ни использовали, чтобы обозначить этот элемент вашей жизни, именно он оказался в неволе. Именно поэтому творческий дух вашей души оказался так ущемлен.
Исследуя разные виды животных в неволе, ученые обнаружили: как бы любовно ни были оборудованы их места обитания в зоопарке, как бы ни любили их служители – а они их действительно любят, – звери часто теряют способность размножаться, их потребности в пище и отдыхе меняются, былая жизнерадостность сменяется сонливостью, угрюмостью или беспричинной агрессией. Зоологи называют такое поведение "депрессией животных". Когда животное держат в клетке, его естественные циклы сна, выбора партнера, гона, ухаживания, воспитания потомства и т.д. нарушаются. На месте утраченных естественных циклов образуется пустота. Но эта пустота, в отличие от буддийского представления о священной пустоте, не полна, а именно пуста, как внутренность герметически закрытого ящика.
Так и любая женщина, войдя в дом сухой и чопорной старой дамы, ощущает недостаток решимости, тоску, скуку, обычную депрессию и внезапную тревогу – симптомы, похожие на те, какие проявляют страдающие от неволи и травмы животные. При слишком сильном одомашнивании наши некогда сильные и необходимые побуждения к игре, общению, скитаниям, завязыванию отношений – исчезают. Если женщина соглашается стать слишком "воспитанной", ее инстинкты, регулирующие эти побуждения, погружаются в темное бессознательное и становятся для нее недосягаемыми. Тогда говорят, что ее инстинкты повреждены. То, что должно происходить естественно, не происходит вовсе или происходит после долгих раскачиваний, размышлений, борьбы с самой собой.
Отождествляя слишком сильное одомашнивание с неволей, я не имею в виду социализацию – процесс обучения детей более или менее цивилизованному поведению. Социальное развитие – дело важное и необходимое. Без него женщина не смогла бы нормально сосуществовать со своим окружением.
Но чрезмерно одомашнить – все равно что запретить быть жизнерадостной. Это правильное и здоровое состояние: ведь дикая самость не должна быть покорной или безразличной. Она чутко реагирует на каждое движение, на, каждый миг. Она не ограничена каким-то одним абсолютным, повторяющимся шаблоном на все случаи жизни. Она обладает творческим выбором. У женщины, чьи инстинкты повреждены, такого выбора нет. Она увязла в трясине.
Есть много способов увязнуть. Обычно женщина с поврежденными инстинктами разбазаривает себя, поскольку ей трудно попросить о помощи или осознать собственные потребности. Ее природные инстинкты, побуждающие ее дать отпор или бежать со всех ног, крайне замедлены или сведены на нет. Способность распознавать такие ощущения, как сытость, посторонний привкус, опасность, настороженность и стремление к всеобъемлющей и свободной любви, ослаблена или преувеличена.
Как и в сказке, одна из самых коварных атак на дикую самость – это требование вести себя прилично, сопровождаемое обещанием награды (которая вряд ли последует). Хотя этот метод иногда (повторяю: иногда) помогает убедить трехлетнего ребенка убрать в комнате (никаких игрушек, пока не застелешь постель) [6], он никогда и ни при каких условиях не принесет успеха, если речь идет о живой женщине. Хотя постоянство, последовательность и организованность – важные факторы, положительно влияющие на творческую жизнь, требование старой дамы "вести себя прилично" убивает все возможности роста.
Игра, а вовсе не какие-либо приличия, – главная артерия, ядро, мозговой ствол творческой жизни. Стремление к игре – один из инстинктов. Будь паинькой – творческая жизнь на нуле. Сиди смирно – аналогичный случай. Всегда будь сдержанна в словах, мыслях и поступках – никакого творческого огня. Любая группа или организация, любое общество или учреждение, которое поощряет женщин осуждать все странное, относиться с подозрением к новому и необычному, избегать пылкого, энергичного, изобретательного, обезличивать личное, тем самым хочет насадить культуру мертвых женщин.
Яркий пример одичавшей женщины, инстинкты которой оказались повреждены разрушительными для духа силами, – Джейнис Джоплин, известная в шестидесятые годы блюзовая певица. Ее творческая жизнь, невинная любознательность, любовь к жизни, несколько непочтительное отношение к миру в период взросления – все это подвергалось безжалостному поношению со стороны учителей и многих из тех, кто окружал ее в "приличной" общине южных баптистов, где она росла.
Хотя она была отличницей и талантливой художницей, девочки не водились с ней, потому что она не пользовалась косметикой [7], а соседи не одобряли за то, что она любила забраться на скалы за городской чертой и петь там вместе с друзьями, и еще за то, что она слушала джаз. Когда наконец она сбежала в мир блюза, то была так голодна, что уже не могла остановиться. У нее были неустойчивые границы, то есть отсутствие тормозов, когда дело касалось секса, выпивки и наркотиков [8].
И в Бесси Смит, Энн Секстой, Эдит Пиаф, Мэрилин Монро и Джуди Гарланд было нечто такое, что укладывается в ту же схему изголодавшейся души с поврежденными инстинктами: попытки приспособиться, утрата чувства меры, неспособность остановиться [9]. Можно было бы составить длинный список талантливых женщин с поврежденными инстинктами, совершивших в таком уязвимом состоянии роковой выбор. Как дитя в сказке, все они где-то в пути потеряли свои самодельные башмачки и нашли дорогу к смертоносным красным башмачкам. Все они были полны печали, потому что изголодались по духовной пище, душевной беседе, безыскусным скитаниям, по праву быть такой, как хочется, по пути к Богу, по простой и здоровой чувственности. Но, сами того не ведая, они выбрали заколдованные башмачки – убеждения, поступки, представления, которые способствовали все большему и большему разрушению жизни, которые превратили их в призраков, кружащихся в безумной пляске.
Нельзя не учитывать, что поврежденные инстинкты становятся главной причиной того, что женщины совершают безумные поступки, становятся одержимы навязчивыми идеями или идут по менее гибельному, и все же разрушительному пути. Восстановление поврежденных инстинктов начинается с того, что женщина признает: она попала в ловушку, за которой последовал душевный голод, и обычные границы интуиции и самозащиты оказались нарушенными. Процесс, который довел женщину до неволи и последовавшего за ней голода, необходимо обратить вспять. Но многие женщины вначале проходят через следующие пять стадий, как это описано в нашей сказке.
Ловушка пятая: попытка украсть тайную жизнь – раздвоение "я"
В этой части сказки девочке предстоит конфирмация, и ее ведут к сапожнику за новыми башмаками. Мотив конфирмации – сравнительно новое дополнение к старой сказке. С точки зрения архетипа, вполне вероятно, что "Красные башмачки" – это скрытый под множеством наслоений фрагмент гораздо более старого мифа или сказки о появлении первых менструаций и вступлении в менее защищенную матерью жизнь. С помощью этой сказки женщины постарше когда-то учили молодых осознанности и адекватной реакции на окружающий мир [10].
Есть сведения, что в матриархальных обществах Египта, а также Древней Индии, Турции и некоторых других районов Азии (считается, что именно оттуда на тысячи миль во всех направлениях распространилось и дошло до нас представление о женской душе) главным событием пороговых обрядов было вручение юным девушкам хны и других красных пигментов, чтобы они могли красить ими ступни [11]. Один из самых важных пороговых обрядов был связан с первой менструацией. Этот обряд знаменовал переход от детства к полноценной способности зарождать в своем чреве новую жизнь, владеть сопутствующей сексуальной энергией и всеми прочими женскими качествами. На всех этапах этой церемонии использовалась красная маточная кровь во всех ее проявлениях: менструальная и та, которая выделяется при родах и при выкидыше и во всех случаях стекает по ногам вниз, к ступням. Как видите, у красных башмачков есть богатый подтекст.
Упоминание Дня избиения младенцев – тоже более позднее дополнение. Здесь речь идет о христианском празднике, который в Европе в конце концов вытеснил древний языческий праздник зимнего солнцестояния. В языческом мире в этот день женщины выполняли ритуальное очищение тела и души/духа, готовясь к буквальному и символическому обновлению, которое приходит месте с весной. В эти ритуалы могло входить коллективное оплакивание потерь при деторождении [12] – включая смерть новорожденного, выкидыш, мертворожденного ребенка, прерывание беременности и другие важные события в сексуальной и репродуктивной жизни женщины за истекший год [13].
Далее в сказке следует один из наиболее красноречивых эпизодов душевного гнета. Ненасытный душевный голод девочки сметает преграды, сдерживавшие ее поведение. В лавке сапожника она тайком от старой дамы хватает странные красные башмачки. Вырвавшись на поверхность души, неутолимая жажда душевной жизни заставляет хватать все, что попадается под руку, потому что эго знает: скоро его свободе придет конец.
Такая безудержная алчность бывает в том случае, когда большая часть женской самости оказалась подавленной и вытесненной в теневую область души. С точки зрения аналитической психологии, вытеснение в бессознательное инстинктов, потребностей, чувств – как положительных, так и отрицательных – вынуждает их обитать в теневом мире. В то время как эго и супер-эго пытаются и дальше контролировать теневые импульсы, давление, которое вызывают эти попытки, можно сравнить с пузырьком в боковой стенке автомобильной шины. Когда колесо вращается и шина нагревается, давление на пузырек увеличивается и шина взрывается, выбрасывая содержимое наружу.
Так же ведет себя и тень. Вот почему человек типа Скруджа может поразить всех, внезапно пожертвовав миллионы на приют для сирот. Или почему обычно милый человек способен выкинуть неожиданный номер, подобный вспышке фейерверка. Мы обнаруживаем, что, приоткрывая дверь в теневой мир и понемногу выпуская обитающие там элементы, общаясь с ними, находя им применение, договариваясь с ними, можно уменьшить риск неприятного сюрприза, когда тень устраивает внезапные набеги и неожиданные взрывы.
Хотя у каждой культуры могут быть свои ценности и, таким образом, в теневую зону могут вытесняться различные, "положительные" и "отрицательные" качества, однако обычно считаются отрицательными и, следовательно, отправляются в тень те импульсы, которые толкают человека на воровство, обман, убийство, разнообразные излишества и другие поступки такого же рода. Отрицательные, теневые аспекты парадоксальным образом возбуждают, однако, являясь носителями энтропии, они лишают равновесия и покоя отдельных людей, пары и более широкие группы.
Однако тень тоже содержит в себе божественные, приятные, прекрасные и сильные аспекты личности. Особенно это касается женщин – у них тень почти всегда содержит те очень тонкие аспекты бытия, которые в обществе запрещены или почти не получают поддержки. У очень многих женщин на дне колодца находится наделенная пророческим даром созидательница, проницательная поборница истины, ясновидящая, та, кто может судить о себе, не умаляя собственных достоинств, может смотреть на себя без отвращения, может совершенствовать свое ремесло. В нашем обществе такие благотворные для женщин теневые импульсы чаще всего сосредоточиваются вокруг права самой творить свою жизнь.
Эти выброшенные за ненадобностью, обесцененные, "неприемлемые" стороны души и самости не просто скрываются в темноте, а замышляют заговор: как и когда вырваться на свободу. Там, в темноте бессознательного, они клокочут, бурлят, кипят, пока однажды, как бы плотно ни была закрыта крышка, не происходит взрыв, и тогда они неудержимой лавиной выплескиваются наружу и вытворяют, что хотят.
И тогда, как говорят в наших краях, справиться с ними – все равно что затолкать два мешка глины в один. То, что вырвалось из тени, трудно сдержать, если взрыв уже произошел. Конечно, гораздо лучше найти целостный способ, позволяющий сознательно пережить радость творческого духа, а не зарывать ее в землю; однако иногда женщину загоняют в угол – и получают соответствующий результат.
Теневая жизнь настает, если писательница, художница, танцовщица, мать, искательница, мистик, ученица, путешественница перестает писать, рисовать, танцевать, растить, искать, созерцать, учиться, странствовать – делать свое дело. Она может перестать это делать, если то, чему она уделяла столько времени, не оправдало ее надежд, не получило заслуженного признания – или по множеству других причин. Если творческая натура по той или иной причине прекращает творить, энергия, которая к ней естественно притекала, уйдет под землю и будет вырываться на поверхность когда сможет и где сможет. Поскольку женщина чувствует, что при свете дня не может открыто заниматься любимым делом, она начинает вести странную двойную жизнь, на людях притворяясь одной – и ведя себя по-другому, когда удается улучить момент.
Если женщина притворяется, что упаковала свою жизнь в аккуратную и изящную коробочку, она добивается только одного: вся ее взведенная, как пружина, жизненная энергия уходит в тень. "У меня все хорошо", – говорит такая женщина. Мы смотрим на нее через комнату или в зеркало и понимаем, что ей отнюдь не хорошо. А потом в один прекрасный день мы узнаем, что она связалась с пианистом и сбежала с ним в Типпикану, чтобы стать звездой бильярда. Мы недоумеваем: что случилось? Ведь мы знаем, что она терпеть не может пианистов, всегда хотела жить на Оркнатских островах, а не в Типпикану и никогда раньше не упоминала о бильярде.
Дикая женщина может, как Гедда Габлер в пьесе Генрика Ибсена, со скрежетом зубовным притворяться, что живет "как все", но за это всегда приходится расплачиваться. Гедда тайком ведет страстную и опасную жизнь, играя в игры со своим бывшим любовником и со Смертью. Внешне она притворяется, что вполне довольна жизнью, меняя шляпки и слушая скучное брюзжание мужа-зануды. Внешне женщина может вести себя учтиво и даже цинично, а в Душе истекать кровью.
Или, подобно Джейнис Джоплин, женщина может пытаться уступать, пока не закончатся силы, и тогда ее творческая натура, измученная и искалеченная долгим пребыванием в тени, бурно взрывается, восставая против пут бездумного "воспитания", которому нет дела ни до дарований человека, ни до его жизни.
Можете называть это как угодно, но необходимость урывками красть жизнь – если уж в реальной жизни ей не дают места, где она могла бы цвести, – плохо сказывается на жизнеспособности женщины. Женщина, которая попала в неволю и изголодалась, будет хвататься за все подряд: за недозволенные книги и музыку, за дружеские связи, за радости плоти, за религиозные секты. Она хватается за тайные мысли, за мечты о революции. Она крадет время у своих партнеров и семей. Она тайком приносит в дом свое сокровище. Она урывает время для литературного труда, для раздумий, для души. Она притаскивает в спальню призрак, урывает минутку, чтобы почитать стихи перед работой или потанцевать, урывает объятие, когда никто не видит.
Чтобы сойти с этого раздвоенного пути, нужно перестать притворяться. Если урывками таскать поддельную душевную жизнь, никакого толка не будет. Оболочка всегда лопается, когда вы меньше всего этого ожидаете. И тогда беды не миновать. Лучше встать, подняться – какой бы самодельной ни была ваша платформа – и жить изо всех сил, как можно лучше. И перестаньте хвататься за подделки. Тянитесь к тому, что имеет для вас подлинный смысл и пользу.
В сказке девочка хватает башмачки прямо под носом у близорукой старой дамы. Это подразумевает, что абстрактная система ценностей и отвлеченных идеалов лишена способности ясно видеть, чутко откликаться на происходящее. Это характерно и для ущербной души, и для ущербного общества – не замечать личных бед индивидуальности. Так девочка делает очередной негодный выбор в длинной череде негодных выборов.
Предположим, что первый шаг к неволе, согласие сесть в позолоченную карету, она совершила по неведению. Скажем, то, что она отдала свою поделку, – поступок неразумный, но типичный для неопытных душ. Но теперь она захотела башмачки из сапожной лавки, и, как это ни парадоксально, этот ее импульс к новой жизни хорош и правилен. Но все дело в том, что она слишком много времени провела у старой дамы, поэтому ее инстинкты не бьют тревогу, когда она делает этот роковой выбор. На самом деле сапожник вступает с девочкой в сговор. Видя ее неудачный выбор, он подмигивает и ухмыляется. Вдвоем они утаивают красные башмачки от старой дамы.
Женщины часто обманывают себя подобным образом. Они выбрасывают сокровище, чем бы оно ни было, а потом начинают таскать по мелочам везде, где только удается. Они пишут? Да, но тайком, и поэтому не имеют ни поддержки, ни отклика. Если они учатся, то стремятся ли к совершенству? Да, но тайно, и потому не имеют ни помощи, ни наставника. А актриса – рискнет ли она исполнить совершенно новый номер или ограничится бледной имитацией и станет не образцом для подражания, а подражательницей? А как насчет предприимчивой женщины, которая скрывает свою предприимчивость, однако стремится что-то сделать для себя, для народа, для всего мира? Она – яркая мечтательница, принуждающая себя пробивать свой путь в молчании. Это губительно – когда некому довериться, когда нет ни руководства, ни хотя бы капли ободрения.
Трудно урывать клочки жизни, но женщины делают это каждый день. Если женщине приходится таскать жизнь по крупицам, значит, она сидит на голодном пайке. Она таскает жизнь тайком от "них", кем бы эти "они" ни были. Она притворяется спокойной и равнодушной, но, как только появляется лучик света, ее изголодавшаяся самость выскакивает наружу, устремляется к ближайшему живому существу, сияет от счастья, бешено прыгает и скачет, пляшет до упаду, доводит себя до изнеможения, а потом торопится заползти обратно в свою темную клетку, пока никто ее не хватился.
Так поступают женщины, чей брак не удался. Так поступают женщины, которых вынуждают чувствовать себя неполноценными. Так поступают женщины, которые мучаются от стыда, боятся наказания, осмеяния или унижения. Так поступают женщины с поврежденными инстинктами. Воровство помогает томящейся в неволе женщине только в том случае, если она стащит то, что нужно, то, что поможет ей освободиться. По сути, таская полезные, насыщающие, придающие смелость аспекты жизни, душа еще больше убеждается, что этот период воровства закончится, и она сможет открыто жить на свободе, как сочтет нужным.
Понимаете, есть в дикой душе нечто такое, что не позволит нам вечно питаться крохами. Ведь на самом деле женщина, которая стремится жить осознанно, не может ухватить несколько глотков свежего воздуха и этим удовольствоваться. Помните, как в детстве вы обнаружили, что невозможно жить не дыша? Можно стараться обойтись глотком воздуха или вообще без воздуха, но потом какие-то огромные меха приступают к работе, и что-то властно и настойчиво заставляет вас судорожно вдохнуть. Вы глотаете воздух, заталкиваете его в себя, пока снова не начинаете дышать полной грудью.
К счастью, и в душе-психее присутствует нечто похожее. Оно приступает к работе и заставляет нас полной грудью дышать свежим воздухом. Ведь мы и сами знаем, что не можем существовать, украдкой цедя жизнь маленькими глотками. Дикая сила, обитающая в душе женщины, требует, чтобы она имела доступ ко всему богатству жизни. Мы можем быть настороже и брать все, что нам полезно.
В классической юнгианской психологии архетипический образ старика часто называют "сенексной" силой. Латинское слово senex значит "старик". Более правильно и без учета пола символ старости называют старческой силой – той, которая действует так, как это свойственно пожилым людям [1].
В сказках эту старческую силу олицетворяет пожилой человек, который часто изображается несколько однобоким – это указывает на то, что душевный процесс человека тоже развивается однобоко. В идеальном смысле старая женщина олицетворяет достоинство, опеку, мудрость, самопознание, верность традициям, четкие рамки и опыт… изрядно сдобренные ворчливой, въедливой, прямолинейной, придирчивой сухостью.
Когда старая дама использует все эти качества во вред, как это происходит в сказке "Красные башмачки", это становится предостережением: тем аспектам души, которые нуждаются в тепле, со временем предстоит окоченеть. Те свойства души, которые обычно играют и трепещут, скоро будут туго накрахмалены, перелицованы или изуродованы до неузнаваемости. Когда девочка садится в позолоченную карету старой дамы, а затем попадает к ней в дом, она так же верно оказывается в ловушке, как если бы сунула руку в двойной охотничий капкан.
Как мы видим в сказке, обеспеченная жизнь в доме у старой дамы, куда нет доступа ничему новому, оборачивается рабством у всего старого, собственно старческого. Вместо того чтобы по-настоящему заботиться о воспитаннице, старуха пытается остановить ее развитие. В этой сказке старая дама не обладает мудростью, а упорно настаивает на одной-единственной ценности, отвергая эксперименты и необходимость обновления.
Описываемые эпизоды в церкви свидетельствуют о том, что эта единственная ценность гласит: мнение коллектива превыше всего – оно перевешивает потребности отдельно взятой дикой души. Часто коллективом считают общество [2], окружающее человека. Это верно, но Юнг определяет его как "множество в противовес одному". На нас оказывают влияние многие коллективы: группы, в которые мы входим, и группы, членами которых мы не являемся. Какими бы ни были окружающие нас коллективы, – научными, духовными, финансовыми, производственными, семейными или иными, – они раздают ощутимые награды и наказания и тем, кто в них входит, и тем, кто не входит. Они стремятся на все влиять и все контролировать: от наших мыслей до выбора партнеров и цели нашей жизни. Они могут также дискредитировать усилия, которые не совпадают с их предпочтениями, или чинить им препятствия.
В этой сказке старая дама выступает символом косного хранителя коллективных традиций, поборника непререкаемого статус-кво, правил вроде "веди себя прилично", "не горячись", "не слишком задумывайся", "не высовывайся", "будь бледной тенью", "будь кроткой овечкой", "говори "да", даже если тебе не нравится, не подходит, жмет и трет". И так далее.
Следовать такой безжизненной системе ценностей – значит совершенно утратить связь с собственной душой. Независимо от коллективного членства или влияния, наша задача – во имя дикой души и своего творческого духа не смешиваться с каким бы то ни было коллективом, а, разграничив себя с теми, кто нас окружает, наводить мосты по собственному усмотрению. Нам решать, какие мосты будут прочными и многолюдными, а какие получатся шаткими и пустыми. И мы удостоим общения только те коллективы, которые смогут оказать самую сильную поддержку нашей душе и творческой жизни.
Если женщина работает в университете, ее окружает научный коллектив. Ей следует, не смешиваясь с тем, что может предложить ей это окружение, украсить его своим собственным ароматом. Являясь существом цельным, она, если только не занята какими-то другими важными вещами, способными это компенсировать, не может себе позволить стать однобоким брюзгливым созданием, твердящим: "Я делаю свое дело, ступайте домой, идите сюда…" Если женщина пытается стать частью организации, ассоциации или семьи, которая не удосуживается вглядеться в нее, чтобы увидеть, из какого теста она сделана, не удосуживается спросить: "От чего она бежит?", не старается ее ободрить или воодушевить, – это отрицательно сказывается на ее способности цвести и творить. Чем суровее обстоятельства, тем дальше они загоняют женщину в солончаковую пустошь, где нет места ничему живому.
Отделение женской жизни и души от сглаженного коллективного мышления и развитие ее уникальных дарований – главнейшие из доступных женщине достижений, ибо эти поступки не дают душе и психике попасть в рабство. Общество, которое подлинно способствует индивидуальному развитию, никогда не превратит представителей той или иной группы, того или иного пола в рабов.
Однако в сказке дитя принимает абстрактные и безжизненные ценности старой дамы. Именно тогда девочка дичает, переходит из естественного состояния в подневольное. Скоро, не имея врожденного чутья, не умея разглядеть опасность, она потянется к диким радостям дьявольских красных башмачков.
Отойдя от исполненной страстей подлинной жизни и сев в золоченую карету сухой и чопорной старой дамы, мы в результате усваиваем персону и притязания старой зануды-перфекционистки. [36] И тогда, как и все подневольные существа, мы впадаем в печаль, выливающуюся в некую неутолимую тоску, которую в моей практике часто называют «беспокойство без названия». В этом состоянии нам грозит опасность ухватиться за первую же приманку, которая обещает нам вернуть ощущение жизни.
Здесь важно глядеть в оба и тщательно взвешивать, если нам предлагают легкую жизнь или безопасный путь, особенно если взамен мы должны возложить свою радость творчества на погребальный костер, а не позволить ей самой пылать ярким пламенем.
Ловушка третья: уничтожение сокровища, hambre del alma, душевный голод
Иногда мы сжигаем с радостью, а иногда сжечь – значит уничтожить. Если в первом случае огонь преображает, то во втором только уничтожает. Нам нужен именно преображающий огонь. Но некоторые женщины отказываются от красных башмачков и соглашаются стать чистенькими, милыми, полностью согласными с чьим-то видением мира. Мы предаем свои веселые красные башмачки разрушительному огню, когда без разбора поглощаем чужие ценности, пропагандистские призывы и идеи. Красные башмачки сгорают дотла, когда мы рисуем, поступаем, пишем, действуем так, что это приводит к оскудению нашей жизни, затуманивает видение, ломает наш духовный хребет.
Тогда женскую жизнь покрывает бледность, потому что теперь она hambre del alma, изголодавшаяся душа. Все, что ей нужно, – получить обратно свою сокровенную жизнь. Все, что ей нужно, – самодельные красные башмачки. Необузданную радость, которую они олицетворяют, можно сжечь на костре небрежения, на костре недооценки собственной работы. Их можно сжечь в огне добровольного молчания.
Многие, слишком многие женщины связывают себя страшной клятвой гораздо раньше, чем узнают что-то лучшее. В молодости они успели изголодаться по элементарному ободрению и поддержке и исполниться такой печали и отвращения, что отложили перо, закрыли слова на замок, выключили музыку, скатали холсты и поклялись никогда к ним не притрагиваться. В таком состоянии женщина очертя голову бросается в печь вместе со своей самодельной жизнью. И ее жизнь превращается в пепел.
Жизнь женщины гибнет в огне ненависти к себе, потому что комплексы могут больно кусаться и, по крайней мере на время, так напугать ее, что она станет обходить стороной то дело своей жизни, которое для нее дороже всего. Много лет будет потрачено на то, чтобы не ходить, не двигаться, не учиться, не находить, не получать, не брать на себя, не становиться.
И то, как женщина видит собственную жизнь, тоже может погибнуть в пламени чьей-то зависти или чьей-то неприкрытой враждебности по отношению к ней. Семья, наставники, учителя и друзья не должны быть враждебными, даже чувствуя зависть, но некоторые определенно бывают – как тайно, так и явно. Ни одна женщина не может позволить своему творческому началу висеть на волоске, пока она разбирается с противником в лице любовника, родителя, учителя или друга.
Когда жизнь души сгорает дотла, женщина теряет животворное сокровище и начинает действовать хладнокровно, как Смерть. Желание получить обратно красные башмачки, обрести необузданную, дикую радость не только хранится в ее бессознательном, но растет и крепнет, пока наконец не встанет на ноги и не понесется вперед, яростное и голодное.
Если вас довели до состояния hambre del alma, значит, вас гложет беспощадный голод. Его может утолить все что угодно, лишь бы это снова позволило вам почувствовать себя живой. Попавшая в неволю женщина не знает ничего лучшего и возьмет любое, хорошее или плохое, лишь бы оно было похоже на утраченное сокровище. Женщина, изголодавшаяся по истинной жизни души, внешне может выглядеть умытой и причесанной, хотя внутри у нее десятки протянутых рук и голодных ртов.
В этом состоянии она возьмет любую пищу, независимо от ее состояния или действия, ибо она пытается компенсировать прежние утраты. И хотя эта ситуация поистине ужасна, дикая Самость будет снова и снова стараться нас спасти. Она шепчет, хнычет, зовет, тащит наши безжизненные тела во снах, пока мы не осознаем свое состояние и не предпримем шаги, чтобы вернуть сокровище.
Мы сможем лучше понять гонимую душевным голодом женщину, которая Ударяется в крайности – чаще всего это наркотики, выпивка и неудачная любовь, – если понаблюдаем за поведением голодного животного, рыщущего в поисках добычи. Считается, что волк, как и голодная душа, злобен, ненасытен, нападает на невинных и неосторожных, убивает ради убийства, никогда не знает меры. Как видите, в сказках и в реальной жизни волк пользуется незаслуженно дурной репутацией. На самом деле волки – убежденные общественные существа. Стая инстинктивно организована так, что здоровые волки убивают ровно столько, сколько нужно для прокорма. От этого обычая отступают только если отдельный волк или вся стая потерпели ущерб.
Волк, когда ему плохо, убивает без меры только в двух случаях. Он может убивать без разбора, если болен бешенством или чумой. Он может убивать больше, чем необходимо, после долгого периода голода. То, как голод может изменять поведение живых существ, – смысловая метафора изголодавшейся душой женщины. В девяти случаях из десяти женщина, столкнувшись с духовной или психологической проблемой, что заманивает ее в ловушку, где она испытывает тяжкие страдания, – это женщина, которую терзает голод или которая пережила острый душевный голод в прошлом.
У волков голод случается, когда выпадет много снега и невозможно догнать дичь. Олени и карибу [37] действуют как снегоочистители, а волки идут по глубокому снегу по их следам. Когда же из-за сильных снегопадов олени оказываются в снежном плену, никто не расчищает тропу, и волкам приходится несладко. Наступает голод. Зима для волка – самое голодное, самое опасное время. Для женщины голод может наступить в любое время, он может прийти с любой стороны, в том числе из привычного круга общения.
Для волка голод обычно заканчивается весной, когда начинает таять снег. Изголодавшаяся стая может впасть в безумие и предаться безудержному убийству. Тогда волки не пожирают излишек убитой добычи и не прячут ее. Они ее бросают. Они убивают куда больше, чем могут съесть, куда больше, чем им когда-нибудь понадобится [3]. Сходный процесс происходит, когда женщина побывала в неволе и изголодалась. Внезапно обретя свободу – свободу идти, делать, быть, – она тоже может впасть в опасное безумие и предаться излишествам. И при этом будет чувствовать себя правой. Девочка из сказки тоже чувствует себя правой, стараясь любой ценой завладеть смертоносными красными башмачками. Есть в голоде нечто такое, что искажает представление о правоте.
Поэтому, когда сокровище – самое сокровенное в жизни женщины – сгорает дотла, она, вместо того чтобы сгорать от нетерпения, становится ненасытной. Так, например, если женщине не разрешали рисовать, она может внезапно начать рисовать день и ночь, изводить себя недосыпанием, лишать ни в чем не повинный организм питания, подрывать здоровье и вытворять еще бог знает что. Если глаза закрываются, она тянется за стимулятором – кто знает, сколько еще времени ей удастся оставаться свободной.
Hambre del alma – жажда того, что полагается душе: творческое состояние, острота чувственного восприятия и другие дары инстинкта. Если женщина вынуждена вести себя как дама и сидеть только тесно сдвинув колени, если, услышав крепкие выражения, она готова упасть в обморок, если ей никогда не разрешали пить ничего кроме пастеризованного молока, тогда – взгляните на нее, когда она вырвется на свободу! Она пьет джин с содовой и никак не может напиться, она сидит развалившись, как пьяный матрос, а от ее речей краска облезает со стен. Изголодавшуюся душу всегда снедает страх, что, неровен час, ее снова поймают. Поэтому она пользуется случаем и берет, пока дают [4].
Излишествами и крайностями себя разрушают те женщины, которые изголодались по жизни значимой, исполненной смысла. Если женщина длительное время была отрезана от своих циклов или творческих нужд, она начинает неистово предаваться чему угодно, бросаясь в крайности: пьянство, наркотики, гнев, поглощение суррогатов духовности, деспотизм, беспорядочные связи, беременность, наука, творчество, руководство, учеба, бизнес, аэробика, обжорство – этот список вы можете продолжить сами. Поступая так, женщины компенсируют утрату обычного цикла самовыражения, душевного выражения, душевного насыщения.
Такая женщина переживает одно голодание за другим. Она может замышлять бегство и все же думать, что цена побега слишком высока, что это будет стоить ей слишком большой потери либидо, слишком большой потери энергии. Некоторые могут быть не готовы и в других отношениях – из-за скудости образования, материального положения, духовного развития. К несчастью, утрата сокровища и воспоминания о голоде, засевшие глубоко в памяти, могут заставить нас прийти к выводу, что излишество – дело полезное. И потом, конечно, это такое облегчение и счастье – наконец обрести возможность наслаждаться ощущением, любым ощущением.
Женщина, которая только что избавилась от голода, ради разнообразия хочет просто наслаждаться жизнью. Ее восприятие эмоциональных, рациональных, физических, духовных и финансовых границ – необходимое условие для выживания – притупилось, а это чревато опасностью. Где-то перед ней маячит пара смертоносных ярко-красных башмачков. Она схватит их, как только найдет. Вот чем опасен голод. Если женщине покажется, будто что-то сможет утолить ее голод, она набросится на это без лишних раздумий.
Ловушка четвертая: повреждение основного инстинкта – последствие неволи
Инстинкт – вещь трудно определимая, ибо его не увидишь глазами. Хотя нам известно, что инстинкты присущи человеку с незапамятных времен, никто толком не знает, в каком месте нервной системы они обитают и как именно на нас воздействуют. Если смотреть с психологической точки зрения, то Юнг полагал, что инстинкты происходят из психоидного бессознательного, того уровня психики, где могут соприкасаться биологическое и духовное. Я сознательно придерживаюсь той же точки зрения и, пойдя дальше, рискну предположить, что творческий язык, в частности, есть такой же лирический язык Самости, как и символика сновидений.
Этимологически слово "инстинкт" происходит от латинских слов instingue-ге, что значит "импульс", и instinctus, что значит "побуждение" – подстрекательство или принуждение со стороны внутреннего голоса. Инстинкт можно рассматривать как полезное качество, нечто внутреннее, что в союзе с предусмотрительностью и сознанием направляет человека к целостным поступкам. Женщина рождается с полноценным набором инстинктов.
Хотя мы могли бы сказать, что девочка из сказки попала в новую обстановку, где ее грубые свойства смягчились, а все трудности жизни остались позади, но на самом деле ее индивидуация прекратилась, и ее стремление развиваться заглохло. А когда старая дама – образ, выражающий притупляющее воздействие, – видит в плодах труда творческого духа не сокровище, а мусор, и сжигает самодельные красные башмачки, девочка не просто замолкает. Она печалится, а это обычное состояние творческого духа, отрезанного от естественной для души жизни. Хуже того, инстинкт, который подтолкнул бы ребенка к бегству от этой напасти, притупился, сошел на нет. Вместо того чтобы стремиться к новой жизни, девочка тонет в душевной трясине. Отсутствие чувства в том случае, когда оно абсолютно оправданно, приводит к депрессии. А это еще одна ловушка.
Называйте душу как угодно: союзом с диким началом, надеждой на будущее, неукротимой энергией, творческой одержимостью, своим путем, своим делом, Возлюбленной, дикой невестой, "пушинкой на устах Бога" [5]; какие бы слова или образы вы ни использовали, чтобы обозначить этот элемент вашей жизни, именно он оказался в неволе. Именно поэтому творческий дух вашей души оказался так ущемлен.
Исследуя разные виды животных в неволе, ученые обнаружили: как бы любовно ни были оборудованы их места обитания в зоопарке, как бы ни любили их служители – а они их действительно любят, – звери часто теряют способность размножаться, их потребности в пище и отдыхе меняются, былая жизнерадостность сменяется сонливостью, угрюмостью или беспричинной агрессией. Зоологи называют такое поведение "депрессией животных". Когда животное держат в клетке, его естественные циклы сна, выбора партнера, гона, ухаживания, воспитания потомства и т.д. нарушаются. На месте утраченных естественных циклов образуется пустота. Но эта пустота, в отличие от буддийского представления о священной пустоте, не полна, а именно пуста, как внутренность герметически закрытого ящика.
Так и любая женщина, войдя в дом сухой и чопорной старой дамы, ощущает недостаток решимости, тоску, скуку, обычную депрессию и внезапную тревогу – симптомы, похожие на те, какие проявляют страдающие от неволи и травмы животные. При слишком сильном одомашнивании наши некогда сильные и необходимые побуждения к игре, общению, скитаниям, завязыванию отношений – исчезают. Если женщина соглашается стать слишком "воспитанной", ее инстинкты, регулирующие эти побуждения, погружаются в темное бессознательное и становятся для нее недосягаемыми. Тогда говорят, что ее инстинкты повреждены. То, что должно происходить естественно, не происходит вовсе или происходит после долгих раскачиваний, размышлений, борьбы с самой собой.
Отождествляя слишком сильное одомашнивание с неволей, я не имею в виду социализацию – процесс обучения детей более или менее цивилизованному поведению. Социальное развитие – дело важное и необходимое. Без него женщина не смогла бы нормально сосуществовать со своим окружением.
Но чрезмерно одомашнить – все равно что запретить быть жизнерадостной. Это правильное и здоровое состояние: ведь дикая самость не должна быть покорной или безразличной. Она чутко реагирует на каждое движение, на, каждый миг. Она не ограничена каким-то одним абсолютным, повторяющимся шаблоном на все случаи жизни. Она обладает творческим выбором. У женщины, чьи инстинкты повреждены, такого выбора нет. Она увязла в трясине.
Есть много способов увязнуть. Обычно женщина с поврежденными инстинктами разбазаривает себя, поскольку ей трудно попросить о помощи или осознать собственные потребности. Ее природные инстинкты, побуждающие ее дать отпор или бежать со всех ног, крайне замедлены или сведены на нет. Способность распознавать такие ощущения, как сытость, посторонний привкус, опасность, настороженность и стремление к всеобъемлющей и свободной любви, ослаблена или преувеличена.
Как и в сказке, одна из самых коварных атак на дикую самость – это требование вести себя прилично, сопровождаемое обещанием награды (которая вряд ли последует). Хотя этот метод иногда (повторяю: иногда) помогает убедить трехлетнего ребенка убрать в комнате (никаких игрушек, пока не застелешь постель) [6], он никогда и ни при каких условиях не принесет успеха, если речь идет о живой женщине. Хотя постоянство, последовательность и организованность – важные факторы, положительно влияющие на творческую жизнь, требование старой дамы "вести себя прилично" убивает все возможности роста.
Игра, а вовсе не какие-либо приличия, – главная артерия, ядро, мозговой ствол творческой жизни. Стремление к игре – один из инстинктов. Будь паинькой – творческая жизнь на нуле. Сиди смирно – аналогичный случай. Всегда будь сдержанна в словах, мыслях и поступках – никакого творческого огня. Любая группа или организация, любое общество или учреждение, которое поощряет женщин осуждать все странное, относиться с подозрением к новому и необычному, избегать пылкого, энергичного, изобретательного, обезличивать личное, тем самым хочет насадить культуру мертвых женщин.
Яркий пример одичавшей женщины, инстинкты которой оказались повреждены разрушительными для духа силами, – Джейнис Джоплин, известная в шестидесятые годы блюзовая певица. Ее творческая жизнь, невинная любознательность, любовь к жизни, несколько непочтительное отношение к миру в период взросления – все это подвергалось безжалостному поношению со стороны учителей и многих из тех, кто окружал ее в "приличной" общине южных баптистов, где она росла.
Хотя она была отличницей и талантливой художницей, девочки не водились с ней, потому что она не пользовалась косметикой [7], а соседи не одобряли за то, что она любила забраться на скалы за городской чертой и петь там вместе с друзьями, и еще за то, что она слушала джаз. Когда наконец она сбежала в мир блюза, то была так голодна, что уже не могла остановиться. У нее были неустойчивые границы, то есть отсутствие тормозов, когда дело касалось секса, выпивки и наркотиков [8].
И в Бесси Смит, Энн Секстой, Эдит Пиаф, Мэрилин Монро и Джуди Гарланд было нечто такое, что укладывается в ту же схему изголодавшейся души с поврежденными инстинктами: попытки приспособиться, утрата чувства меры, неспособность остановиться [9]. Можно было бы составить длинный список талантливых женщин с поврежденными инстинктами, совершивших в таком уязвимом состоянии роковой выбор. Как дитя в сказке, все они где-то в пути потеряли свои самодельные башмачки и нашли дорогу к смертоносным красным башмачкам. Все они были полны печали, потому что изголодались по духовной пище, душевной беседе, безыскусным скитаниям, по праву быть такой, как хочется, по пути к Богу, по простой и здоровой чувственности. Но, сами того не ведая, они выбрали заколдованные башмачки – убеждения, поступки, представления, которые способствовали все большему и большему разрушению жизни, которые превратили их в призраков, кружащихся в безумной пляске.
Нельзя не учитывать, что поврежденные инстинкты становятся главной причиной того, что женщины совершают безумные поступки, становятся одержимы навязчивыми идеями или идут по менее гибельному, и все же разрушительному пути. Восстановление поврежденных инстинктов начинается с того, что женщина признает: она попала в ловушку, за которой последовал душевный голод, и обычные границы интуиции и самозащиты оказались нарушенными. Процесс, который довел женщину до неволи и последовавшего за ней голода, необходимо обратить вспять. Но многие женщины вначале проходят через следующие пять стадий, как это описано в нашей сказке.
Ловушка пятая: попытка украсть тайную жизнь – раздвоение "я"
В этой части сказки девочке предстоит конфирмация, и ее ведут к сапожнику за новыми башмаками. Мотив конфирмации – сравнительно новое дополнение к старой сказке. С точки зрения архетипа, вполне вероятно, что "Красные башмачки" – это скрытый под множеством наслоений фрагмент гораздо более старого мифа или сказки о появлении первых менструаций и вступлении в менее защищенную матерью жизнь. С помощью этой сказки женщины постарше когда-то учили молодых осознанности и адекватной реакции на окружающий мир [10].
Есть сведения, что в матриархальных обществах Египта, а также Древней Индии, Турции и некоторых других районов Азии (считается, что именно оттуда на тысячи миль во всех направлениях распространилось и дошло до нас представление о женской душе) главным событием пороговых обрядов было вручение юным девушкам хны и других красных пигментов, чтобы они могли красить ими ступни [11]. Один из самых важных пороговых обрядов был связан с первой менструацией. Этот обряд знаменовал переход от детства к полноценной способности зарождать в своем чреве новую жизнь, владеть сопутствующей сексуальной энергией и всеми прочими женскими качествами. На всех этапах этой церемонии использовалась красная маточная кровь во всех ее проявлениях: менструальная и та, которая выделяется при родах и при выкидыше и во всех случаях стекает по ногам вниз, к ступням. Как видите, у красных башмачков есть богатый подтекст.
Упоминание Дня избиения младенцев – тоже более позднее дополнение. Здесь речь идет о христианском празднике, который в Европе в конце концов вытеснил древний языческий праздник зимнего солнцестояния. В языческом мире в этот день женщины выполняли ритуальное очищение тела и души/духа, готовясь к буквальному и символическому обновлению, которое приходит месте с весной. В эти ритуалы могло входить коллективное оплакивание потерь при деторождении [12] – включая смерть новорожденного, выкидыш, мертворожденного ребенка, прерывание беременности и другие важные события в сексуальной и репродуктивной жизни женщины за истекший год [13].
Далее в сказке следует один из наиболее красноречивых эпизодов душевного гнета. Ненасытный душевный голод девочки сметает преграды, сдерживавшие ее поведение. В лавке сапожника она тайком от старой дамы хватает странные красные башмачки. Вырвавшись на поверхность души, неутолимая жажда душевной жизни заставляет хватать все, что попадается под руку, потому что эго знает: скоро его свободе придет конец.
Такая безудержная алчность бывает в том случае, когда большая часть женской самости оказалась подавленной и вытесненной в теневую область души. С точки зрения аналитической психологии, вытеснение в бессознательное инстинктов, потребностей, чувств – как положительных, так и отрицательных – вынуждает их обитать в теневом мире. В то время как эго и супер-эго пытаются и дальше контролировать теневые импульсы, давление, которое вызывают эти попытки, можно сравнить с пузырьком в боковой стенке автомобильной шины. Когда колесо вращается и шина нагревается, давление на пузырек увеличивается и шина взрывается, выбрасывая содержимое наружу.
Так же ведет себя и тень. Вот почему человек типа Скруджа может поразить всех, внезапно пожертвовав миллионы на приют для сирот. Или почему обычно милый человек способен выкинуть неожиданный номер, подобный вспышке фейерверка. Мы обнаруживаем, что, приоткрывая дверь в теневой мир и понемногу выпуская обитающие там элементы, общаясь с ними, находя им применение, договариваясь с ними, можно уменьшить риск неприятного сюрприза, когда тень устраивает внезапные набеги и неожиданные взрывы.
Хотя у каждой культуры могут быть свои ценности и, таким образом, в теневую зону могут вытесняться различные, "положительные" и "отрицательные" качества, однако обычно считаются отрицательными и, следовательно, отправляются в тень те импульсы, которые толкают человека на воровство, обман, убийство, разнообразные излишества и другие поступки такого же рода. Отрицательные, теневые аспекты парадоксальным образом возбуждают, однако, являясь носителями энтропии, они лишают равновесия и покоя отдельных людей, пары и более широкие группы.
Однако тень тоже содержит в себе божественные, приятные, прекрасные и сильные аспекты личности. Особенно это касается женщин – у них тень почти всегда содержит те очень тонкие аспекты бытия, которые в обществе запрещены или почти не получают поддержки. У очень многих женщин на дне колодца находится наделенная пророческим даром созидательница, проницательная поборница истины, ясновидящая, та, кто может судить о себе, не умаляя собственных достоинств, может смотреть на себя без отвращения, может совершенствовать свое ремесло. В нашем обществе такие благотворные для женщин теневые импульсы чаще всего сосредоточиваются вокруг права самой творить свою жизнь.
Эти выброшенные за ненадобностью, обесцененные, "неприемлемые" стороны души и самости не просто скрываются в темноте, а замышляют заговор: как и когда вырваться на свободу. Там, в темноте бессознательного, они клокочут, бурлят, кипят, пока однажды, как бы плотно ни была закрыта крышка, не происходит взрыв, и тогда они неудержимой лавиной выплескиваются наружу и вытворяют, что хотят.
И тогда, как говорят в наших краях, справиться с ними – все равно что затолкать два мешка глины в один. То, что вырвалось из тени, трудно сдержать, если взрыв уже произошел. Конечно, гораздо лучше найти целостный способ, позволяющий сознательно пережить радость творческого духа, а не зарывать ее в землю; однако иногда женщину загоняют в угол – и получают соответствующий результат.
Теневая жизнь настает, если писательница, художница, танцовщица, мать, искательница, мистик, ученица, путешественница перестает писать, рисовать, танцевать, растить, искать, созерцать, учиться, странствовать – делать свое дело. Она может перестать это делать, если то, чему она уделяла столько времени, не оправдало ее надежд, не получило заслуженного признания – или по множеству других причин. Если творческая натура по той или иной причине прекращает творить, энергия, которая к ней естественно притекала, уйдет под землю и будет вырываться на поверхность когда сможет и где сможет. Поскольку женщина чувствует, что при свете дня не может открыто заниматься любимым делом, она начинает вести странную двойную жизнь, на людях притворяясь одной – и ведя себя по-другому, когда удается улучить момент.
Если женщина притворяется, что упаковала свою жизнь в аккуратную и изящную коробочку, она добивается только одного: вся ее взведенная, как пружина, жизненная энергия уходит в тень. "У меня все хорошо", – говорит такая женщина. Мы смотрим на нее через комнату или в зеркало и понимаем, что ей отнюдь не хорошо. А потом в один прекрасный день мы узнаем, что она связалась с пианистом и сбежала с ним в Типпикану, чтобы стать звездой бильярда. Мы недоумеваем: что случилось? Ведь мы знаем, что она терпеть не может пианистов, всегда хотела жить на Оркнатских островах, а не в Типпикану и никогда раньше не упоминала о бильярде.
Дикая женщина может, как Гедда Габлер в пьесе Генрика Ибсена, со скрежетом зубовным притворяться, что живет "как все", но за это всегда приходится расплачиваться. Гедда тайком ведет страстную и опасную жизнь, играя в игры со своим бывшим любовником и со Смертью. Внешне она притворяется, что вполне довольна жизнью, меняя шляпки и слушая скучное брюзжание мужа-зануды. Внешне женщина может вести себя учтиво и даже цинично, а в Душе истекать кровью.
Или, подобно Джейнис Джоплин, женщина может пытаться уступать, пока не закончатся силы, и тогда ее творческая натура, измученная и искалеченная долгим пребыванием в тени, бурно взрывается, восставая против пут бездумного "воспитания", которому нет дела ни до дарований человека, ни до его жизни.
Можете называть это как угодно, но необходимость урывками красть жизнь – если уж в реальной жизни ей не дают места, где она могла бы цвести, – плохо сказывается на жизнеспособности женщины. Женщина, которая попала в неволю и изголодалась, будет хвататься за все подряд: за недозволенные книги и музыку, за дружеские связи, за радости плоти, за религиозные секты. Она хватается за тайные мысли, за мечты о революции. Она крадет время у своих партнеров и семей. Она тайком приносит в дом свое сокровище. Она урывает время для литературного труда, для раздумий, для души. Она притаскивает в спальню призрак, урывает минутку, чтобы почитать стихи перед работой или потанцевать, урывает объятие, когда никто не видит.
Чтобы сойти с этого раздвоенного пути, нужно перестать притворяться. Если урывками таскать поддельную душевную жизнь, никакого толка не будет. Оболочка всегда лопается, когда вы меньше всего этого ожидаете. И тогда беды не миновать. Лучше встать, подняться – какой бы самодельной ни была ваша платформа – и жить изо всех сил, как можно лучше. И перестаньте хвататься за подделки. Тянитесь к тому, что имеет для вас подлинный смысл и пользу.
В сказке девочка хватает башмачки прямо под носом у близорукой старой дамы. Это подразумевает, что абстрактная система ценностей и отвлеченных идеалов лишена способности ясно видеть, чутко откликаться на происходящее. Это характерно и для ущербной души, и для ущербного общества – не замечать личных бед индивидуальности. Так девочка делает очередной негодный выбор в длинной череде негодных выборов.
Предположим, что первый шаг к неволе, согласие сесть в позолоченную карету, она совершила по неведению. Скажем, то, что она отдала свою поделку, – поступок неразумный, но типичный для неопытных душ. Но теперь она захотела башмачки из сапожной лавки, и, как это ни парадоксально, этот ее импульс к новой жизни хорош и правилен. Но все дело в том, что она слишком много времени провела у старой дамы, поэтому ее инстинкты не бьют тревогу, когда она делает этот роковой выбор. На самом деле сапожник вступает с девочкой в сговор. Видя ее неудачный выбор, он подмигивает и ухмыляется. Вдвоем они утаивают красные башмачки от старой дамы.
Женщины часто обманывают себя подобным образом. Они выбрасывают сокровище, чем бы оно ни было, а потом начинают таскать по мелочам везде, где только удается. Они пишут? Да, но тайком, и поэтому не имеют ни поддержки, ни отклика. Если они учатся, то стремятся ли к совершенству? Да, но тайно, и потому не имеют ни помощи, ни наставника. А актриса – рискнет ли она исполнить совершенно новый номер или ограничится бледной имитацией и станет не образцом для подражания, а подражательницей? А как насчет предприимчивой женщины, которая скрывает свою предприимчивость, однако стремится что-то сделать для себя, для народа, для всего мира? Она – яркая мечтательница, принуждающая себя пробивать свой путь в молчании. Это губительно – когда некому довериться, когда нет ни руководства, ни хотя бы капли ободрения.
Трудно урывать клочки жизни, но женщины делают это каждый день. Если женщине приходится таскать жизнь по крупицам, значит, она сидит на голодном пайке. Она таскает жизнь тайком от "них", кем бы эти "они" ни были. Она притворяется спокойной и равнодушной, но, как только появляется лучик света, ее изголодавшаяся самость выскакивает наружу, устремляется к ближайшему живому существу, сияет от счастья, бешено прыгает и скачет, пляшет до упаду, доводит себя до изнеможения, а потом торопится заползти обратно в свою темную клетку, пока никто ее не хватился.
Так поступают женщины, чей брак не удался. Так поступают женщины, которых вынуждают чувствовать себя неполноценными. Так поступают женщины, которые мучаются от стыда, боятся наказания, осмеяния или унижения. Так поступают женщины с поврежденными инстинктами. Воровство помогает томящейся в неволе женщине только в том случае, если она стащит то, что нужно, то, что поможет ей освободиться. По сути, таская полезные, насыщающие, придающие смелость аспекты жизни, душа еще больше убеждается, что этот период воровства закончится, и она сможет открыто жить на свободе, как сочтет нужным.
Понимаете, есть в дикой душе нечто такое, что не позволит нам вечно питаться крохами. Ведь на самом деле женщина, которая стремится жить осознанно, не может ухватить несколько глотков свежего воздуха и этим удовольствоваться. Помните, как в детстве вы обнаружили, что невозможно жить не дыша? Можно стараться обойтись глотком воздуха или вообще без воздуха, но потом какие-то огромные меха приступают к работе, и что-то властно и настойчиво заставляет вас судорожно вдохнуть. Вы глотаете воздух, заталкиваете его в себя, пока снова не начинаете дышать полной грудью.
К счастью, и в душе-психее присутствует нечто похожее. Оно приступает к работе и заставляет нас полной грудью дышать свежим воздухом. Ведь мы и сами знаем, что не можем существовать, украдкой цедя жизнь маленькими глотками. Дикая сила, обитающая в душе женщины, требует, чтобы она имела доступ ко всему богатству жизни. Мы можем быть настороже и брать все, что нам полезно.