Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях

Иногда у дикой женщины жизнь не задается с самого начала. У многих были родители, которые в детстве не спускали с них глаз и недоумевали: как этот маленький чужак ухитрился проникнуть в нашу семью? Другие родители возводили очи к небу, не обращали на девочку никакого внимания, были с нею жестоки или смотрели глазами ледяными, как сосульки.

Пусть женщины, которым пришлось все это перенести, не унывают. Вы отомстили за себя тем, что, сами того не желая, были для них истинным наказанием, вечной занозой в заднице. И, возможно, даже сегодня вам удается вызвать у них малодушный страх, появившись на пороге. А это не самое слабое и невинное возмездие.

Но теперь уже не стоит уделять столько времени тому, чего они вам не дали; лучше посвятите свое время тому, чтобы найти людей, к которым вы принадлежите. Ведь вполне может быть, что вы принадлежите вовсе не к своей родной семье. Вы можете иметь с ней генетическое сходство, но по темпераменту относиться совсем к другой группе людей. Или же внешне вы можете принадлежать к своей семье, а душа ваша вырывается, мчится по дороге и наслаждается жизнью, поедая духовные сласти где-то в другом месте.

Ханс Кристиан Андерсен [1] написал десятки сказок о детях-сиротах. Он был первым защитником забытых и заброшенных детей; он горячо отстаивал их потребность и право на поиск близких по духу людей. Его сказка "Гадкий утенок" была впервые опубликована в 1845 году. В основу этой сказки положен древний мотив о необычном и гонимом существе – точь-в-точь первая часть истории Первозданной Женщины. История о гадком утенке стала одной из немногочисленных сказок, которые помогли не одному поколению чужаков продержаться, пока они не находили себе подобных.

Я бы назвала ее коренной психологической и духовной историей. Коренная история – та, в которой содержится истина, столь важная для развития человека, что, пока он ее не усвоит, дальнейшее продвижение будет неустойчивым и ему не удастся достичь полного психологического благополучия. Итак, перед вами сказка о гадком утенке, которую я литературно обработала, положив в основу причудливый вариант, впервые услышанный мною на венгерском языке от falusias meselok, деревенских сказительниц, принадлежавших к нашей семье [2].





ГАДКИЙ УТЕНОК


Приближалось время жатвы. Старухи делали из кукурузных початков зеленые куклы. Старики латали одеяла. Девушки вышивали белые платья кроваво-красными цветами. Парни пели, собирая в копны золотистое сено. Женщины вязали колючие фуфайки на зиму. Мужчины помогали собирать, вытаскивать, срезать и выкапывать дары полей, садов и огородов. Задули ветры, с каждым днем листва все больше редела. А внизу, у реки, утка-мать сидела в гнезде на яйцах.

Все у нее шло как положено, и наконец яйца, одно за другим, стали шевелиться и подпрыгивать, скорлупа лопалась, и на белый свет появились утята. Осталось одно яйцо, самое большое. Оно лежало в гнезде неподвижно, будто каменное.

Мимо проходила старая утка, и утка-мать показала ей своих новорожденных детей. "Ну разве не милы?" – хвасталась она. Но от взгляда старой утки не укрылось последнее яйцо, и она стала уговаривать утку-мать больше его не насиживать.

– Да это же индюшачье яйцо! – воскликнула старая утка. – Оно неправильное. Сама подумай, индюка ведь в воду не загонишь.

Уж она-то знала: сама пробовала.

Но утка-мать решила: раз уж так долго просидела на яйцах, еще малость не повредит.

– Это меня как раз не беспокоит, – сказала она. – А знаешь ли ты, что этот негодник, отец моих утят, ни разу не явился меня проведать?

Но наконец и большое яйцо начало подпрыгивать и перекатываться. Потом раскололось пополам, и из скорлупы вывалилось крупное нескладное существо. Кожица его была прорезана извилистыми красно-синими прожилками, ноги бледно-лиловые, глаза розовые и прозрачные.

Утка-мать вытянула шею, склонила голову набок и воззрилась на новорожденного.

– До чего же гадкий, – вырвалось у нее. – Может быть, это все-таки индюшонок, – успокаивала она себя.

Но когда гадкий утенок вместе со всем выводком вошел в воду, утка-мать заметила, что плавает он ловко и уверенно.

– Нет, он мое дитя, хотя и выглядит немного странно. Вообще-то, при определенном освещении он выглядит… почти красавцем.

И она повела его знакомиться с другими обитателями птичьего двора, но не успела оглянуться, как другая утка подскочила и клюнула гадкого утенка прямо в шею.

– Стой! – крикнула утка-мать. Но обидчица закрякала:

– Он такой странный и гадкий на вид. Нужно прогнать его отсюда. А царица уток с красной ленточкой на лапке сказала:

– Еще один выводок! Как будто у нас мало ртов. А вот тот, большой и гадкий, – вообще сплошное недоразумение.

– Он не недоразумение, – вступилась за малыша утка-мать. – Он вырастет очень сильным. Просто он слишком долго пробыл в яйце и от этого получился немножко нескладным. Он выправится, вот увидите. – И она поправила гадкому утенку перышки и пригладила вихры.



Зато остальные изводили бедняжку как могли. На него налетали, его клевали, на него шипели и шикали. И чем дальше, тем больше ему доставалось. Он прятался, увертывался, бросался то в одну сторону, то в другую, но спасения не было нигде. Утенок чувствовал себя самым несчастным на свете.

Сначала мать защищала его, но постепенно даже ей все это надоело, и она в сердцах воскликнула:

– Чтоб я тебя больше не видела!

И тогда гадкий утенок убежал. Почти все перья у него были выщипаны, так что вид он имел крайне неприглядный. Он бежал и бежал, пока не добрался до болота. Там он лег у воды, вытянув шею, и время от времени понемножку пил воду.

Из камышей за ним наблюдали два гусака. Они были молоды и самоуверенны.

– Эй ты, уродец, – загоготали они, – хочешь с нами в соседнюю деревню? Там целая стая молодых незамужних гусынь – есть из чего выбрать!

Вдруг прогремели выстрелы – гусаки шлепнулись в болото, и вода окрасилась кровью. Чтобы спрятаться, гадкий утенок нырнул в заросли; а вокруг гремели выстрелы, клубился дым, лаяли собаки.

Наконец на болоте стало тихо, и тогда утенок бросился куда глаза глядят: то бежал, то летел. К ночи он добрался до маленькой хижины. Дверь держалась на ниточке, а в стенах было больше трещин, чем глины. Там жила оборванная старуха, а с ней – лохматый кот и косоглазая курица. Кот платил за ночлег тем, что ловил мышей, а курица – тем, что несла яйца.

Старуха обрадовалась, что к ней забрел утенок. "Может, тоже будет нести яйца, – подумала она, – а не будет, зарежу и съем".

Так вышло, что утенок остался, но ему не давали покоя кот с курицей, которые все время спрашивали: "Какой от тебя прок, если ты и яиц не несешь, и мышей не ловишь?"


– Больше всего я люблю находиться "под", – вздыхал утенок, – под просторным синим небом или под прохладной синей водой.

Кот не мог взять в толк, что можно делать под водой, и бранил утенка за глупые бредни. Курица не могла взять в толк, как можно мочить перья, и тоже насмехалась над утенком. Скоро бедняжке стало ясно, что поладить с ними не удастся, и он отправился искать счастья в другом месте.

Он набрел на пруд и стал плавать в нем. Холодало. Над головой пролетела стая птиц, одна прекраснее другой. Они что-то кричали ему, и от их криков сердце его билось и разрывалось. Он кричал им в ответ, и из груди у него вырывались новые, неслыханные звуки. Еще никогда ему не приходилось видеть такие красивые создания, и никогда он не чувствовал себя таким одиноким.

Он все следил за ними, пока они не скрылись из вида, а потом нырнул на дно пруда и, дрожа, свернулся там в комочек. Он был сам не свой: в нем проснулась отчаянная любовь к этим большим белым птицам – любовь, которой он не мог понять.

Холодный ветер с каждым днем становился все сильнее, а вслед за морозом пришел и снег. Старики разбивали лед в ведрах с молоком, а старухи пряли дотемна. Матери кормили детей при свечах, а мужчины в полночь искали овец под белым небом. Парни по пояс в снегу ходили доить коров, а девушкам в пламени очага чудились лица красивых юношей. А утенку, оставшемуся зимовать в пруду, приходилось плавать по кругу все быстрей и быстрей, чтобы сохранить полынью во льду.

Однажды утром утенок проснулся и обнаружил, что вмерз в лед, – и тогда он почувствовал, что пришла его смерть. Прилетели две дикие утки и сели на лед.

– Вот урод, – закрякали они. – Как жаль, какая печаль! Ничем не можем помочь, полетели прочь!

К счастью, появился крестьянин и, разбив посохом лед, освободил утенка. Он поднял его, сунул за пазуху и отнес домой. Детишки захотели потрогать утенка, но он от страха взлетел под потолок, так что клочья пыли упали в масло. Оттуда он угодил в подойник с молоком, а выбравшись из него, мокрый и перепуганный до смерти, попал в бочонок с мукой. Хозяйская жена гонялась за ним с метлой, а дети надрывались от хохота.

Утенок выполз через кошачий лаз и, оказавшись на свободе, упал в снег полумертвый. Потом поковылял прочь и тащился, пока не наткнулся на другой пруд. Так и пошло: пруд – дом, новый пруд – новый дом, новый пруд – новый дом… Так он провел всю зиму – между жизнью и смертью.

И вот опять нежно повеяло весной. Старухи принялись перетряхивать перины, а старики сняли теплое белье. По ночам рождались дети, пока их отцы меряли шагами двор под звездным небом. Днем девушки втыкали в волосы нарциссы, а парни засматривались на их ножки. Вода в ближнем пруду становилась все теплее, и утенок, который там плавал, расправил крылья. И какие же это оказались большие и сильные крылья! Они подняли его над землей. Сверху он увидел сады в белых платьях, увидел, как крестьяне пашут, а юная живность вылупляется, ковыляет, жужжит и плавает. На пруд опустились три лебедя – те самые красивые птицы, которых он видел осенью, от чьих голосов у него защемило сердце. И его неудержимо потянуло к ним.

"А что, если они только сделают вид, что ко мне благосклонны, а когда я к ним приближусь, со смехом улетят?" – думал утенок. Но все же спланировал вниз и приземлился на пруд, стараясь унять колотящееся сердце.

Увидев утенка, лебеди поплыли к нему. "Вот и пришел мой конец, – подумал утенок, – но, если мне суждено умереть, то пусть меня убьют эти прекрасные создания, а не охотники, крестьянские жены или долгие зимы". И он склонил голову, ожидая ударов.

И тут – о диво! – он увидел свое отражение в воде: то был лебедь в белоснежном оперении с темными глазами и всем прочим, что положено лебедю. Сначала гадкий утенок не узнал себя в этом отражении: ведь оно как две капли воды походило на прекрасных незнакомцев, которыми он любовался издали.

А теперь оказалось, что он один из них! Его яйцо случайно закатилось в утиное гнездо. Он – лебедь, благородный лебедь! И вот в первый раз сородичи приблизились к нему и с любовью и нежностью коснулись его кончиками крыльев. Они гладили его клювами и плавали вокруг него в знак привета.

Дети, прибежавшие кормить лебедей хлебными крошками, закричали: "Новый, новый!" И, как все дети на земле, побежали всем рассказывать. К пруду пришли старухи, расплетая длинные седые волосы. Парни зачерпывали пригоршнями воду и плескали на девушек, а те краснели, как маков цвет. Мужчины отложили дойку, чтобы просто подышать воздухом. Женщины отложили штопку, чтобы просто посмеяться с мужьями. А старики рассказывали сказки о том, что война слишком длинна, а жизнь слишком коротка.

А потом все они, друг за другом – парни и девушки, старики и старухи, мужья и жены, дети и лебеди, – кружась в танце, исчезли, потому что все проходит: и жизнь, и любовь, и время… Остались только мы с вами да весна. А внизу, на реке, другая утка-мать принялась насиживать яйца.

Проблема изгнанника стара, как мир. Теме изгоя посвящены многие сказки и мифы. В таких сказках главный герой становится игрушкой неподвластных ему событий, и обычно виной тому бывает чей-то недосмотр. В "Спящей красавице" тринадцатую фею по оплошности забыли пригласить на крестины, а результатом становится наложенное на ребенка заклятие, которое так или иначе, но весьма действенно изгоняет всех его близких, одного за другим. Иногда изгнание – дело рук злых сил. Пример – мачеха, прогоняющая падчерицу в темный лес, как в "Василисе Премудрой".

Бывает, что изгнание происходит в результате невинной ошибки. Греческий бог Гефест в споре с Зевсом принял сторону Геры, своей матери, супруги Зевса. Тот рассвирепел и сбросил Гефеста с горы Олимп, изгнав и искалечив его.

Иногда изгнание становится результатом сделки, смысл которой не был понят, как в сказке про человека, который согласился пробыть несколько лет животным, чтобы получить золото, а потом обнаружил, что продал душу дьяволу в человеческом обличье.

Тема "Гадкого утенка" распространена во всем мире. Во всех сказках об изгнании содержится одно и то же смысловое ядро, которое в каждом случае окружено разными оборками и воланами, отражающими культурный фон сказки, а также поэтику отдельного сказителя.

Главный смысл, который интересует нас, заключен в следующем: сказочный утенок олицетворяет дикую природу, которая, если загнать ее в среду со скудным питанием, инстинктивно стремится выжить во что бы то ни стало. Дикая натура инстинктивно цепляется и упирается – порою робко, порой отчаянно, однако держится мертвой хваткой. И слава Богу. Выносливость – одна из самых сильных сторон Дикой Женщины.

А вот еще один важный урок этой сказки: когда особый вид человеческой душевности – его инстинктивная и духовная суть – встречает душевное признание и принятие, человек как никогда ощущает жизнь и энергию. Обретя свою душевную семью, человек обретает жизненную силу и чувство принадлежности.





Изгнание непохожего на других ребенка


В этой сказке разные обитатели скотного двора разглядывают "гадкого" утенка и по той или иной причине признают его неприемлемым. На самом деле утенок ничуть не гадкий – просто он другой. Он настолько непохож на всех, что выглядит черной фасолиной в миске зеленого гороха. Утка-мать поначалу пытается защитить утенка, которого считает одним из своего выводка. Но в конце концов она испытывает глубокий эмоциональный разлад и отказывается заботиться о чужаке.

Братья, сестры и соседи налетают на него, щиплют, изводят. Они хотят его прогнать. Гадкий утенок по-настоящему убит горем: ведь его отвергли близкие. Это ужасная беда, особенно если учесть, что он ничего не сделал, чтобы заслужить такую кару, – просто он выглядит и ведет себя немного по-другому. Сказать по правде, перед нами утенок, который, еще даже не став подростком, приобрел сильнейший психологический комплекс.

Девочки, в которых сильна инстинктивная природа, в раннем возрасте часто переживают сильные мучения. Их с младенчества берут в плен, приручают, твердят, что у них мозги набекрень и что они не умеют вести себя прилично. Их дикая натура проявляется рано. Они любопытны, сообразительны и обладают различными безобидными странностями, которые, если их развить, составят основу их творческих способностей на всю оставшуюся жизнь. А если иметь в виду, что для души творческая жизнь – это пища и вода, то раннее развитие становится чрезвычайно важным.

Обычно раннее изгнание начинается без какой бы то ни было вины со стороны ребенка и бывает вызвано непониманием, жестокостью, невежеством или сознательной низостью окружающих. Тогда глубинному "Я" души наносится первая рана. Когда это случается, девочка начинает верить, что те отрицательные образы ее самой, которые отражают семья и культура, не только абсолютно верны, но и абсолютно лишены предвзятости, личных мнений и предпочтений. Девочка начинает считать себя слабой, гадкой, никому не нужной и думать, что останется такой навсегда, как бы она ни старалась стать другой.

Девочку подвергают гонениям точно по той же причине, которую мы видим в "Гадком утенке". Во многих культурах рождение девочки сопровождается надеждами: она станет такой-то; будет поступать так-то и так-то; в соответствии с освященными временем правилами будет средоточием таких-то ценностей – если не тождественных семейным, то по крайней мере чтимых семьей – и ни в коем случае не будет перечить старшим. Набор этих надежд бывает очень узким, если один из родителей или оба жаждут иметь "ангельского ребенка", то есть совершенного и удобного.

Некоторые родители ошибочно полагают, что любой ребенок должен быть совершенством и точно соответствовать их взглядам и ожиданиям. Если у девочки дикий нрав, то она, к сожалению, может снова и снова подвергаться родительским попыткам перекроить ее психику. Они стараются переделать девочку, более того, стараются переделать как раз то, чего требует от нее душа. Если ее душа требует зоркости, окружающее общество требует слепоты. Если ее душа желает говорить правду, ее заставляют молчать.

Ни душа, ни психика ребенка не могут этого вынести. Требование "соответствовать", как бы его ни формулировали старшие, может отпугнуть ребенка, загнать в себя или заставить пуститься в долгий путь в поисках покоя и духовной пищи.

Если общество жестко регламентирует все, что определяет успех или желательное совершенство, – взгляды, внешность, умение устраиваться, положение, мужские и женские достоинства, хорошие дети, хорошее поведение, религиозные убеждения, – то, соответственно, необходимость мерить себя этими критериями укореняется в душе каждого члена этого общества. Поэтому трудности, с которыми сталкивается изгнанница, женщина-дикарка, обычно бывают двоякими: внутренними, то есть личными, и внешними, то есть обусловленными обществом.

Давайте рассмотрим внешние трудности, сопутствующие изгнанию, ибо, обретая достаточную способность – не совершенную, а умеренную и устойчивую, – быть собой и находить то, к чему он принадлежит, человек может умело влиять на внешнюю среду и культурное сознание. Что же такое умеренная сила? Это когда внутренняя мать, которая тобой руководит, не уверена на сто процентов относительно того, что делать дальше. Вполне достаточно семидесятипятипроцентной уверенности. Семьдесят пять процентов – хороший показатель. Не забывайте: мы говорим, что роза расцвела, независимо от того, распустилась она наполовину, на три четверти или полностью.





Разновидности матерей