Бар "Безнадега"

- Не боишься? – вздергиваю я бровь, все-таки отступая, останавливаюсь сбоку, возле головы Эли.

- Полумертвой собаки? – усмехается старуха. – Нет. Мизуки! – зовет ведьма, и японка, еще минуту назад готовая взорваться из-за обманутых ожиданий, торопится подвинуть своей верховной кресло, покорно застывает за левым плечом.

Не могу не отдать Данеш должное. Ее ковен – творение, действительно заслуживающее уважения.

Я смотрю, как восточная отдает японке свою трость, как кладет руку на грудь Эли, как другой сжимает ладонь, слышу, как начинает исторгать из горла звуки, которые, кажется, не могут звучать из обычного человека. Шея напрягается, на ней вздуваются вены, голос из скрипучего старческого вдруг становится голосом душ, голосом звезд, голосом ветра, застрявшего в каминной трубе.

- Я тоже хочу, - раздается сзади твердый, но тихий голос маленькой северной.

- Хочешь чего? – чуть поворачиваю я к ней голову, продолжая наблюдать за действиями Данеш. Я верю в ее мотивы, но это не значит, что доверяю. – Тира?

Девчонка с шумом захлопывает рот. За спиной я ощущаю колебания воздуха, слышу шаги. Она обходит ведьм, замирает с противоположной стороны дивана, я чувствую ее изучающий взгляд на моем лице.

- Откуда ты знаешь, как меня зовут?

- Твоя бабка приходила ко мне, когда ты еще была в утробе. Ты жива и ты ведьма только благодаря Гутрун. С матерью тебе не повезло.

Я бросаю на девчонку короткий взгляд, чтобы убедиться, и снова возвращаю свое внимание к Лис и Данеш. Восточная поет все громче, у моих ног, у ее ног и ног Мизуки закручивается седым туманом сила шаманки, я вижу в этом тумане волка. Волка Данеш с сапфировыми глазами – воплощение самой Данеш.

А молодая северная проглатывает мой намек даже не давясь. Интересная девочка.

- Так чего ты хочешь?

- Увидеть свою верховную, учить свою верховную.

Я скептически смотрю на пигалицу. Она, конечно, сильная, возможно даже что-то умеет, но…

- Мне хватит знаний на первое время, мне хватит силы.

Туман у ног все плотнее, все четче очертания волка.

- Угадай, каким будет мой следующий вопрос? – скрещиваю я на груди руки, не сводя взгляда с казашки, вслушиваясь в каждый звук, который она издает. Услышать за ее пением слова северной сложно, но пока у меня получается.

- Моя судьба стоять рядом новой верховной, - пожимает девчонка плечами. – Я достаточна сильна и достаточно честолюбива. Именно поэтому я искала тебя вчера, именно за этим приходила. Я хотела найти следующую верховную первой, прежде… чем остальные до нее доберутся, - ведьма задирает левый рукав, и на бледном запястье я вижу горящую алым руну истока. Северная говорит правду. Ну, или считает, что говорит правду.

- Ты сможешь ее увидеть, - киваю Тире спустя какое-то время. В конце концов, она – лучшее, что у меня есть сейчас для Дашки. На первое время сойдет. А научить Лебедеву быть верховной может и Данеш. Нужно будет только, чтобы обе присягнули Дашке на верность. Лучше, конечно, на крови.

А волк-туман уже стелется вдоль тела Эли, окутывает ее ноги, бедра, живот, подбирается все ближе к груди. Северную и Мизуки начинает потряхивать: одну от эйфории из-за силы, разлитой в воздухе, другую из-за давления.

Мой ад спокоен, я не ощущаю опасности.

Туман уплотняется еще немного, призрачный волк открывает пасть и вонзается в грудь Лис, вырывая тихий стон.

- Данеш, - предупреждающе тяну, наблюдая, как туман просачивается в Громову, как тонет в ней, исчезает почти полностью. Лишь легкая дымка над телом, почти незаметная.

Ведьма не реагирует, только крепче сжимает руку Эли, поет еще громче. Звуки то ниже, то выше, тягучие и резкие, какая-то дикая какофония, бессвязная на первый взгляд. Глаза восточной закрыты, но я вижу, как под веками двигаются яблоки, вижу, как она кривится и морщится, как немного подрагивает от напряжения высохшее, слабеющее тело.

Голос снова становится низким, слишком низким для женщины, тягучие, перетекающие один в другой звуки пробирают даже меня, я ощущаю вибрацию силы кончиками пальцев, чувствую ее на языке и в горле терпкостью трав.

Эли снова тихо и коротко стонет, дергает головой, немного приоткрывает рот и опять замирает.

По виску восточной скатывается капля пота, кожа на губах трескается на глазах, лопается, и капли крови падают на подбородок.

Мизуки падает на колени рядом с верховной, обхватывает ее ноги руками, утыкается лбом в колени, что-то шепчет. Слишком тихо, чтобы я смог разобрать слова. Но и мой ад, и «Безнадега» молчат, значит, пока ничего опасного.

Для Лис, по крайней мере.

Ко вкусу трав во рту примешивается что-то землистое, что-то прохладное. Северную почти колотит и корежит, она закусывает губы и цепляется скрюченными пальцами за спину дивана. Браслеты на ее руках колышутся от невидимого ветра, тонко позвякивают.

Дыхание Эли становится немного глубже, и еще один стон вырывается из горла. Она дергается. Потом еще раз и еще. Снова стонет. На этот раз протяжнее и длиннее.

Мне хочется отшвырнуть от собирательницы Данеш, хочется все прекратить, но я продолжаю стоять на месте, продолжаю просто смотреть.

Голос ведьмы поднимается, становится выше, потом падает вниз, вены вздуты не только на горле, но и на руках, кровь из губ заливает камзол.

Снова вверх, опять вниз. И опять.

Пронзительно, почти до боли. Это больше не тягучие мелодичные звуки. Они теперь отрывистые и резкие, колючие, острые, тонкие.

Длинный, низкий, громкий выдох восточной замирает под потолком, и Элисте выгибает дугой над диваном, она кричит и выдергивает руку из пальцев Данеш, почти падает, мечется и дергается. Из груди рвется рычание, ладонь восточной на лбу Лис дрожит. Трясется так сильно, как будто ее бьет током, ведьма обрывает свое пение, корчится, морщится, что-то бормочет.

Эли рычит громче, скалится, дергается и извивается еще сильнее, и мне приходится держать ее за плечи, чтобы она не упала, чтобы не навредила сама себе.


- Артка! - рявкает Данеш, когда Лис в очередной раз выгибает дугой…

Назад… Артка – это назад.

…туманный волк рвется из груди собирательницы, врезается в восточную с такой силой, что ту отбрасывает на спинку, Мизуки валится на пол, Элисте больше не дергается.

- Зови, - скрипит Данеш, едва шевеля окровавленными губами, - ее хозяина. Собирай весь свой ад, Аарон, я скажу, что делать.

- Что в ней? – спрашиваю, слыша, как лязгает металл в собственном голосе.

- Тьма, древнее которой нет. И она убьет пса и саму собирательницу.

Хочется материться. Очень. И пинать котят.

Я не знаю, куда влезла Лис, не знаю, что произошло за то время, пока я разбирался с ведьмами, не понимаю, как она вообще проснулась…

Эли должна была спать как минимум еще несколько часов.

Но я знаю, что, когда достану того, кто к этому причастен, заставлю умыться кровью.

- Сэм! – зову в воцарившейся напряженной тишине кабинета. – Иди сюда или потеряешь еще одного собирателя! – я выпускаю свой ад и отправляю его на поиски падшего, на случай, если он не услышал. Или услышал, но не понял. Или понял, но не счел нужным отреагировать. Проверяю дом и Дашку, чтобы убедиться, что защита не тронута, возвращаю взгляд к ведьме.

- Ты знаешь, что это?

- Что-то древнее, что-то очень сильное и голодное, - качает головой Данеш, - и она, - отрывистый кивок в сторону Элисте, - пропитана им до краев. Я никогда такого не чувствовала, никогда с таким не стакивалась.

- Я тоже не знаю, - поднимается с пола японка, откидывая волосы с лица. В глазах страх, белки испещрены сеточкой сосудов, губы не синие – темно-фиолетовые. Выглядит японка паршиво. – Оно задело меня лишь едва, но… - ведьма передергивает плечами и отворачивается, склоняется к своей верховной, вытирает ее губы и подбородок от крови непонятно откуда выуженным платком. Волосы-змеи особенно беспокойны.

Я слежу за Громовой, за ее дыханием.

Самаэль – скотина бесполезная – появляться не торопится.

- Говори, что делать, Данеш.

- Для начала налей мне коньяка, - хрипит ведьма.

- Дальше, - щелкаю я пальцам. – Что дальше? – протягиваю бокал ведьме.

- Вытаскивай из себя все, что есть, и…

- Аарон, мать твою, какого, - обрывает верховную голос падшего, через миг за креслом ведьмы появляется сам Самаэль, - хрена ты себе…

И затыкается, спотыкаясь взглядом о Громову.

Я ничего не говорю, жду, пока до него дойдет, пока он сам все поймет. Сэм справляется быстро. Вот только выводы делает… дебильные. Падший поднимает на меня пустые глаза, человеческая маска слетает с черепа в один миг, обнажая серо-желтые кости и полный ярости оскал.

- Что ты с ней сделал? – грохочет он, выбрасывая вперед левую руку. Ведьм прижимает к стене, кресло Данеш врезается в нее с такой силой, что ломаются ножки, слева на пол валится полка с всякой дрянью, разлетаются осколки, листы книг, черепки, еще какая-то дрянь. Мизуки придавливает собой мелкую, но настойчивую северную, и та сдавленно охает.

- Угомонись! – рявкаю на падшего. – Ни я, ни они тут ни при чем. Эли появилась в «Безнадеге» уже в таком состоянии. Ни я, ни они не знают, что случилось и почему. Но они знают, что делать.

- Аарон… - тянет падший.

- Отпусти. Их, - чеканю, потому что на миг, на короткий миг дыхание Громовой обрывается, она перестает дышать. – Всегда успеешь убить, если сочтешь нужным.

Самаль встряхивается, как собака, не сводит с меня своих пустых глазниц, проявившийся череп затягивается мышцами и кожей. Слой за слоем.

Он опускает руку, едва поворачивает голову к ведьмам.

- Что надо делать?

- Держи ее собаку, питай ее, - поднимается Данеш, опираясь на руку Мизуки. – А ты, - смотрит на меня, - делай то, ради чего создан – карай, Десница, если еще помнишь, как это делается.

- Она не выдержит, если я коснусь, - качает головой падший. – Ад поглотит ее.

- А без него твое создание обречено на гибель. Посмотри сам, - кривит губы верховная, отнимает руку у Мизуки и проходит к двери.

Японка с северной молчаливыми призраками тянутся за старшей. Молодая ведьма молчит, мелко трясется, но упрямо стискивает челюсти до желваков, хотя ей хочется кричать. Напряжение северной так огромно, что воздух вокруг нее переливается искрами измороси.

Самаэль снова меняется почти неуловимо, склоняет голову к плечу, смотрит на Эли. И пока он смотрит, дыхание Громовой опять застывает, словно застревает в груди.

- Нам тут больше нечего делать, Шелкопряд. Мы будем внизу, - поворачивает верховная ручку двери.

Самаэль все еще тормозит, чем бесит меня неимоверно, я почти слышу, как с тихим шелестом, с едва слышным клацаньем когтей по полу ускользает от меня время.

Щелчок закрывшейся двери заставляет дернуться.