Бар "Безнадега"

- Правду, говоришь, - я отрешенно наблюдаю за тем, как Громова идет к двери. Медленно, никуда не торопясь…

Косяк.

- Эли, - зову, когда пальцы Громовой обхватывают ручку, - я знаю, чем ты заплатишь мне долг. Я готов просить.





Глава 7




Элисте Громова

Меня бьет током. Простреливает от макушки, вдоль шеи, по всему позвоночнику, до самого основания. Рука замирает в каких-то жалких нанометрах от латунной дверной ручки.

Просить… Как же…

Ручка затертая, в виде рыбы, замочная скважина ржавая, но я уверена, что ключ в нее входит без проблем. Я рассматриваю потемневшие чешуйки, почти белый от бесконечных прикосновений хвост и пытаюсь прийти в себя.

- Скажи, что ты шутишь, Зарецкий, - говорю, стоя к мужчине спиной. Я не берусь даже разбираться в том, что меня больше всего напрягает в данной ситуации: происходящее в целом, слишком всезнающий и до нервной дрожи непонятный Зарецкий или то, как искрит и корежит между нами, бьет в магнитные поля.

Нет. Не-а. Ни за что.

Мне это все не нужно. Не хочу.

- Я пока вообще ничего не говорю, а ты уже торопишься отказаться, - в его голосе слышна улыбка. И она ему несвойственна, поспорить готова. Так же, как нежность не знакома его рукам, а учтивость и такт - словам. Но ему и не идет это все… Он и так слишком, а вместе с этим будет вообще с трудом выносим. Холодность и грубость Шелкопряда, как предупредительный знак, как пожарная сирена, как ров с крокодилами – предупреждение, спасающее жизнь.

И в то же время Зарецкий, как тот шут из мультика: «что в уме, то и на языке». Предельно откровенен, не умеет себе отказывать.

- Я знаю, о чем ты попросишь, и говорю тебе «нет», - отвечаю ровно. В голове носятся мысли со скоростью света, толкаются, сплетаются и рассыпаются на бессвязные отголоски ничего не значащих слов. За спиной тишина. Я не слышу, но знаю, что Шелкопряд подходит.

И… мне, кажется, все еще нравится на него смотреть…

Чушь.

- Не усложняй девочке жизнь, - пальцы все еще отказываются прикасаться к дурацкой ручке, ноги не хотят двигаться. Не знаю, почему. Меня ничто не держит, мне ничто не мешает, но… я просто не могу. Сама не могу. – Отдай ее совету.

Мне нужно разобраться.

- Я полагаю, что усложню ей жизнь, именно отдав совету, Эли. – Зарецкий за спиной, слишком близко. Его дыхание колючее, и оно щекочет мою шею, легко царапает, будто пробует. – Ты ведь знаешь, что они делают с незарегистрированными, правда, Элисте? Ты же всего несколько минут назад говорила о том, что Кукла не вытащит. И готова бросить ее совету?

- Ты пытаешься давить на что, Зарецкий? На жалость? Серьезно? Я ведь собиратель, - качаю головой. – Почему ты так настойчив?

Я не понимаю. Действительно не понимаю. Шелкопряду куда проще спихнуть девчонку смотрителям, чем быть ее нянькой. Просто, безболезненно, быстро. Без лишнего шума и напряжения.

- Самое простое решение не всегда верное, Громова, - он стоит совсем близко, так близко, что я чувствую запах, тепло, силу. И волоски на руках встают дыбом.

Электричество.

Зарецкий не прикасается и тем не менее не отпускает. Что-то огромное, темное, тяжелое ворочается вокруг, вздыхает, укутывает и опутывает.

Мне невероятно, нестерпимо хочется расслабиться, откинуться на мужчину за спиной, прикрыть глаза и ни о чем не думать. В том числе и о Карине. Захотелось, стоило переступить порог «Безнадеги».

Да ну его нафиг!

- Не тот случай, - качаю головой, а потом встряхиваюсь. Заканчивай, Громова, повалялась в шавасане, потянулась сквозь листья бамбука к солнцу и вперед. У тебя сегодня еще одна задача. Не менее странная.

- Я отдам ее смотрителям, - спокойно и уверенно продолжает Зарецкий. На этот голос я тоже залипаю, мне нравится, как он звучит, как перекатываются звуки и вибрации в его горле и груди. Хорошо перекатываются. – Но сначала подготовлю. И ты мне в этом поможешь, расскажешь ей основы, покажешь.

- Найди кого-нибудь другого, не порть девочке карму мной, - мои пальцы наконец-то смыкаются на старой латуни, я почти готова открыть проклятую дверь.

- Зачем мне кто-то другой, когда у меня есть ты, Эли? За тобой должок. Ты справишься.

Еще один мужчина, который явно с кем-то меня путает. Разбирает смех. Я борюсь с ним несколько секунд, а потом…

Не сдерживаюсь, смеюсь. Громко, в голос, почти упираясь лбом в теплое дерево, чувствуя, как что-то неуловимо изменилось, как напрягся мужчина сзади. Странно напрягся, непонятно. Будто почти готов прикоснуться.

Опять рикошетит, и стрекочет, и стреляет, как в плазменной лампе.

Смех душит. Я зажимаю рот ладонью, глотаю и проталкиваю смешки назад, но бесполезно. Мне правда смешно. Чему я могу научить эту девочку? Как пить, гонять и посылать? Как разочаровывать?


- А… Андрей? – доносится с дивана робкое. Видимо, я смеялась слишком громко. – Что происходит? – удивленно-настороженное.

И все мои попытки остыть разлетаются вдребезги, меня скручивает заново. Зарецкий на лепет совей подопечной не реагирует, кладет на плечи ладони, заставляя меня выпрямиться, касается губами уха.

- У тебя хороший смех, Эли…

Я все еще вздрагиваю, давлюсь смешками, с трудом могу различить сквозь них слова.

- …только почему в тебе смеется страх?

- Андрей? – снова зовет юное дарование на диване уже требовательнее и громче, немного истерично, и Шелкопряд отступает от меня на шаг, шелестит его одежда. Он отворачивается. Шаги.

А я перестаю смеяться. Поворачиваюсь к чуду и мужчине, ловлю испуганно-сонный взгляд карих глаз с поволокой, замечаю чуть подрагивающие уголки губ, нежный румянец на щеках, чуть взъерошенные, идеально прямые длинные волосы…

Олененок Бемби, серьезно.

- Я испорчу ее, Шелкопряд, - говорю, отстраненно наблюдая за девушкой. - Испорчу эту маленькую, прелестную птичку. Сломаю крылья и вырву перья. Среди подобных мне нет нормальных, мы все… со сдвигом. Возможно, я больше всех. Так что… передумай.

И все-таки выхожу в тесноту коридора, плотно закрывая за собой дверь. Прислоняюсь к ней спиной на несколько секунд и встряхиваю головой.

Как Громова в бар сходила…

Я закатываю глаза и спускаюсь вниз, оставляю бокал на краю стойки, одеваясь на ходу и выскальзываю на улицу. Мне правда все равно, как Зарецкий будет объяснять девушке мое присутствие и мои последние слова. Все равно, будет ли вообще объяснять. И на девчонку мне по большому счету тоже все равно. Один звонок – и Бемби окажется под присмотром Глеба.

Баба-мудак, что с меня взять?

Ветер бьет по щекам, приводя в чувства окончательно, я закрываю шлем, и темное стекло прячет мою улыбку, сладкий мальчик сладко урчит, и мягко ложится под колеса дорога. Здесь все привычно, все под контролем. Только я, мой малыш и скорость. Контролируемый хаос.

Мир внутри почти восстановлен, и это подтверждают «Шоколадом для Мэри» Дети Гете, подхватывают Поэты и продолжают Ночные снайперы «Морячком».

Дорога домой радует бесконечно.

Квартира встречает шуршащими пакетами, про которые я забыла и о которые благополучно и счастливо спотыкаюсь, стоит переступить порог, и запахом чего-то кислого.

Запах ведет на кухню.

Такой странно-знакомый. Я двигаюсь по этому запаху, как по нити Ариадны, останавливаюсь рядом с мойкой, открываю дверцу. Пялюсь на мусорное ведро. В его недрах стух кофейный жмых.

Ну-у-у, заодно и мусор выкину.

Через пять минут я завожу машину и слегка кривлюсь. Не люблю эту банку шарниров, не люблю пересаживаться в нее раньше времени. Правда, сегодня другого выхода у меня нет.

Да и… к черту!

А через час я снова дома, и на этот раз, надеюсь, что до самого утра, передо мной на полу переноска, в ней - Вискарь. Я не знаю, что делает кот, я не заглядываю внутрь пластика, но там тихо.

Открыть или не открыть?

Хочется второй вариант, но я понимаю, что рано или поздно монстр захочет в туалет, а одноразовые синие тряпки вряд ли хорошо впитывают жидкость, тем более – запах.

Я уже успела переодеться, сходить в душ и заказать пасту, а вот открыть пластмассовый ящик еще не успела.

Ладно, Эли, это как перцовый пластырь содрать….

Я ставлю переноску на пуф в коридоре, заглядываю сквозь решетку внутрь, чувствуя себя странно нелепо. Из темноты короба на меня пялятся желто-зеленые фонари.

- Значит так, кот, прежде, чем я тебя выпущу, давай обсудим твое положение. Ты в этом доме временно, я пока просто не успела найти тебе хозяев – это раз, поэтому располагаться поудобнее не советую. Я не твоя хозяйка и никогда ей не стану – это два, и привыкать ко мне не стоит. У меня никогда не было котов - это три, прости за возможные косяки. Босс тут я – это четыре, советую просто смириться. Понятно?

Конечно, в ответ только тишина и все то же пристальное разглядывание из недр коробки.

Ладно…

Я тянусь к замкам.

…как ящик Пандоры, честное слово…

Щелк, щелк, и дверца открыта, а я отползаю немного назад и снимаю переноску с пуфа, прислоняюсь спиной к стене, сгибая колени.

Кот двигаться не спешит, я тоже. Так и сидим.

У Вискаря по-прежнему уши-локаторы, тщедушная шея и слишком большая голова. Он по-прежнему не вызывает во мне абсолютно никаких эмоций. Разум орет, что я нажила себе геморрой размером со стопу слона.

А еще шерсть у него все того же цвета: черно-рыжего запыленного, с белыми пучками на груди.