Баллада о Лорелее
Часть 88 из 131 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— И даже внуки.
— Внуки — это хорошо… Так совесть вас, стало быть, совсем не мучает?
— Опять двадцать пять! Какая еще совесть?!
— Вот именно. Видимо, вы даже понятия не имеете, что это такое. Попробую объяснить, вдруг дойдет. Сомневаюсь, конечно, но чем черт не шутит…
Роман с ненавистью смотрел на Дороти… Катерину… черт!.. короче, на это существо в женском обличье и думал о том, с какой непостижимой легкостью ей… или ему удалось разрушить всю процедуру допроса и перевести стрелки на не слишком уверенного в себе следователя. Но теперь Роман и сам не хотел отступать. Бывшей подследственной удалось затронуть в его душе настолько глубоко дремавшие струны, что само их существование после тридцати лет забвения представлялось довольно сомнительным. Вернее, сам Роман искренне надеялся на то, что они больше никогда не дадут о себе знать. И вот…
— Да уж, попробуй! — запальчиво воскликнул он. — А то я никак не могу взять в толк, в чем конкретно ты намерена нас обвинить. И по какому, собственно, праву.
— Что ж… О том, что произошло на тренировке, я знаю во всех подробностях, можешь не сомневаться. Из первых, так сказать, рук.
— Алексей? — нахмурившись, спросил Роман.
Та, что упорно продолжала скрываться под обликом Дороти Найт, не сочла нужным снизойти до ответа.
— Так вот, значит, какие разговоры вы разговаривали… Ты для этого объявилась у нас на Радаманте?
— Сообразил, наконец… Да, Алексей мне все рассказал. И об эксперименте, и о том, что случилось после.
Роман с сомнением хмыкнул.
— Рассказал? Тебе? Он даже со мной на эту тему не заговаривал. И вообще… после того случая мы с ним практически не общались. Похоже, он попросту избегал контактов и со мной, и с Машей. Даже странно, что судьба снова свела нас здесь, на этой чертовой планете. И тут появляешься ты… И вот именно тебе… Не понимаю.
Он недоуменно пожал плечами.
— А понимать тебе вовсе не обязательно. Просто так оно и есть. И можешь быть уверен, у него были на то веские причины. Поэтому даже не сомневайся, мне во всех подробностях известно о якобы совершенном Наташей преступлении. И поверь, я нисколько ее не оправдываю. Но…
Она несколько секунд помолчала, собираясь с мыслями, а затем сказала:
— Убийство все-таки было виртуальным, вымышленным. У тебя никогда не возникала мысль о том, что зачастую в своей голове мы прокручиваем такие поступки, которых никогда не совершили бы в действительности. Просто как один из целой кучи возможных вариантов, который был рассмотрен, а затем отвергнут как совершенно неприемлемый. Ведь бывает же, правда?.. И если взглянуть на случившееся именно в таком ключе, то где гарантия того, что ваша дурацкая установка не воспроизвела подобную ситуацию, всего лишь мелькнувшую где-то на задворках сознания? Что если установка ухватилась именно за такую, второстепенную мысль, посчитав ее основной, а затем повела сценарий по криминальному руслу, фактически подтолкнув Наташу к преступлению? Согласись, в таком случае ее вина не столь велика как кажется.
— Хочешь списать все на техническую ошибку? — криво усмехнулся Роман. — Не получится. Она осознавала, что делает.
— Возможно. Но я не берусь судить ее за поступок, возможно, — я говорю возможно! — внушенный извне и к тому же совершенный в виртуальном пространстве. А вот ваша реакция… Она-то была абсолютно реальной и, на мой взгляд, во многом неадекватной.
— Это почему же? — с вызовом спросил Роман.
— Потому что вы судили Наташу за преступление, которого она не совершала. Вместо того, чтобы помочь, поддержать хотя бы добрым словом, вы устроили ей настоящую обструкцию, оставив наедине со своими мыслями. Только представь себе… Полное, практически абсолютное одиночество, когда рядом нет никого, с кем можно было бы просто поговорить, поплакаться в жилетку… не к кому обратиться за помощью. Все, кого ты знал и любил… буквально все вдруг начинают стыдливо прятать глаза и обрывают разговор на полуслове, после чего поспешно уходят… а ты остаешься в недоумении и растерянности, безуспешно пытаясь изгнать из головы мысли одна мрачнее другой… А самое обидное здесь, наверное, — полное непонимание того, почему вдруг отвернулись лучшие друзья, с которыми ты много раз делил тяготы самых сложных походов… которых ты, несомненно, воспринимал как продолжение самого себя… которых когда-то, возможно, даже спасал или они спасали тебя… Представил? Согласись, подобное поведение однозначно должно было восприниматься и, несомненно, воспринималось Наташей как предательство… А потом кто-то рассказал ей правду, холодно и жестоко, по сути толкнув на путь, приведший к трагедии. И я даже догадываюсь кто.
Роман смотрел на бывшую подследственную, неожиданно превратившуюся в обвинителя, стиснув зубы и сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
— Женщины зачастую бывают куда более категоричными и бескомпромиссными, нежели мужчины. Особенно в неопределенных ситуациях, когда мужчины склонны скорее простить и забыть… Это была Мария, не так ли? Или все-таки ты? Что скажешь?
— Ничего не скажу, — процедил Роман, одаривая собеседницу ненавидящим взглядом. — Почему именно Мария? Это мог быть кто угодно… хоть тот же Захаров или парочка этих… визитеров из Управления. А что? Очень может быть, что именно Захаров и выложил Наташе всю правду. Ему, как начальнику Центра подготовки, по рангу положено.
— Возможно, — неожиданно легко согласилась Дороти-Катерина. — Но моя интуиция почему-то настойчиво подсказывает, что здесь не обошлось без женщины.
Роман возмущенно засопел и потупил взгляд.
— Даже если так, — сказал он. — Тебе-то что за дело. Ты не судья, а мы не обвиняемые, поэтому можешь оставить свое мнение при себе. А здесь оно никого не интересует.
— Ошибаешься, — женщина выпрямилась, взирая на Романа сверху вниз. Легко звякнули металлические браслеты на тонких руках. — Я сейчас именно судья. И намерена огласить свой приговор.
«Судья в наручниках, — мелькнула мысль, показавшаяся Роману абсурдной. — Это что-то новое.»
— Хочу напомнить древнюю мудрость: «Не судите, да не судимы будете». Сказано очень давно, но будто про вас… Итак, я утверждаю, что тридцать с лишним лет назад вы сочли себя вправе осудить человека за несуществующее преступление, и теперь вам воздастся той же мерою. «Око за око», как сказано в той же книге. Пришла пора расплачиваться за совершенную когда-то ошибку, цена которой — человеческая жизнь. Поэтому будет только справедливо, если взамен той, погубленной вами жизни, я заберу ваши.
— Что-о?! — не поверил услышанному Роман. — Ты хочешь сказать…
— Да. Я приговариваю вас к смерти. Тебя, Марию и всех твоих отпрысков. Чтобы от всего вашего рода не осталось даже воспоминания.
Роман нервно рассмеялся.
— Забавно как-то выходит. Сидит тут в наручниках и грозит немыслимыми карами… Да кто вообще дал тебе такое право?! Не забывай, под арестом пока еще ты, а не я. Это твоя дальнейшая судьба зависит сейчас от меня, и никак не наоборот. А я еще посмотрю, что ты за человек такой… «необычный», да и человек ли, если вглядеться как следует. Будь спокойна, именно так я и сделаю! И наверное, не только я. Напоминаю, что это у тебя есть все шансы закончить существование, будучи препарированной в какой-нибудь суперсекретной лаборатории, а вовсе не у меня. И если ты и дальше намерена грозить моей семье, то я приложу все усилия к тому, чтобы обеспечить тебе подобное будущее. Ни на какое снисхождение с моей стороны даже не надейся… Все понятно?! Так, может, расскажешь, по какому праву ты суешь нос не в свое дело?! Кто ты такая, черт тебя побери?!
Он с силой грохнул кулаком по столу, словно убеждая самого себя в том, что по-прежнему является хозяином положения.
Женщина даже не дрогнула, она спокойно взирала на фонтанирующего эмоциями Романа, а затем сказала:
— Что ж… приговоренный к смерти имеет право знать. Как я уже говорила, зовут меня Екатерина. А фамилия — Решетникова. Ну как, теперь до тебя дошло?
Роман побелел как полотно и отшатнулся, словно увидел перед собой призрак.
— Вижу, что дошло. Надеюсь, больше нет сомнений в моем праве судить и карать?
— Т-ты… ты н-не можешь… — глухим голосом, запинаясь на каждом слове, произнес Роман. — А к-как же твои п-принципы? Не с-судите, мол… Т-ты сама не б-боишься, что найдется к-кто-то, кто ос-судит тебя?
— Вот оно как. Обо мне, значит, беспокоишься? Что ж, может ты и не совсем безнадежен. Но я тебя успокою: за мою совесть можешь не волноваться. Если возникнет такая необходимость, за свои поступки я отвечу перед кем угодно. Но тебе и твоей семье это все равно никак не поможет. Вы умрете, потому что я так решила.
— Только после тебя, — сказал Роман и нарочито медленным движением достал из ящика стола и положил перед собой лазерный пистолет. Несомненно, оружие придало незадачливому следователю уверенности в собственной неуязвимости. Краска вновь вернулась на его лицо, речь стала более внятной. — Убита в результате неудачной попытки нападения. Как тебе такой вариант?
Катерина криво усмехнулась.
— Уверен, что эта игрушка меня остановит?
Роман взял пистолет за рифленую рукоятку и направил ствол прямо ей в лоб.
— Думаю, в сочетании с наручниками у меня довольно неплохие шансы.
— Ну-ну… Пожалуй, придется кое-что тебе показать, чтобы излечить от излишней самоуверенности. Смотри внимательно и не дергайся попусту, твой час пока еще не пробил.
Она встала, слегка погремела наручниками, привлекая его внимание, а затем произошло невозможное. Тонкие женские руки внезапно удлинились, стали еще тоньше, а затем в мгновение ока выскользнули из металлических браслетов, бессильно упавших на поверхность стола с коротким металлическим лязгом. Руки столь же быстро вернулись к прежнему виду, после чего с неуловимой на глаз скоростью трансформировались в кошмарного вида когтистые лапы, более всего уместные в облике какого-нибудь выходца из самой глубокой преисподней. Одно неуловимое движение — и пистолет воистину с нечеловеческой силой оказался вырван из ладоней застывшего от ужаса Романа. Округлившимися глазами в полном бессилии он наблюдал за тем, как ужасная лапа без особого напряжения сминает в бесформенный комок закаленный металл, как на полированную поверхность стола неторопливо, словно в замедленной съемке, осыпается пластиковая крошка с бывшей рифленой рукоятки… осколки стекла…
— Вот так, — сказала Катерина, отбрасывая в дальний угол то, что осталось от казавшегося таким грозным оружия. — Во избежание непонимания.
— Ч-что ты собираешься делать? — одними губами произнес Роман, не отрывая взгляда от острых, словно бритва, когтей. У него не осталось сил даже на то, чтобы просто пошевелиться. Сердце внезапно дало ощутимый сбой в предвидении самого худшего.
— Не бойся, — усмехнулась Катерина. — Ты умрешь не сейчас. День и час твоей смерти я выберу сама, а до той поры желаю тебе как следует помучиться в ожидании неизбежного. Кстати, к твоей семье это тоже относится. Надеюсь, когда-нибудь вас все-таки посетит раскаяние. А пока я оставлю тебе на память вот это…
С противным скрежетом, словно ножом по стеклу, страшные когти проехались по столешнице, оставляя на ней глубокие борозды.
Катерина с удовлетворением взглянула на дело… э-э-э… рук своих, после чего спокойно уселась на прежнее место. Чудовищные лапы исчезли, словно по мановению волшебной палочки превратившись в обычные женские руки. Ошеломленный Роман даже не сумел засечь тот неуловимый момент, когда на тонких запястьях вновь оказались наручники. Только блестевшие свежим металлом рваные борозды на столешнице свидетельствовали о том, что совсем недавно здесь произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я могу убить тебя в любой момент? — осведомилась Катерина. — Можешь даже не глядеть в сторону кнопки вызова охраны — все равно не успеешь. Лучше не паникуй понапрасну… дыши ровнее… вот так, правильно… Наш разговор еще не окончен.
Роман тупо переводил взгляд с испорченного стола на бывшую подследственную и обратно. Случившееся казалось ему дурным сном.
— П-поч-чему?..
— Что «почему»?
— П-почему ты не сделала этого р-раньше?
Катерина равнодушно пожала плечами. Переживания Романа не интересовали ее ни в малейшей степени. Но тем не менее она все же решила снизойти до объяснений.
— По-моему, я выразилась достаточно ясно. Но, если не проникся… что ж, могу повторить. Ожидание неизбежного конца куда хуже самой смерти. Думаю, эта истина тебе прекрасно известна. Так вот, моя месть как раз и заключается в том, чтобы каждый час… каждую минуту оставшейся жизни вы прожили в постоянном страхе того, что она может стать последней. И ежесекундно ощущали мое присутствие за своей спиной… как дамоклов меч, уже занесенный для удара и готовый с абсолютной неизбежностью и неотвратимостью опуститься на ваши головы в самый неподходящий момент. В идеале вы сами должны пожелать смерти как избавления. Как тебе такая перспектива? Не нравится?.. Странно, а по-моему, неплохо придумано.
Роман промолчал. Дыхание его успокоилось, лицо порозовело. Он, наконец, осознал, что непосредственная опасность ему не грозит. Но легче от этого почему-то не стало.
— Не трогай детей, — угрюмо сказал он. — В любом случае они здесь не при чем.
Катерина взглянула на него с интересом.
— Вообще-то, тревога за потомство входит в план мести. Но я подумаю, хотя обещать ничего не стану.
— У тебя есть дети? — внезапно спросил Роман.
— Нет.
— Тогда ты не поймешь, — тоскливо сказал он и отвернулся. — Лучше убей меня прямо сейчас, так будет милосерднее.
— Ты не поверишь, но меня так и подмывает это сделать. Но — нет, я пока еще не готова стать милосердной. И потом, ты мне нужен.
— Я? Тебе? — Роман взглянул на Катерину, удивленно приподняв бровь. — Для чего? Хочешь освободиться с моей помощью? Не будет этого.
— Даже ради жизни своих детей?
Роман с ненавистью смотрел на откровенно насмехающуюся над ним мучительницу и думал о том, с каким удовольствием он свернул бы ей шею.
— Да не напрягайся ты так, — Катерина откинулась на спинку стула, рассматривая своего бывшего дознавателя как некое диковинное насекомое. — Не нужно мне твое освобождение. Думаешь, я настолько глупа, что лишь исключительно по великой рассеянности дала спасателям и медикам столь прекрасный повод усомниться в своем человеческом происхождении? Не будь наивным. Пустые баллоны — это, конечно, улика, от которой никуда не деться. Хотя при желании вполне можно было бы придумать нечто правдоподобное. Но медицинские анализы… — она невесело засмеялась. — Видел бы ты лица медиков, когда я подсунула им эту бурду вместо крови. Глаза у них стали размером с чайное блюдце. И все это лишь ради того, чтобы попасть под арест и угодить к тебе на допрос. Спросишь, к чему такие сложности? Ну, по-моему, это и так ясно. Во-первых, чтобы огласить вынесенный вам приговор. И это самое главное. А во-вторых…
Она замолчала, словно раздумывая, стоит ли продолжать.
— Что тебе надо? — сквозь зубы процедил Роман.
Катерина опустила взгляд и несколько секунд помолчала, прежде чем сказать:
— Внуки — это хорошо… Так совесть вас, стало быть, совсем не мучает?
— Опять двадцать пять! Какая еще совесть?!
— Вот именно. Видимо, вы даже понятия не имеете, что это такое. Попробую объяснить, вдруг дойдет. Сомневаюсь, конечно, но чем черт не шутит…
Роман с ненавистью смотрел на Дороти… Катерину… черт!.. короче, на это существо в женском обличье и думал о том, с какой непостижимой легкостью ей… или ему удалось разрушить всю процедуру допроса и перевести стрелки на не слишком уверенного в себе следователя. Но теперь Роман и сам не хотел отступать. Бывшей подследственной удалось затронуть в его душе настолько глубоко дремавшие струны, что само их существование после тридцати лет забвения представлялось довольно сомнительным. Вернее, сам Роман искренне надеялся на то, что они больше никогда не дадут о себе знать. И вот…
— Да уж, попробуй! — запальчиво воскликнул он. — А то я никак не могу взять в толк, в чем конкретно ты намерена нас обвинить. И по какому, собственно, праву.
— Что ж… О том, что произошло на тренировке, я знаю во всех подробностях, можешь не сомневаться. Из первых, так сказать, рук.
— Алексей? — нахмурившись, спросил Роман.
Та, что упорно продолжала скрываться под обликом Дороти Найт, не сочла нужным снизойти до ответа.
— Так вот, значит, какие разговоры вы разговаривали… Ты для этого объявилась у нас на Радаманте?
— Сообразил, наконец… Да, Алексей мне все рассказал. И об эксперименте, и о том, что случилось после.
Роман с сомнением хмыкнул.
— Рассказал? Тебе? Он даже со мной на эту тему не заговаривал. И вообще… после того случая мы с ним практически не общались. Похоже, он попросту избегал контактов и со мной, и с Машей. Даже странно, что судьба снова свела нас здесь, на этой чертовой планете. И тут появляешься ты… И вот именно тебе… Не понимаю.
Он недоуменно пожал плечами.
— А понимать тебе вовсе не обязательно. Просто так оно и есть. И можешь быть уверен, у него были на то веские причины. Поэтому даже не сомневайся, мне во всех подробностях известно о якобы совершенном Наташей преступлении. И поверь, я нисколько ее не оправдываю. Но…
Она несколько секунд помолчала, собираясь с мыслями, а затем сказала:
— Убийство все-таки было виртуальным, вымышленным. У тебя никогда не возникала мысль о том, что зачастую в своей голове мы прокручиваем такие поступки, которых никогда не совершили бы в действительности. Просто как один из целой кучи возможных вариантов, который был рассмотрен, а затем отвергнут как совершенно неприемлемый. Ведь бывает же, правда?.. И если взглянуть на случившееся именно в таком ключе, то где гарантия того, что ваша дурацкая установка не воспроизвела подобную ситуацию, всего лишь мелькнувшую где-то на задворках сознания? Что если установка ухватилась именно за такую, второстепенную мысль, посчитав ее основной, а затем повела сценарий по криминальному руслу, фактически подтолкнув Наташу к преступлению? Согласись, в таком случае ее вина не столь велика как кажется.
— Хочешь списать все на техническую ошибку? — криво усмехнулся Роман. — Не получится. Она осознавала, что делает.
— Возможно. Но я не берусь судить ее за поступок, возможно, — я говорю возможно! — внушенный извне и к тому же совершенный в виртуальном пространстве. А вот ваша реакция… Она-то была абсолютно реальной и, на мой взгляд, во многом неадекватной.
— Это почему же? — с вызовом спросил Роман.
— Потому что вы судили Наташу за преступление, которого она не совершала. Вместо того, чтобы помочь, поддержать хотя бы добрым словом, вы устроили ей настоящую обструкцию, оставив наедине со своими мыслями. Только представь себе… Полное, практически абсолютное одиночество, когда рядом нет никого, с кем можно было бы просто поговорить, поплакаться в жилетку… не к кому обратиться за помощью. Все, кого ты знал и любил… буквально все вдруг начинают стыдливо прятать глаза и обрывают разговор на полуслове, после чего поспешно уходят… а ты остаешься в недоумении и растерянности, безуспешно пытаясь изгнать из головы мысли одна мрачнее другой… А самое обидное здесь, наверное, — полное непонимание того, почему вдруг отвернулись лучшие друзья, с которыми ты много раз делил тяготы самых сложных походов… которых ты, несомненно, воспринимал как продолжение самого себя… которых когда-то, возможно, даже спасал или они спасали тебя… Представил? Согласись, подобное поведение однозначно должно было восприниматься и, несомненно, воспринималось Наташей как предательство… А потом кто-то рассказал ей правду, холодно и жестоко, по сути толкнув на путь, приведший к трагедии. И я даже догадываюсь кто.
Роман смотрел на бывшую подследственную, неожиданно превратившуюся в обвинителя, стиснув зубы и сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
— Женщины зачастую бывают куда более категоричными и бескомпромиссными, нежели мужчины. Особенно в неопределенных ситуациях, когда мужчины склонны скорее простить и забыть… Это была Мария, не так ли? Или все-таки ты? Что скажешь?
— Ничего не скажу, — процедил Роман, одаривая собеседницу ненавидящим взглядом. — Почему именно Мария? Это мог быть кто угодно… хоть тот же Захаров или парочка этих… визитеров из Управления. А что? Очень может быть, что именно Захаров и выложил Наташе всю правду. Ему, как начальнику Центра подготовки, по рангу положено.
— Возможно, — неожиданно легко согласилась Дороти-Катерина. — Но моя интуиция почему-то настойчиво подсказывает, что здесь не обошлось без женщины.
Роман возмущенно засопел и потупил взгляд.
— Даже если так, — сказал он. — Тебе-то что за дело. Ты не судья, а мы не обвиняемые, поэтому можешь оставить свое мнение при себе. А здесь оно никого не интересует.
— Ошибаешься, — женщина выпрямилась, взирая на Романа сверху вниз. Легко звякнули металлические браслеты на тонких руках. — Я сейчас именно судья. И намерена огласить свой приговор.
«Судья в наручниках, — мелькнула мысль, показавшаяся Роману абсурдной. — Это что-то новое.»
— Хочу напомнить древнюю мудрость: «Не судите, да не судимы будете». Сказано очень давно, но будто про вас… Итак, я утверждаю, что тридцать с лишним лет назад вы сочли себя вправе осудить человека за несуществующее преступление, и теперь вам воздастся той же мерою. «Око за око», как сказано в той же книге. Пришла пора расплачиваться за совершенную когда-то ошибку, цена которой — человеческая жизнь. Поэтому будет только справедливо, если взамен той, погубленной вами жизни, я заберу ваши.
— Что-о?! — не поверил услышанному Роман. — Ты хочешь сказать…
— Да. Я приговариваю вас к смерти. Тебя, Марию и всех твоих отпрысков. Чтобы от всего вашего рода не осталось даже воспоминания.
Роман нервно рассмеялся.
— Забавно как-то выходит. Сидит тут в наручниках и грозит немыслимыми карами… Да кто вообще дал тебе такое право?! Не забывай, под арестом пока еще ты, а не я. Это твоя дальнейшая судьба зависит сейчас от меня, и никак не наоборот. А я еще посмотрю, что ты за человек такой… «необычный», да и человек ли, если вглядеться как следует. Будь спокойна, именно так я и сделаю! И наверное, не только я. Напоминаю, что это у тебя есть все шансы закончить существование, будучи препарированной в какой-нибудь суперсекретной лаборатории, а вовсе не у меня. И если ты и дальше намерена грозить моей семье, то я приложу все усилия к тому, чтобы обеспечить тебе подобное будущее. Ни на какое снисхождение с моей стороны даже не надейся… Все понятно?! Так, может, расскажешь, по какому праву ты суешь нос не в свое дело?! Кто ты такая, черт тебя побери?!
Он с силой грохнул кулаком по столу, словно убеждая самого себя в том, что по-прежнему является хозяином положения.
Женщина даже не дрогнула, она спокойно взирала на фонтанирующего эмоциями Романа, а затем сказала:
— Что ж… приговоренный к смерти имеет право знать. Как я уже говорила, зовут меня Екатерина. А фамилия — Решетникова. Ну как, теперь до тебя дошло?
Роман побелел как полотно и отшатнулся, словно увидел перед собой призрак.
— Вижу, что дошло. Надеюсь, больше нет сомнений в моем праве судить и карать?
— Т-ты… ты н-не можешь… — глухим голосом, запинаясь на каждом слове, произнес Роман. — А к-как же твои п-принципы? Не с-судите, мол… Т-ты сама не б-боишься, что найдется к-кто-то, кто ос-судит тебя?
— Вот оно как. Обо мне, значит, беспокоишься? Что ж, может ты и не совсем безнадежен. Но я тебя успокою: за мою совесть можешь не волноваться. Если возникнет такая необходимость, за свои поступки я отвечу перед кем угодно. Но тебе и твоей семье это все равно никак не поможет. Вы умрете, потому что я так решила.
— Только после тебя, — сказал Роман и нарочито медленным движением достал из ящика стола и положил перед собой лазерный пистолет. Несомненно, оружие придало незадачливому следователю уверенности в собственной неуязвимости. Краска вновь вернулась на его лицо, речь стала более внятной. — Убита в результате неудачной попытки нападения. Как тебе такой вариант?
Катерина криво усмехнулась.
— Уверен, что эта игрушка меня остановит?
Роман взял пистолет за рифленую рукоятку и направил ствол прямо ей в лоб.
— Думаю, в сочетании с наручниками у меня довольно неплохие шансы.
— Ну-ну… Пожалуй, придется кое-что тебе показать, чтобы излечить от излишней самоуверенности. Смотри внимательно и не дергайся попусту, твой час пока еще не пробил.
Она встала, слегка погремела наручниками, привлекая его внимание, а затем произошло невозможное. Тонкие женские руки внезапно удлинились, стали еще тоньше, а затем в мгновение ока выскользнули из металлических браслетов, бессильно упавших на поверхность стола с коротким металлическим лязгом. Руки столь же быстро вернулись к прежнему виду, после чего с неуловимой на глаз скоростью трансформировались в кошмарного вида когтистые лапы, более всего уместные в облике какого-нибудь выходца из самой глубокой преисподней. Одно неуловимое движение — и пистолет воистину с нечеловеческой силой оказался вырван из ладоней застывшего от ужаса Романа. Округлившимися глазами в полном бессилии он наблюдал за тем, как ужасная лапа без особого напряжения сминает в бесформенный комок закаленный металл, как на полированную поверхность стола неторопливо, словно в замедленной съемке, осыпается пластиковая крошка с бывшей рифленой рукоятки… осколки стекла…
— Вот так, — сказала Катерина, отбрасывая в дальний угол то, что осталось от казавшегося таким грозным оружия. — Во избежание непонимания.
— Ч-что ты собираешься делать? — одними губами произнес Роман, не отрывая взгляда от острых, словно бритва, когтей. У него не осталось сил даже на то, чтобы просто пошевелиться. Сердце внезапно дало ощутимый сбой в предвидении самого худшего.
— Не бойся, — усмехнулась Катерина. — Ты умрешь не сейчас. День и час твоей смерти я выберу сама, а до той поры желаю тебе как следует помучиться в ожидании неизбежного. Кстати, к твоей семье это тоже относится. Надеюсь, когда-нибудь вас все-таки посетит раскаяние. А пока я оставлю тебе на память вот это…
С противным скрежетом, словно ножом по стеклу, страшные когти проехались по столешнице, оставляя на ней глубокие борозды.
Катерина с удовлетворением взглянула на дело… э-э-э… рук своих, после чего спокойно уселась на прежнее место. Чудовищные лапы исчезли, словно по мановению волшебной палочки превратившись в обычные женские руки. Ошеломленный Роман даже не сумел засечь тот неуловимый момент, когда на тонких запястьях вновь оказались наручники. Только блестевшие свежим металлом рваные борозды на столешнице свидетельствовали о том, что совсем недавно здесь произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я могу убить тебя в любой момент? — осведомилась Катерина. — Можешь даже не глядеть в сторону кнопки вызова охраны — все равно не успеешь. Лучше не паникуй понапрасну… дыши ровнее… вот так, правильно… Наш разговор еще не окончен.
Роман тупо переводил взгляд с испорченного стола на бывшую подследственную и обратно. Случившееся казалось ему дурным сном.
— П-поч-чему?..
— Что «почему»?
— П-почему ты не сделала этого р-раньше?
Катерина равнодушно пожала плечами. Переживания Романа не интересовали ее ни в малейшей степени. Но тем не менее она все же решила снизойти до объяснений.
— По-моему, я выразилась достаточно ясно. Но, если не проникся… что ж, могу повторить. Ожидание неизбежного конца куда хуже самой смерти. Думаю, эта истина тебе прекрасно известна. Так вот, моя месть как раз и заключается в том, чтобы каждый час… каждую минуту оставшейся жизни вы прожили в постоянном страхе того, что она может стать последней. И ежесекундно ощущали мое присутствие за своей спиной… как дамоклов меч, уже занесенный для удара и готовый с абсолютной неизбежностью и неотвратимостью опуститься на ваши головы в самый неподходящий момент. В идеале вы сами должны пожелать смерти как избавления. Как тебе такая перспектива? Не нравится?.. Странно, а по-моему, неплохо придумано.
Роман промолчал. Дыхание его успокоилось, лицо порозовело. Он, наконец, осознал, что непосредственная опасность ему не грозит. Но легче от этого почему-то не стало.
— Не трогай детей, — угрюмо сказал он. — В любом случае они здесь не при чем.
Катерина взглянула на него с интересом.
— Вообще-то, тревога за потомство входит в план мести. Но я подумаю, хотя обещать ничего не стану.
— У тебя есть дети? — внезапно спросил Роман.
— Нет.
— Тогда ты не поймешь, — тоскливо сказал он и отвернулся. — Лучше убей меня прямо сейчас, так будет милосерднее.
— Ты не поверишь, но меня так и подмывает это сделать. Но — нет, я пока еще не готова стать милосердной. И потом, ты мне нужен.
— Я? Тебе? — Роман взглянул на Катерину, удивленно приподняв бровь. — Для чего? Хочешь освободиться с моей помощью? Не будет этого.
— Даже ради жизни своих детей?
Роман с ненавистью смотрел на откровенно насмехающуюся над ним мучительницу и думал о том, с каким удовольствием он свернул бы ей шею.
— Да не напрягайся ты так, — Катерина откинулась на спинку стула, рассматривая своего бывшего дознавателя как некое диковинное насекомое. — Не нужно мне твое освобождение. Думаешь, я настолько глупа, что лишь исключительно по великой рассеянности дала спасателям и медикам столь прекрасный повод усомниться в своем человеческом происхождении? Не будь наивным. Пустые баллоны — это, конечно, улика, от которой никуда не деться. Хотя при желании вполне можно было бы придумать нечто правдоподобное. Но медицинские анализы… — она невесело засмеялась. — Видел бы ты лица медиков, когда я подсунула им эту бурду вместо крови. Глаза у них стали размером с чайное блюдце. И все это лишь ради того, чтобы попасть под арест и угодить к тебе на допрос. Спросишь, к чему такие сложности? Ну, по-моему, это и так ясно. Во-первых, чтобы огласить вынесенный вам приговор. И это самое главное. А во-вторых…
Она замолчала, словно раздумывая, стоит ли продолжать.
— Что тебе надо? — сквозь зубы процедил Роман.
Катерина опустила взгляд и несколько секунд помолчала, прежде чем сказать: