Багрянец

По окнам стучал дождь, за стеклом в сером тумане лежал безмолвный морской пейзаж. Снаружи и вокруг странного помещения стояло впечатляющих размеров белое здание, видное через стеклянную крышу. Оно напоминало баварский замок, венчавший скалы, точно смотровая площадка.

– И этот старый друг пришел к тебе, чтобы попросить о выполнении уговора, – улыбнулся Тони, простирая руки, – сделки, совершенной в лучшие времена. Старые псы знают, как меняется время – очень быстро. Но что ж поделаешь.

– Всему конец, Тони? – спросил человек в маске.

– О да.

– Даже не выйдешь на бис?

Тони ощетинился, будто не хотел вспоминать о своем музыкальном прошлом.

– Так сложно подать кресло? – рыкнул Финн. По его красному лицу катился пот; он держал мать в своих тонких руках, точно это она была его ребенком. – Ты что, не видишь, кто перед тобой?!

Человек в маске обратил внимание на сына Тони, но задержал взгляд только на миг. Все четверо гостей напряглись: глаза среди собачьих челюстей на миг метнулись от недоброго веселья к чему-то еще менее привлекательному – гневу? – но тут же успокоились. Человек в маске произнес сухим, непочтительным, снисходительным тоном:

– Кресло ведунье Редстоуна. Она тоскует по своему трону.

В задней части комнаты по бокам от закрытой белой двери стояли двое мужчин. Один из них вышел.

Рядом с Адрианом в таком же кресле, как у него, сидела женщина, тоже в маске. Она повернула голову и прошептала что-то ему. На женщине были белые джинсы и дорогая блузка с узором; изнеженные ступни покоились в сандалиях из позолоченной кожи с драгоценными камнями, а ногти на праздных руках покрывал красный лак. Адриан был одет в синюю хлопковую рубашку, легкие светло-коричневые хлопковые штаны и кожаные мокасины на босу ногу.

Если бы не облезлые жуткие звериные маски, словно найденные в реквизите отвратительного театра либо на складе кунсткамеры, эти двое сошли бы за богатую пару, наслаждавшуюся видом на море из собственного особняка.

Одна из дверей в помещении открылась и закрылась – это вернулся слуга, который выходил за креслом. Он небрежно уронил плетеный стул перед Финном и его матерью.

– Удивлен, а? – ухмыльнулся Адриан из-за черной морды. – Новости быстро расходятся. Сколько же тебе удалось спасти, Тони?

Тони обернулся к Финну.

– Достаточно, – ответил тот. Тони пожал плечами:

– Они явились быстрее, чем мы ожидали.

– Доверь работу дебилу – получи дебильный результат, – вздохнул Адриан. – Она выплыла, Тони. Та девчонка с записями, чей брат сумел установить микрофоны на твоей земле средь бела дня, выплыла. Оттуда, где вы ее бросили, и до берега. Полностью сама. Представляешь?

– Невозможно, – заявил Финн. Но человек в маске не обращал на него внимания и говорил только с Тони:

– Рыбаки вытащили ее у Слэгкомба, и она провела ночь в больнице Диллмута, откуда сегодня ее к воротам твоего благородного заведения привезла полиция. Место, где билось самое сердце твоей сети, оказалось на редкость уязвимым.

Тони и его сын посмотрели друг на друга.

Глаза Адриана блестели триумфом, насмешкой и радостью оттого, что его босс пострадал. Он продолжал описывать неудачи Уиллоуза и семьи, к их вящему стыду и позору.

– Новости из больницы дошли до нас этим утром, очень рано, – думаю, ты тогда вообще спал. А сегодня, полагаю, ты потратил драгоценное время на подготовку своего варварского ритуала для журналистки, с которой тоже потерпел неудачу: с наибольшей вероятностью она тоже сбежала из твоих объятий. Тебе поднесли ее на тарелочке, а она сбежала. Мне это сообщил наш общий друг Луи.

– Мы снова ее поймали, – ответил Тони.

– Ты знал, – Финн шагнул вперед, сжав кулаки, – теперь он не держал мать, и ему ничего не мешало. – Ты знал, что девчонка не утонула, и не предупредил?

– Теперь эта дура отошла красноте, – Тони осторожно тронул сына за руку, успокаивая. – Она не вернется.

Человек в маске глубокомысленно закивал облезлой головой, являя собой гротескное зрелище:

– Однако ты ждал до сегодняшнего утра, чтобы ее прикончить. Ты считал, будет разумным подождать, потому что в последнее время слишком вольно обращался с краснотой. После фотографа, парапланериста и девчонки в море ты не хотел рисковать и брать на себя еще одну смерть. Или я кого-то забыл, Тони? А? Сколько людей распотрошили твои разрисованные шимпанзе на помойке, которую ты зовешь фермой, и рядом с ней?

Финн снова шагнул к небольшому возвышению.

– Мудак! Ты кто вообще такой? Как ты смеешь в нас сомневаться? – его голос взлетел до неприятных, женственных высоких нот.

– Сын! – Тони потянулся к его руке, но Финн увернулся. Двое у выхода встали в стойку. Человек на троне по-прежнему не сводил глаз с Тони, игнорируя задиристого Финна:

– Черт знает, что знают эти суки и что они рассказывали своим подружкам? Кто вообще знает теперь, кому и что известно и неизвестно? С тобой, старик, всегда все было так – неясно. И, судя по событиям этого утра, нам всем придется держать ответ, и весьма скоро. Всю землю надо выжечь под корень – каждый росток.

Я немного подумал об этом, Тони. Я не очень хотел, но мне пришлось, и вот мой вывод – думаю, весьма любопытный.

Мы свой долг выплатили – мы охраняли твое… положение, сколько могли, невзирая на всю твою несдержанность и отсутствие дисциплины. Думаю, это справедливо: мы сделали для тебя гораздо больше, чем ты для нас. Ты обеспечил нам связи, но мы тащили тебя годами, особенно в том, что касается распространения. Так что теперь в должниках оказался ты, а сейчас у тебя нет даже ночного горшка. Поэтому к файф-о-клоку твои счета и активы будут заморожены.

Челюсть Тони задрожала, горло сжалось, но он не смог даже сглотнуть – его парализовала такая несправедливость, такое неотвратимое предательство. Адриан ему никогда не нравился, хотя и помог расширить его бизнес; он всегда был отвратительным снобом, опасным, хитрым ублюдком. И все же человек в маске оставался их самым могущественным соседом, который обещал убежище, если оно когда-нибудь потребуется.

– Ты охренел?! – Финн не стал отягощать себя правилами этикета для гостей. – Мы потребовали убежища! Ты должен его дать, а не вопросы задавать! Нам нужно собраться с силами, а потом решать, что делать дальше. Ты понятия не имеешь, какой ценой мы удержали в земле это. Моя мать, – он указал тонкой красной рукой на старуху, сидящую на стуле, – совсем без сил. Ты не представляешь, как оно обезумело и чем нам пришлось пожертвовать, чтобы его успокоить… Мы только что потеряли еще человек восемь, наверно. Ты будешь нам рассказывать о работе? Откуда тебе про нее знать? Это мы всегда рисковали, а ты играл в бухте в кораблики!

Двое людей в масках на своих креслах, все больше похожих на троны, засмеялись, хотя невесело – истерика Финна их только позабавила. Адриан даже с хохотом хлопал себя по бедрам, а потом снова заговорил, и снова с Тони:

– Ты правда веришь, что твой бомжатник – земля обетованная? На которую мы все молимся? Что близость к древним королевам дарует тебе какое-то божественное право, а мы все – твои подданные? Так, старик?


С каждым днем из брикберских пещер подкапываются все ближе к тебе, сквозь красную землю и вонючие кишки красноты. Ты вынул сахарок, и теперь по всей ферме, как муравьи, ползают незваные гости. Ты стал рассеянный, Тони; ты давным-давно выжил из ума и передал бразды правления этому психу, – он лениво указал рукой на Финна, не утруждаясь на него взглянуть.

– Подумать только – такая рассеянность в тот самый миг, когда повсюду, близко и далеко, все идет так хорошо для всех красных. Экстаз необходимо сдерживать и направлять в нужное русло, а ты никогда не знал меры. Ты всю жизнь злоупотреблял.

Для красноты есть время и место, Тони, и тебя много раз предупреждали. Ты слишком много слушал своего безмозглого сына, а твоя жена совсем одряхлела. Откровенно говоря, вы мне противны, – небольшой загорелый нос в собачьей морде маски наморщился, подчеркивая слова.

Финн Уиллоуз от ярости не мог говорить; он повернулся и взглянул на мать, тряся головой, словно не верил в безрассудство человека, осмелившегося критиковать его семью.

– Этим-то бизнесом мы управлять умеем, – самодовольно произнесла женщина в маске рядом с Адрианом.

– Закрой рот, шлюха! – завопил Финн, едва дыша от гнева. – Это ты наняла мудака с камерой и суку-репортера. Ты виновата!

Легким движением запястья Адриан поманил людей у двери, и двое по команде шагнули вперед. Оба были лет пятидесяти, крепкие, с грубыми лицами, одеты в дорогие куртки для катания на яхте и джинсы; их глаза не выражали ничего, кроме мрачной решимости.

– Это еще что? Ты с ума сошел? – сын Тони повернулся к ним, но оба слуги молчали. – Адриан!

Они прыгнули на Финна с расстояния метра, и битва оказалась короткой: Финна скрутили, прежде чем он успел поднять руку, и оттащили от семьи, пока тот скулил от боли.

Поднявшись, Адриан повел плечами, потянулся и сошел с пьедестала к Финну. Тот плевался так же обильно, как говорил:

– Ублюдок. Ублюдок.

– Думаю, единственные ублюдки здесь – это ты и твоя сестра. Можно только догадываться, кто залезал на вашу мать в те славные времена среди сраных овец.

– Адриан! – Тони шагнул вперед. Нанна умоляюще смотрела на пожилого отца, словно ожидая, что он немедленно закончит эту сцену.

Адриан, не обращая внимания на Тони, теперь говорил прямо с Финном. Тон его оставался столь же непринужденным, как будто он обсуждал спортивный инвентарь:

– У вас всегда использовали самый первый неандертальский ручной обоюдоострый топор. Должно быть, вы считаете, что разделывать им – традиция. Но я в минуты красноты предпочитаю листообразное лезвие, острое, как бритва. Люблю вонзаться глубоко – так глубоко, как лежат в земле осадки девонского периода. Я не мясник, Финн, – в этих краях нет мясников. Мы обладаем сдержанностью и точностью, которых вам, обезьянам, всегда не хватало.

Из-за спины Адриан вынул длинный кусок темного кремня, тщательно обтесанного, как острие копья.

– Прекрати! – наконец приказала Джесс из кресла тихим голосом, не утратившим силы. – Ты не знаешь красноты, и никогда не знал, Адриан. Ты знаешь только то, что я тебе показала – отмель, берег, но не глубину, где леденеет кровь. А сейчас мы на глубине, все мы. Этот цикл начался, когда ты лежал в пеленках. Достаточно, или ты познаешь ярость, красную, как эта земля. Она теперь так близко – она никогда не спит. Она вечна. Не думай, что я не приведу ее сюда.

Адриан посмотрел на нее с ухмылкой и крикнул, чтобы его расслышали за рыком Финна:

– Что ты мне сказала, Джесс, в самом начале? Как объяснила? Дай-ка попробую вспомнить – ах да, тогда ты хотела провести демонстрацию на этом наркомане с микрофонами. Ты сказала: единственное, что имеет значение, – выживание.

Ты сказала, племена, чтобы выжить, всегда должны были проявлять безжалостность. Выжить. А разве в древности одно племя не поглощало другое – снова и снова? На этой самой земле? Такова наша история, дорогая. Ты сама так говорила.

Мы живем во времена изобилия, не борьбы за выживание. По крайней мере, жили. Ничто из этого вообще не должно даже происходить, но некоторые из нас еще не достигли своего конца – и мы не достигнем. Во всяком случае, не скоро. Твои источники ошибаются.

Видишь ли, Джесс, ты не одна. Не единственная ведунья – есть и другие. Краснота любит силу, и только силу. И она уже некоторое время тянется дальше – на запад, а у твоей славной эпохи истекает срок годности. Проблема в том, что ты никогда этого не понимала и вошла в типичнейший период… вырождения. Увы, история повторяется. Мы все видели надпись на стенах. В смысле, на стенах пещеры.

Адриан схватил Финна Уиллоуза за пряди волос, слипшиеся от гематитовой краски, и задрал его голову, будто ягненку на скотобойне.

Его рука стремительно прошла под ухом Финна, с легкостью, говорившей о долгой практике, перерезав ему шею, но все звуки в этот момент заглушил вопль близнеца Финна – Нанны Уиллоуз. Ее крик заполнил все стильное кафельное помещение до самой крыши.

Тони упал на голые ягодицы с шокированным выражением на дряхлом лице. Остекленевшими глазами он смотрел, как кровь его сына льется горячим потоком на кафель и красными нитями бежит к решетке.

За работой Адриан что-то говорил сквозь стиснутые зубы. Страшно было видеть его свиные глазки между собачьих челюстей – взгляд человека в маске, охваченного краснотой, стал звериным, жестоким, и в то же время говорил об уме и целенаправленности, исключавших всякое сочувствие.

Отпиливание головы заняло гораздо меньше времени, чем казалось. Наркотическое опьянение семьи Уиллоузов почти прошло, и мало что осталось, дабы притупить их всеобщий ужас. Полностью отделив голову наследника фермы Редстоун от костлявых плечей, Адриан поднял ее за жиденький хвостик волос.

Единственный здоровый глаз Финна удивленно смотрел на его семью, а бородатая челюсть слабо дрожала, хватая воздух, хотя последние слова он уже произнес.

Его мать завыла в кресле, и этот жуткий звук, казалось, проник под землю, отдавшись эхом в самых потайных и темных закоулках древних каменных туннелей.

Тони Уиллоуз хотел присоединиться к ней в древнем горестном плаче, но у него не хватило дыхания, и обычного хора не получилось. Смерть сына – нечто, чего Тони не мог себе представить до этого момента, – казалось, сломала и истощила его.

Слуги, державшие Финна, отпустили обессилевшее тело и оттащили его сестру от ее престарелых родителей. Нанна лишь умоляюще посмотрела на мать, своим молчанием словно признавая, с жестокой иронией, давно ожидаемую судьбу. Все глубокие морщины, исполосовавшие некогда прекрасное лицо, дочь Уиллоуза в тот миг поистине заработала во второй раз. Она не издала ни звука.

Теперь, когда Тони сидел на своем голом красном заду, а его дочь скрутили у стены, Адриан, не тратя времени, перешел к ведунье, уронив голову Финна на кафель под своими забрызганными ногами. Стук черепа о керамику оказался куда отвратительнее, чем хруст, с которым кремний перепиливал хребет.

– Ты хорошо нам послужила, старая гиена, – Адриан зажал загорелой рукой рот Джесс Ашер, заглушая ее вой. – Ты привела к нам нечто чудесное – никакой моей благодарности не хватит. Хотя насчет костного мозга… я знаю, ты любишь традиции и тщательно следуешь тому, что видишь, но эта деталь всегда казалась мне ненужной.

Тебе надо было идти в ногу со временем, а ты этого не сделала – и смотри, старая дурочка, что с тобой стало. Тебе в любом случае недолго остается – ты и ходить не можешь. Надо было семье похоронить тебя в камне, когда твои ноги отказали – тогда-то все и началось. Но ты продолжала и заходила все дальше, дальше и дальше, и теперь у твоей коляски отвалились колеса, девочка моя. Краснота просто так не проходит. Знаю, знаю – мы все это видели, и это очень грустно, но у нас есть новая королева. С новыми менеджерами все будет хорошо.

Обещаю, о тебе хорошо позаботятся. Тебя положат в славное гнездышко глубоко в скале. Наши потомки, что нас переживут, будут молиться твоим костям. Они будут лежать там, где их никто не откопает; твои похороны справят со всем почетом, со всеми традициями и ритуалами – мы знаем, как это делается, – зайдя за спину Джессики Ашер, Адриан перерезал ее сморщенное горло, проведя кремнем, точно косой, от одного дряхлого уха до другого. Взъерошенная голова теперь болталась, свесившись набок и изливаясь горячей жидкостью из второго рта под челюстью. Адриан указал лезвием на Тони:

– А ты, старик, и Нанна побежите. Скорее всего, недалеко – мой дом стоит у крутой ложбины. Но наша роща здесь – это не пещера. То, что нужно дать, мы собираемся добывать на земле. Ты слишком близко подпустил это, но теперь этим займемся мы. Есть и другие способы сдерживать их. Невероятно, – он кивнул на окна: – Вы всё увидите лично, воочию. Должна встать прекрасная луна, и, если выдастся безоблачная погода, старая Крил настигнет вас при хорошем освещении. Мы всё увидим отсюда – лично я дождаться не могу.

Ты кормил красноту, будто любимого пса, но не думаю, что она будет к тебе благосклонна. Ты сам заметил, какими жадными они стали – все из-за тебя, и другие кланы с этим согласны. Сам нарвался, старик. А сук надо посадить обратно на цепь.