Багрянец

С ее головы сорвали вонючий черный мешок, и моргающим глазам Кэт предстал сам ад – или, во всяком случае, его очень точная репродукция из почвы и дерева.

Длинные языки костра, огражденного тьмой, отражаясь, играли по укрытой спутанной соломой земле и грязным доскам стены. В щели между ними виднелся внешний мир, но его окутывала обсидиановая тьма.

С влажной земли поднималась вонь навоза, крови и скотины, чуть смягченная пьянящим цитрусовым ароматом – настолько резким, что глаза Кэт заслезились. Запах густого дыма напоминал травку, которую Стив иногда курил при ней, но здесь он был в тысячу раз сильнее, почти живым: зримый образ синеватого смога, висевшего среди балок, иногда проявлявшихся в свете костра.

Зрение, обоняние, слух, вкус и примитивнейший инстинкт самосохранения – чувства Кэт попали под атаку со всех сторон, и она тут же перестала умолять своих похитителей.

Пока они ее везли (куда и как, Кэт не видела из-за мешка), она молила их о пощаде, но, попав туда, немедленно замолчала. Ее бросили у костра, онемевшую в трепетном ужасе.

Когда с Кэт сняли мешок, она оказалась примерно в метре от весело трещавшего костра. По лицу вместе со слезами, соплями и затхлой испариной, выступившей под мешком, заструился пот, стекая по подбородку и заливая рот.

Красные искры прыгали в клубах грязного дыма, уголья разлетались по земле, где Кэт стояла на коленях. Ее глаза сохли от жара.

Руки ей связали зеленой бечевкой, такой же, какой садовники связывают стебли роз. Дома ее повалили на пол, прижали голым костлявым коленом между плеч и связали, как бычка на забой. Кэт попыталась закричать, но немедленно замолчала после удара в правый висок: ухо будто залила теплая вода, а на месте удара образовалась шишка, пульсировавшая, будто в ней билось отдельное маленькое сердце. Движения челюстью до сих пор причиняли боль.

Кэт не поняла, кто из четырех красных существ, ворвавшихся в дом, ударил ее при первом же признаке сопротивления. Но от этого удара она едва не потеряла сознание, и четверо смогли заткнуть ей тряпкой рот, связать, надеть на голову мешок и вынести из дома в холодную ночь.

Затем Кэт бросили на безжалостный металлический пол в машине, где воняло псами и моторным маслом, и повезли. Вспоминались отрезанные головы, люди, склонявшиеся над канавами, изуродованные останки в лесу, полицейские, копавшие в земле и прикрывавшие предплечьями рты… Дело, казалось, шло к одному концу – моргу и отчету коронера.

Бородач и хрупкая женщина в платке крепко держали Кэт у большого костра в сарае, вцепившись ей в волосы своими гнусными руками. Женщина орала:

– Смотри! Смотри!

Наконец Кэт увидела его – голое тело человека в метре от нее самой.

Он был весь измазан засохшей кровью и грязью с земли, на которой лежал, а черно-зеленые синяки, расцветшие вокруг рваных ран и следов от клыков, еще больше мешали его узнать. Кэт не сразу поняла, что перед ней – Стив, ее любовник.

Он и правда пропал без вести – его выхватили из мира, как и ее, и притащили сюда, как и ее.

Стив узнал Кэт гораздо позже, чем она его.

– Любимый… Стив. Стив! – и потом: – Что вы сделали? – закричала Кэт на своих похитителей. Вместо ответа бородач дернул ее за голову и приказал: – Заткнись.

Взгляд Кэт скользил по сараю в отчаянном поиске понимания, сочувствия – чего угодно, только не огня, грязи и физически уничтоженного Стива. Обожженные глаза слезились, она едва могла их сфокусировать на черных стенах. Огня не хватало, чтобы осветить все, лишь кое-где он выхватывал более глубокие углы здания. Там, у стен, где тьма переходила в красный, стояли прямые силуэты людей – около дюжины. Все голые, кожа масляно блестит от красной краски: обнаженные ноги, обвислые груди, круглые животы, тонкие ноги, белые, как луна, белки глаз, бешеных от ужаса или восторга, или того и другого. Лица с оскаленными зубами выражали священный трепет: одна из женщин держалась кроваво-красными руками за стену, будто вот-вот упадет без чувств.

К горлу Кэт подступила тошнота. Она тряслась, не в силах сдерживаться, то ли от всепоглощающего страха, то ли от чего-то вроде шока, не могла даже мыслить связно. Она задыхалась от острого приступа паранойи. Кровь, вид которой она никогда не переносила, теперь покрывала тело ее любимого человека, и от этого зрелища Кэт вывернуло на землю.

Удушливые пары наркотика, горевшего в жаровнях на железных подставках у стен, изменяли ее сознание; должно быть, Стив подвергался его же влиянию, и дольше, чем Кэт.

Она ощущала, что ее разум распадается, удаляет сам себя – возможно, мозг кидал все свои архивы в шреддер, пытаясь защититься и защитить Кэт от всего, что ее окружало. Она вспоминала то, о чем не думала годами:

«Мать и отец на ее выпускном.

Грэм сидит на краю постели и смотрит на жалюзи.

Она просыпается у кровати после запоя, кровь течет из носа.

Летнее солнце льется в окна ее лондонской квартиры.

Она впервые осматривает свой дом в Девоне.

Она поскальзывается на ступеньках в ночном клубе.

Стив в гидрокостюме стряхивает воду из волос.

Торт в виде замка из бисквитного печенья в шоколаде – его Кэт получила на день рождения в детстве…»



Эти воспоминания, сменяя друг друга, будто ускоренное видео раскрывающегося цветка, стремительно прокрутились перед ее внутренним взором во всей своей живости и пропали. Ее сердце билось в четыре раза быстрее нормы; Кэт рвало собственной слюной.

Тут напряженные до предела чувства Кэт определили новый источник возбуждения, новый аспект бесконечного ужаса, столь же неприятный, как и прежние. Рядом с ней зазвучали пронзительные вопли, объединяясь во внушающий ужас фальцет, с одинаковым успехом могущий принадлежать и человеку, и животному.

Эту какофонию выкриков подхватила духовая музыка и направила их выше. Голоса потянулись ввысь (некоторые – срываясь на крик), к черным от дыма балкам, запутавшимся в паутине. В черепичной крыше зияла грубая дыра, которая почти не пропускала дым.

Кэт казалось, что ее кожа вот-вот затрещит, а волосы загорятся, так близко к огню она находилась. Вскоре в ее рту остался только вкус дыма и собственного желудочного сока. Горло полностью высохло, и она закашлялась, пытаясь отодвинуться от костра, но ее крепко удерживали.

Женские голоса в хоре теперь завывали, хотя совершенно не походили на плакальщиц при христианских похоронах. Одна из них, очень старая, била себя алыми руками по крошечной голове в ореоле напомаженных торчащих волос. Кэт на миг разглядела ее лицо – настолько морщинистое, что походило на кору.

От стены отошел пухлый лысый мужчина и воздел руки в воздух, неотрывно глядя на то, что Кэт не видела. Остальные мужчины заревели во всю глотку, надрывая легкие, духовые тут же перестали играть, и голоса постепенно затихли. В темноте по другую сторону костра на мгновение послышались чьи-то всхлипы и прекратились. Теперь раздавался только треск и вздохи огня.

Молчание прервал новый голос, принадлежавший пожилой женщине. Ее превосходное произношение сделало бы честь любой аристократке; посреди грязи, огня, крови и белых глаз ее глубокая, властная речь, принадлежащая другому миру, звучала абсурдно; и она же пронзала уши Кэт, раздробив ее мысли:

– В прошлом – красное. На земле – красное. На небе – красное.


Кэт обернулась на звук.

В темный прямоугольник двойной двери сарая вкатили кресло-коляску с крошечной дряхлой фигурой внутри. За ее растрепанной головой сквозь кусачий дым промелькнули силуэты деревьев.

В кресле, сгорбившись, сидела немощная и полностью голая женщина. Из черной звериной морды – маски, надетой ей на голову, – продолжал литься сладкий мелодичный голос:

– Позади – красное. Впереди – красное. Королева восстала, и она красная.

Один из огненных языков метнулся к этой старейшине дикарского племени. Ее кресло-коляска было единственным предметом в здании, который не давал Кэт забыть, что она все еще в двадцать первом веке.

При появлении старухи все дикие красные люди в треклятом сарае зашмыгали носами и заплакали, утирая слезы с белых блестящих глаз.

– Все мы, дети, красны. Аминь.

– Аминь, – прокатилось в унисон вдоль черных стен. Похитители Кэт повторили «аминь» над ее склоненной головой, затем оба плюнули на землю и растерли плевок босой ногой. По всему сараю красные тоже втирали свою слюну в почву.

– Так близка к нам теперь, – воскликнула старуха, задыхаясь и всем дряхлым телом сотрясаясь от восторга. – Так близко, под нашими ногами, но и в наших сердцах.

Повсюду, куда доставал свет костра, люди обнимали друг друга, сливаясь в темноте; насколько Кэт могла видеть лица, они горели неподдельной страстной любовью. Люди начали танец, столь же жуткий и гротескный, сколько абсурдный: они двигались по кругу задом наперед, все как один, то появляясь на свету, то исчезая в темноте. Вновь заигравшая дудочка словно заворожила их своей суровой музыкой, дергая, точно марионеток, за ниточки и заставляя плясать вокруг Кэт и несчастного сломленного Стива.

Жуткие глаза красных закатились, обнажая белки, а руки сгибались под невообразимыми углами за спиной и в воздухе, когда владельцы воздевали их в экстазе, – хотя, скорее всего, это только казалось под действием горящего наркотика. Кэт и не представляла, что такие немолодые люди могут так изгибаться.

Она дышала, высунув язык, как собака; глаза ничего не видели из-за дыма, ужас смешивался с растерянностью, все лицо покрывала жирная пленка пота. На несколько секунд Кэт показалось, что она поднимается в воздух: ее кроссовки будто наполнились гелием, а голова, наоборот, потяжелела, будто мешок влажного песка. Она испугалась, что если не схватится за землю, то ноги взлетят к самым балкам, а шея не выдержит тяжести черепа.

– Кэт, – это Стив наконец-то ее заметил. Он плакал. Кэт открыла рот, но язык стал толстым и тяжелым, как огромный слизень. Ей казалось, что у нее не осталось голоса.

Под коленями Кэт началась вибрация, будто сквозь почву шел мощный электрический ток. А еще глубже гремел гром, или камни терлись о камни, или двигалась земля, из бездны которой исходил рокот.

– Дайте ей запах, – изрекала старая тварь в кресле-коляске, – пускай великое заполнится красным. Стены и воздух да станут красными. Земля и небо да пропитаются красным. Мы да будем благословлены в красном. Мы красны. Вот наше делание в красном.

– В красном, – раздался вопль в сарае.

Сморщенное существо стремительно поднялось из кресла-коляски, воздело тоненькие руки – и пошло по почве и навозу, словно помолодев, покачивая дряхлыми бедрами, ставя одну ногу точь-в-точь перед другой. Лохматая звериная маска, жутко ухмыляющаяся в свете костра, делала ее извращенной, омерзительной пародией на сексуальную топ-модель.

Когда старуха приблизилась к Кэт, та внезапно сжалась от ужаса – вдруг взгляд существа под черной мордой упадет на нее?

Хромая пошла, дряхлая стала юной вновь – узрев такое чудо (если это было чудо), паства снова открыла рты, издавая восторженные вопли. Из темных глубин сарая выбежали еще красные – голые, блестящие, с дьявольскими лицами, лакированными красной краской. Среди них оказался некто согбенный и тощий. Он опирался на палку, и старческое тело казалось маленьким под шерстяной волчьей головой, из-за которой он даже не мог держаться прямо.

Какая-то женщина помоложе и какой-то пухлый мужчина с почтением схватили шатающегося старика под локти и подвели к огню, окружив Стива.

Все, что происходило дальше, Кэт помнила не совсем ясно – хотя бы в чем-то та ночь оказалась к ней милосердна. Позже она сомневалась, сколько увидела на самом деле, а сколько вообразила: может, в сарае она просто видела сон наяву?

Она и не заметила, как доски сарая в прядях дыма превратились в каменные стены. Над головой и со всех сторон выросла скала – она была в пещере, разрисованной мелом и красным. На грубых каменных поверхностях угольные линии изображали чувственные силуэты животных, скакавших стадами, едва видных в клубах дыма. Они действительно двигались – тонкие ноги лошадей, буйволов, оленей мелькали на бегу, но их владельцы при этом оставались на месте.

Среди всех этих галлюцинаций Кэт заметила, что Стив все это время был прикован к железному кольцу, вмонтированному в грубый пол. Под его ногами бессильно лежала короткая цепь, соединявшая лодыжку с круглым креплением. Он находился не на почве – пленника положили на более светлый и твердый участок пола. Из-под частично убранных навоза и соломы виднелись цемент и металлическая решетка.

Престарелый мужчина в маске принялся издавать глубокие гортанные звуки, похожие на карканье. Кэт вспомнила сибирского исполнителя горлового пения, как-то услышанного на музыкальном фестивале в Лондоне; но представление этого музыканта ни за что не попало бы в «Тайм-Аут». Оно не предназначалось для широкой публики.

Из-за старейшины в маске вышли двое мужчин и подхватили Стива под руки.

Любовник Кэт не сопротивлялся – по-видимому, он привык к подобному способу перемещения. Или его настолько сломали.

В свете костра лохматая маска человекозверя стала лучше видна. Красные отблески плясали на черных деснах и старых зубах, торчащих из распахнутого рта с челюстями и клыками, как у очень больного животного – доисторической пантеры или льва, доживших до наших дней. Но остальные черты маски – бульдожья морда, усы, плоский череп и широкий лоб – больше походили на собачьи. Из темноты между потертыми челюстями послышался гортанный рык старика – человеческие слова, произносимые диким языком.

Он отдал приказ.

Схватив Стива за волосы блестящей красной рукой, его голову прижали к гнусному полу сарая, а руки и затем ноги вытянули в стороны, как у звезды, лежащей лицом вниз.

Кэт инстинктивно бросилась к нему, но ее держали за волосы и горло. Она немедленно вспомнила осколки костей за стеклом в музее Эксетера, от времени побелевшие, будто ракушки.

Старик с песьей головой продолжал отдавать приказы на звероподобном наречии, и Кэт поняла, где слышала похожие звуки – на записях, сделанных братом Хелен у Редстоун-Кросс. Тем самым братом, что исчез.

И Кэт заплакала от собственной беспомощности. Возможно, когда-то тогда она и начала умолять пощадить Стива, но сама не знала, кричала она, или шептала, или всего лишь подумала о мольбе – ее сознание подавляли непонимание и тошнотворный ужас.

Рядом с ухом Стива опустился на колени крупный мужчина со спутанной красной бородой и показал ему темный кусок камня, на котором плясали отсветы костра. Затем острый конец камня приставили к основанию шеи Стива.

Кэт, как она сама думала потом, потеряла в этот момент сознание: во всяком случае, она помнила, как ее трясут и шипят ей в ухо: «Смотри!» Но глаза ее оставались закрытыми, хотя она слышала, как человеческий крик перешел в прерывистый хрип, все более влажный и гортанный – знак ужасного конца.

Затем ее привели в себя ударом, но все увиденное Кэт запомнила только несвязными отрывками:

«Жилистые скользкие руки блестят в свете костра, покрытые ярко-красным. Одна рука пилит, другая тянет за волосы, поднимая голову с плеч гораздо дальше, чем обычно возможно».