Багдадский Вор

* * *


Так Кисмет увлекла Багдадского Вора в свой беспощадный водоворот, в то время как Зобейда, лукаво смеясь над тем, что она считала застенчивостью возлюбленного, и любя его еще сильнее благодаря этому, отправляла сообщение своему отцу, что она решилась:

«Четыре принца Азии просят моей руки. Один приехал из Индии. Он потомок многих богов его народа. Но должна ли я выбрать его по праву рождения? Второй приехал из Персии. Его богатство, словно пески в пустыне. Но должна ли я выбрать его по праву богатства? Из далекой, желтой Монголии прибыл третий. В битве за ним следуют миллионы закованных в броню всадников. Но должна ли я выбрать его по праву власти? Есть и четвертый принц. Я ничего не знаю о его богатстве, могуществе или родословной. Но я люблю его и выбираю его, как, согласно незапамятной традиции, все представители моей расы выбирали тех, кого они любили, как и ты, отец мой, многие годы назад выбрал мою мать – да парит ее душа в Раю!»

И, сидя на украшенном павлинами троне в огромном зале приемов, халиф Багдада улыбнулся, когда подумал о сообщении своей дочери.





* * *


Зал приемов выглядел как огромный квадрат. Стены, высотой в двадцать футов, были покрыты кремовой и белой эмалью, искусно смешанной со сверкающе-белым природным лаком, и перекрыты серебряной паутиной арабесок, такой же изысканной, как тончайшее кружево. Верхняя часть стен, выше широкой полосы цитат из Корана, вырезанной из черного мрамора, представляла собой вереницу, панораму фресок – воплощение, итог всей гордой истории ислама. От сотен хрустальных канделябров исходил потрясающий ослепительный свет, ловя яркое трепетание военных знамен в дальнем конце зала, где присели главы далеких племен, озаряя шелковые халаты багдадских сановников, которые, скрестив ноги, сидели на подушках слева от павлиньего трона в пурпурном, синем, желтом и красном блеске тюльпанов, вонзая золото и серебро в великолепные одеяния трех принцев – не забывая и четвертого, самозваного принца Островов, – которые стояли прямо перед повелителем Багдада.

Принц Индии высоко держал голову. Он был потомком богов, кровным двоюродным братом Вишну Создателя, Шивы Хранителя и Дурги Разрушителя. Он был уверен в своей судьбе. Зобейда будет принадлежать ему. Как может быть иначе?

Принц Персии набивал рот засахаренными фиалками. Он был богат. Ни одна женщина не может противостоять богатству. Да поможет Аллах, думал он, и эта нежная, маленькая Зобейда будет слаще, чем все леденцы, которые он проглотил за свою жизнь, и между тем отправил в рот еще одну конфету.

Принц Монголии казался непроницаемым, как золотая статуя. Он завоюет принцессу, несмотря ни на что. Если не сегодня, то завтра. Он был монголом. Он пришел с холодного, жестокого, каменистого севера. Он сильнее, чем воля местных богов, сильнее даже, чем воля Высшего Божества Гаутамы Будды.

Только принц Островов был мрачен. Стыд жег его мозг и душу, как раскаленное острие бура. Он не смотрел вверх, не обращал внимания на Птицу Зла, который стоял позади него, нашептывая ему в ухо.

Глашатай объявил:

– Единственный, Священный, Родовитый – халиф Багдада.

Халиф встал.

– Такова древняя традиция моей семьи, – сказал он. – Когда царственные женихи из дальних концов земли сватаются к дочери правителя Багдада, она может следовать велениям своего сердца. Сегодня прибыло четверо женихов. Я польщен. – Он изящно поклонился. – Моя дочь видела их с балкона. Принцесса, согласно этой древней традиции, выбрала мужчину, которого она любит. Ему она шлет свое кольцо как знак. Пусть ее кольцо будет возложено на руку избранного.

И он отдал глашатаю, который подошел к нему, узкую золотую полоску, украшенную огромными, кроваво-красными жемчужинами в форме двух соединенных сердец.

Раздался громкий стук серебряных литавр, рев длинных труб, волнение знамен, пока глашатай спускался с трона. Глашатай прошел мимо принца Индии, принца Персии, принца Монголии. Он остановился напротив принца Островов, горячо его поприветствовал и надел кольцо на палец Ахмеда.

– Выбор моей дочери и наследницы Багдада, – объявил халиф. – Слово сказано. Если кто-то против, скажите об этом сейчас. Когда лунные лучи коснутся кипариса, обручение завершится празднеством.

Раздались аплодисменты, разорвавшие тишину. Сановники, предводители далеких племен, священники и купцы, рабы и евнухи, которые набились в зал из сада, смеялись и кричали.

Все новые и новые тосты, громогласные и торжественные, звучали в зале. Но слышались и ворчливые, и горькие слова, ибо три принца жаловались и возражали, что выбор был явно несправедлив.

– Как? – вопрошали они. – Зобейда выбрала не меня, потомка богов; не меня, чьи богатства неисчислимы; не меня, за которым в битве следуют миллионы воинов? Послушай, послушай, Родовитый… – Шумно галдя, они окружили халифа, который сошел с павлиньего трона.

Но правитель Багдада улыбнулся. Он погладил свою длинную белую бороду и сказал, что выбор был окончательным.

– Друзья мои, – умолял он, – не поступайте как непослушные дети. Я гарантирую – ибо я гордый отец, – что во всей Азии нет женщины, равной Зобейде по красоте, обаянию и другим достоинствам. Но воистину, не оспаривайте указания судьбы! Не выражайте недовольство победой принца Островов! Будьте великодушны! Пойдите и утопите свои печали в звонких кубках и обильной еде!

И, пока они продолжали протестовать и ворчать, он отвел их в банкетный зал, где был приготовлен великолепный пир.

Ахмед воспользовался всеобщим волнением и восхищением, чтобы выскользнуть незамеченным в сад.

– Куда ты идешь? – спросил Птица Зла, следовавший за ним по пятам, как верный пес.

– Подальше отсюда!

– Но… принцесса Зобейда…

– Я не унижусь до обмана и лжи…

– Тьфу! – усмехнулся старик. – Кот ест тысячу цыплят, а затем идет в паломничество по святым местам! Ты же вор!

– Я знаю! И я украду все… все, включая зеленую мантию и бриллиантовую корону пророка Мухаммеда! Но я не украду сердце той, которую люблю!

Он бежал по садовой тропинке, и внезапно, минуя мраморную беседку, он услышал тихие слова, обернулся, посмотрел и увидел ее, Зобейду, которая направилась прямо к Ахмеду.

– Мой господин, – сказала она, – слуги доложили мне, что ты покинул зал и ушел в сад. Ты пришел, чтобы увидеть меня, найти меня, не так ли? Ах, я знала! И я пришла, чтобы увидеть тебя, найти тебя…

Она попыталась поцеловать юношу. Но он отвернулся. Он уронил кольцо ей в руку. Затем простыми словами он поведал ей правду:


– Я не принц. Я меньше, чем рабы, которые служат тебе, никто, жалкий изгой. Я вор.

– Вор… – повторила Лесная Вода, которая незамеченной следовала за своей госпожой и пряталась в густых деревьях.

Она сразу же вспомнила, где и когда видела Ахмеда. Итак, он был грабителем, который прошлой ночью вошел в комнату Зобейды, который угрожал ей клинком и скрылся через окно.

Она быстро побежала обратно во дворец. Она разыскала Вонг К’ая, доверенного советника, и рассказала ему все, что узнала. Вонг К’ай не терял времени. Он вошел в банкетный зал. Прошептал Чам Шенгу на ухо:

– Ахмед – вор, который прошлой ночью ограбил дворец.

Принц ответил:

– Она еще не замужем. – И встал.

Он обратился к халифу.

– О могущественный халиф, – сказал он, – воистину грязному осквернению подвергся ваш древний, благородный дом! Герб Багдадского халифа запятнан. Этот Ахмед – который зовет себя принцем Островов, которому ваша дочь пообещала руку и сердце, – не кто иной, как самозванец, обычный вор, чье королевство – это базар и рыночная площадь и чье богатство – это содержимое чужих карманов! – И, пока халиф, запинаясь, отвечал, что он в это не верит, что это невозможно, монгол продолжил: – В этом нет сомнения. Одна из рабынь принцессы узнала его. И вдобавок он сам не посмеет это отрицать.

Халиф повернулся к своим вооруженным слугам. Он трясся от ярости.

– Этот Ахмед, который называет себя принцем, найдите его! Приведите мне этого вора! – прогремел он.

Тотчас же слуги, солдаты и евнухи разошлись по дворцу и саду, а в садовой беседке Ахмед умолял Зобейду простить самонадеянность его любви во имя величия этой любви.

– Я увидел тебя прошлой ночью, – сказал он. – Я был вором, который зашел в твою комнату. И я… ох… я ничего не мог поделать. Я беру то, что хочу. Я хотел тебя, я попытался тебя взять. Жизнь без тебя… да… словно беззвездная, дождливая ночь! Я жаждал тебя! Я так жаждал тебя! Это словно шепот всех лет творения – без начала и без конца. Но… когда я держал тебя в руках… все изменилось. Зло во мне умерло. – Он заметил слезы, сверкающие в ее глазах. – Я могу вынести тысячу испытаний, вытерпеть тысячу смертей, но не твои слезы. Пожалуйста… пожалуйста… прости меня…

– Ахмед! – прервала она его. – Багдадский Вор! Я люблю тебя! Да, ты вор! Но… – Ее голос дрогнул. – Но это не уменьшает мою любовь к тебе, не меняет ее. Вот! – Она надела кольцо на его палец. – Возвращайся ко мне… в любой день! Я буду ждать тебя, пока…

– Пока…?

– Пока ты не вернешь добро, которое есть в тебе: храбрость, великолепие, честность, превосходство, порядочность! Я истинно верю тебе, дорогой.

И внезапно она замолчала, повернулась и прислушалась, так как издалека донеслись звон стали и лихорадочные крики:

– Этот арабский принц – простой вор! Найдите его! Выследите его!

– Быстро! – воскликнула она. – Прячься! Если они обнаружат тебя со мной, то будут беспощадны.

Но было слишком поздно. Солдаты уже заполонили беседку. Ахмед защищался, храбро сражаясь. Меч скакал в его руке, как разумное существо, освобожденное из драгоценных бархатных ножен, отражающее чахлые лучи умирающего солнца так, что лезвие блестело от кончика от основания, как цепь бриллиантов. Он наскакивал на них, топая ногами, с резким, гортанным арабским боевым криком, его оружие танцевало сарабанду. Но силы были неравны. Удар боевого топора по рукоятке меча лишил Ахмеда защиты. Солдаты обрушились на него, как стая гончих на оленя, и потащили к халифу.

– Правду! – вопрошал тот. – Кто ты?

– Я вор! – ответил Ахмед, и улыбка исказила его губы при воспоминании, что Зобейда любит его, несмотря на то, кем он был.

– Пес! – яростно взревел халиф и сильно ударил Ахмеда в губы. – Сын собаки с собачьим сердцем! Какое мучение придумать тебе? Ах, посмотрим, как тебе понравится песня кнута! – Он повернулся к слугам: – Высечь его! Честные жители Багдада, вот вор, который будет высечен. Пусть все воры боятся! Двадцать и четыре удара плетью за кражу моего самого ценного сокровища.

Мгновение спустя Ахмед был связан. «Вжик, вжик, вжик!» – взлетали цепы из кожи носорога, рассекая воздух с победным, мстительным звуком, извиваясь на его спине, превращая ее в ободранную, кровоточащую массу. И все равно он улыбался; все равно он думал о Зобейде, о ее словах: «Я люблю тебя! Я буду ждать тебя! Я истинно верю тебе!» Наконец халиф, увидев улыбку на его лице, разразился громким, жестоким смехом.

– Ах! – сказал он. – Мы превратим твою наглую улыбку в гримасу боли. Посмотрим, каким пыткам мы тебя подвергнем. – И, когда монгольский принц что-то прошептал ему на ухо, он снова рассмеялся. – Ты прав, Чам Шенг! – продолжил он. – Потрясающая, свежая, великолепная идея! И правда достойный монгол! – Он повернулся к рабам: – Бросьте это вора к обезьяне! Пусть его разорвут на куски. Посмотрим, сможет ли он ограбить обезьяну, или, вероятнее, горилла окажется лучшим вором – выцарапает глаза и язык нашего умного вора, разорвет его на части!

И они потащили его из зала к подземной клетке, где днем держали огромного зверя.

Земзем подслушивала. Она побежала к Зобейде и все ей рассказала. Принцесса пребывала в глубокой печали и отчаянии. Но теперь, как зачастую бывает, она вытерла слезы. Ибо, хотя она была мягкой, эмоциональной, обычной женщиной, она забывала о мечтах и обращалась к действиям, когда встречалась с серьезной опасностью. Так случилось и сегодня. Она должна спасти своего возлюбленного. Она знала, что о силе не стоит говорить и что невозможно спорить с отцом и умолять его. Оставалось одно оружие: взятка. Она сняла с шеи нить из пятидесяти бесценных, прекрасно подобранных черных жемчужин, распустила ее и отдала сверкающую темным светом горсть Земзем.

– По жемчужине каждому солдату из охраны! – сказала она. – Пусть Ахмеда безопасно проведут через секретную дверь на улицу!

Земзем поспешно убежала. Солдаты из охраны подчинились охотно и с радостью. Они сами были рабами, в их сердцах не было злобы или ненависти, они по-настоящему восхищались Багдадским Вором. Кроме того, им досталось сокровище, по бесценной жемчужине для каждого, и никакого риска попасться. Разве кто-нибудь узнает об этом? Они не скажут; принцесса не скажет; Ахмед не скажет; горилла не сможет сказать! Итак, они быстро и тайно провели Ахмеда потаенной тропой в небольшой, обнесенный стеной сад с резким запахом календулы и едкой, назойливой сладостью красного жасмина, затем по подземному ходу, который тянулся почти милю, и через хитроумный, прикрытый травой люк на пустую, безлюдную улицу. Напоследок ему пожелали:

– Да защитит тебя Аллах, о Багдадский Вор!

И там он сидел, наедине с телесной болью и болью душевной, пока солнце не умерло в медно-коричневой дымке и на западе не вырос месяц, вонзающий свои тонкие рожки в сердце мужчины, бесстрастного, спокойного, безразличного.

Там он сидел всю ночь, доколе ветер не прогнал сумерки на восток и небо не окрасилось нефритово-зеленым цветом раннего утра; доколе вместе с солнцем, поднимающимся все выше и выше, со стороны дворца не разнесся громкий рев труб и стук барабанов; вскоре после этого Птица Зла, который спасся с помощью одного из солдат, присоединился к другу и рассказал ему, что произошло.

Оказалось, что после разоблачения вора халиф пошел к дочери и потребовал:

– Выбери другого мужа! Я приказываю!

Зобейда решительно настаивала: несмотря ни на что, она любит Багдадского Вора, и наконец ее отец, потеряв терпение, сказал, что он сам выберет ей мужа из трех принцев, и ушел от нее в ужасной ярости. Затем Зобейда поняла свою беспомощность. И она повернулась к своим рабыням, Земзем и Терии, которые находились в комнате.

– Что мне делать? – спросила она.

И снова Терия, предсказательница, рассыпала горсть марокканского песка. Снова золотые песчинки постепенно сформировали силуэт, напоминающий розу.