Багдадский Вор
Часть 5 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Любовью с первого взгляда лаконично называют это древние записи.
Но, чем бы это ни было, любовью с первого взгляда или любовью со второго взгляда – он и правда посмотрел во второй раз, и глядел долго, глядел страстно, не способный оторвать глаз, – ему показалось внезапно, что они одни, она и он, одни во дворце, одни в Багдаде, одни во всем мире. Полог, который нависал над тахтой, казалось, до краев полнился каким-то подавляющим очарованием таких диких и простых вещей, как красота звезд, ветра и цветов, чем-то, чего его сердце подсознательно и напрасно жаждало всю жизнь; по сравнению с этим прежняя жизнь вора была просто серым, жалким, бесполезным сном.
Едва осознавая, что он делает и почему, Ахмед присел у края тахты. Едва осознавая, что он делает и почему, небрежно отбросив ожерелье, ради которого он преодолел так много опасностей, он поднял один из крошечных, вышитых тапочек принцессы. И прижал его к губам.
В следующий миг Зобейда слегка пошевелилась во сне. Одна тонкая белая рука соскользнула с края тахты.
Багдадский Вор улыбнулся. Подчиняясь безумному, непреодолимому импульсу, он склонился над маленькой ручкой.
Он поцеловал ее. Поцеловал ее так нежно… Впрочем, недостаточно нежно. Ибо принцесса проснулась. Она испуганно закричала и села, отбросив шелковое, подбитое покрывало в сторону. Ахмед быстро упал на пол; на его счастье, покрывало спрятало его, окутав своими тяжелыми складками, полностью скрыв от взгляда принцессы и также от взгляда рабынь, которые прибежали на крик госпожи, и евнухов, и нубийского охранника, который ворвался, сжимая изогнутые сабли в мускулистых руках и озираясь в поисках злодея.
Они осмотрели всю комнату, но ничего не нашли, а Ахмед скрючился под покрывалом, неподвижный, тяжело переводя дыхание.
– Должно быть, Рожденной Небесами это приснилось, – сказала монгольская рабыня принцессе, которая настаивала, что кто-то коснулся ее руки, и наконец ей удалось убедить Зобейду снова закрыть глаза.
Но главный евнух прошептал нубийцу, что и в самом деле, должно быть, вор проник во дворец, так как один из сундуков с драгоценностями открыт; и три евнуха, нубиец и арабская рабыня отправились на тщательные поиски в других комнатах в этой части гарема, в то время как Лесная Вода осталась, еще раз начав свою жалобную монгольскую песню:
На пагоде изысканной чистоты
Сердце мое вздыхает… вздыхает о яркой луне
Над татарскими степями…
И постепенно Зобейда снова заснула.
Лесная Вода наклонилась, чтобы поднять покрывало. Затем, внезапно, она застыла от испуга и подавила крик, который появился на ее губах, когда коричневый кулак, в котором был сжат кинжал, вынырнул из шелковых складок и низкий голос прошептал предупреждение:
– Спокойно, сестренка! Повернись! Медленно-медленно повернись!
Когда кинжал кольнул ее кожу, она повиновалась и повернулась на каблуках в другую сторону.
– А теперь медленно иди! Вон к той двери! Не поворачивайся и не смотри! Медленно! Медленно! Мой нож жаждет твоей крови!
Она была беспомощна. Повинуясь движениям колючего кинжала, она отвела Ахмеда к узкой двери, расположенной в дальней стене. С помощью маленькой диванной подушки, которую он поднял по пути, он прижал рукоять ножа к дверному косяку и быстро убрал руку так, что острие оружия слегка уперлось в голую, гладкую кожу рабыни. Она не ожидала этого фокуса и осталась неподвижной, в то время как вор медленно повернулся, чтобы сбежать. Но прежде чем уйти из комнаты, он решил, что еще раз взглянет на спящую принцессу. Ахмед поспешил к тахте. Он посмотрел на Зобейду, которая мирно спала. Он снова почувствовал, как любовь охватывает его душу, словно могучими крыльями; и он наклонился… когда внезапно:
– Hai! – Сдавленный крик предупредил его, заставил встать и повернуться. – Hai! Hai!
Снова крик. Ибо Лесная Вода раскрыла фокус с ножом. Она кричала, прося помощи. Из соседней комнаты уже донеслись торопливые шаги и гул голосов.
Багдадский Вор рассмеялся. Он поднял маленькую туфельку Зобейды. Он забыл про волшебную веревку и жемчужное ожерелье. Он побежал к окну, выпрыгнул из него, приземлился на дерево недалеко от садовой стены. Дерево изогнулось под его весом, и, используя его как катапульту, он перелетел через стену и упал на землю на улице, недалеко от того места, где его ждал Птица Зла.
– Ох! – азартно воскликнул тот позже. – Какую добычу ты принес? Жемчуг? Бриллианты? Красные-красные рубины?
– Нет, – ответил Багдадский Вор. – Я обрел куда более великое сокровище! Намного более ценное, чем все драгоценности в мире!
– Сокровище – где оно? Покажи его мне!
– Не могу!
– Почему? Где оно?
– Оно здесь! – ответил Багдадский Вор, высоко поднимая маленькую туфельку. – Оно здесь! – продолжил он, касаясь своего лба. – Оно здесь! – заволновался он, приложив руку к сердцу.
И, не желая говорить больше, Ахмед ушел прочь в фантастическую, пурпурную ночь; Птица Зла последовал за ним, озадаченный, ошеломленный, размышляющий, пытающийся понять загадочные слова вора.
– Оно здесь! – вторил он. – И здесь? И здесь? Но… где… где… где… во имя Вельзевула, отца лжи и блох?
Они пришли к заброшенному колодцу.
– Где… где? Скажи мне – где оно?
Ахмед не ответил. Он лежал на своей койке, он не мог заснуть, он смотрел в темноту, тихий, размышляющий, угрюмый. Мелодия восточной ночи умирала с рассветом. И утром, тихий, размышляющий, угрюмый, он лежал на уступе рядом с фонтаном на площади Одноглазого Еврея, едва замечая праздничные толпы, которые заполнили улицы Золотого Багдада, чтобы приветствовать трех великих принцев, которые прибывали сегодня в качестве претендентов на руку Зобейды.
Тогда Птица Зла, увидев своего друга мечтающим и равнодушным к добыче, которую он мог получить с помощью своих ловких пальцев, внезапно открыл все ответы.
– Оно здесь – и здесь, здесь – и здесь! – рассмеялся он. Он обратился к Ахмеду: – Скажи мне, ты влюбился?
– Да! – подтвердил Ахмед. – Безнадежно!
– Безнадежно?
– Да!
– Почему? Кто она? Это Айша, дочь богатого производителя седел? Или Фатима, первенец сирийского ювелира? Или она, вероятно… Wah! – Птица Зла прервался. – Просто скажи мне ее имя. Я сам буду сватом. Я знаю толк в этих вещах. Итак, кто она?
– Это Зобейда, дочка халифа! Аллах… – вздохнул Ахмед. – Она недоступна, как воздушные цветы!
– Она редкая драгоценность, моя любимая птичка. Она за пределами твоей досягаемости, принц воров. Но нет в мире ничего недоступного, – сказал старик, который нежно любил юношу в глубине своего сурового старого сердца.
– Нельзя поймать райский ветер голыми руками! Нельзя ловить луну, отраженную в воде!
– А почему нет? Она принцесса, так? И что? Однажды принцессу украли из дворца из-под самого носа ее отца, великого халифа Гаруна эль-Рашида.
– Как это сделали? – спросил Ахмед.
– Они пробрались во дворец и с помощью едва различимого египетского средства усыпили ее и похитили. Съешь лекарство. Выпей его. Или просто вдохни. Оно усыпит тебя – сделает беззащитным. Я достану для тебя это лекарство. Сегодня. Сейчас. Потом мы проникнем во дворец…
– Проникнем во дворец? Как? – спросил Багдадский Вор.
– Ahee! – засмеялся Птица Зла. – Почему любовь делает своих жертв такими беспомощными, такими глупыми, абсолютно глупыми?! – Он замолчал, так как услышал громкий звон и стук серебряных литавр и бычий рев длинных труб. – Послушай литавры, – продолжил он. – Глашатаи возвещают о прибытии царственных женихов к городским воротам. Сегодня день рождения нашей принцессы, и царственные женихи съехались со всего Востока, чтобы добиться ее руки. Пойдем! Нам нельзя терять времени. – Он взял Ахмеда за руку, и они побежали через площадь. – Я пойду и достану снадобье. Тем временем ты пойдешь на базар Персидских Ткачей и проверишь: может, твои руки не так мечтательны и бесполезны, как голова? На этом базаре сонных купцов твои ловкие пальцы могут обеспечить нас царственным одеянием. Ибо нам нужно дорогое одеяние. Вышитые плащи! Роскошные туфли с золотыми нитями! Великолепные тюрбаны! Несколько красивых украшений! Прекрасное оружие! И – пока я не забыл – сходи в караван-сарай татарских торговцев! Достань нам коня и осла…
– Зачем… зачем? – вопрошал Ахмед.
– Чтобы достичь невозможного! Воздушных цветов, веревок из черепашьего волоса, рогов на голове кошки… и руки принцессы Зобейды! Торопись, торопись! И жди меня через час у Ворот Львов!
Они убежали, пока – бух! бух! бу-у-ух! – стучали вдалеке литавры, пока принцы Азии проезжали по многолюдным улицам Багдада; Зобейда наблюдала за ними из своего зарешеченного окна.
* * *
Ранним утром, когда Лесная Вода выскочила из комнаты, преследуя некую тайную и давно обдуманную цель, Зобейда позвала Земзем, свою верную арабскую рабыню.
– Земзем! – сказала принцесса. – Я боюсь будущего. Аллах! Аллах! Что мне готовит будущее?
– Спросите Терию, бедуинскую предсказательницу, – предложила Земзем. – Она прочитает историю вашей судьбы по движущимся пескам.
Они послали за Терией, которая пришла, присела на балконе принцессы, высыпала горсть песка из Мекки на фарфоровый поднос, и к этому времени Лесная Вода вернулась со своей таинственной прогулки и стала напряженно наблюдать за происходящим – дула на него, пока медленно, постепенно золотые песчинки не приняли форму розы.
– Рожденная Небесами! – сказала предсказательница. – Знаки ясны. Они означают: ты выйдешь замуж за того жениха, который первым прикоснется к розовому дереву в твоем саду – огромному, пунцовому розовому дереву прямо под твоим окном, – его Аллах Всемогущий назначил твоим мужем!
Теперь, когда ворота открылись, чтобы впустить трех принцев, глаза Зобейды с тревогой устремились к розовому дереву – розовому дереву, которое определит ее судьбу, розовому дереву, росшему прямо на тропинке, по которой должны пройти ее женихи по пути от внешних ворот к широкой входной двери дворца.
Раздалось громкое мычание и рев, когда огромный белый слон прошел сквозь ворота, неся на спине сидящего в золотом паланкине высокого мужчину, одетого в великолепный костюм из серебряной ткани; на руках его были драгоценные браслеты, мерцающие ожерелья из жемчуга и лунных камней свисали до его поясного платка, обнаженный, прямой шестифунтовый клинок покоился на его коленях. Впереди и позади него следовали конные слуги, все потрясающе одетые, с бородами, окрашенными в красный цвет хной или в синий цвет краской индиго, завитыми и разделенными надвое у коричневых щек так, что напоминали бараньи рога.
Глашатай халифа повернулся к багдадским сановникам, офицерам и священникам в зеленых тюрбанах, предводителям племен, и министрам королевского двора, и богатым, толстым купцам, которые заполнили сад.
– Принц всея Индии! – объявил он чистым, звенящим голосом, взмахивая посохом с алмазным наконечником. – Правитель Юга! Потомок множества индостанских богов! Победитель своих врагов! Двоюродный брат Вишну, Шивы и Брама! Он, чей дворец, как говорят, светится малиновым блеском сотен тысяч рубинов!
– Ох, – прошептала Земзем в ухо Зобейды. – Он богат, могущественен и славен!
– В самом деле! – Зобейда посмотрела через мраморный экран, который закрывал окно. Она внимательно рассматривала лицо принца. Она поморщилась. – Нет, нет! – продолжила она. – Он мне не нравится, несмотря на все его рубины! Он смотрит сердито. Он кажется надменным… и холодным… и строгим… и неприступным! – Она подняла сложенные руки. – О Аллах! – пылко взмолилась она. – Аллах, сделай так, чтобы он не трогал розовое дерево!
И Аллах услышал ее молитву. Внезапно слон вильнул и повернул в другую сторону. Зобейда счастливо рассмеялась, затем посмотрела на ворота, когда глашатай объявил о появлении принца Персии, окруженного конными худыми, закованными в броню воинами, в то время как сам правитель роскошно полулежал в шелковом паланкине между двумя лохматыми двугорбыми верблюдами, время от времени опуская свою пухлую, унизанную кольцами руку в драгоценную шкатулку за розовыми и розово-красными леденцами.
– Он не тронет розовое дерево, – с облегчением выдохнула принцесса.
– Халиф Мансур Насир-уд-дин Надир хан Кули хан дуранийский, принц и король Персии. Принц Персии, чьи отцы сражались у Фейхоо пятьсот лет назад, – кричал глашатай, – шах Хорассии и Азербайджана, хан Кизилбаши и…
– Ах! Земзем! Посмотри на него! – воскликнула Зобейд, пока глашатай продолжал перечислять грандиозные титулы. – Разве он не похож на свинью… с его толстыми, розовыми щеками… толстым, розовым носом-кнопочкой… его коротким, круглым телом? А его маленькие усики! Это же в точности вьющийся свиной хвостик…
То было нелестное, но правдивое описание. Ибо, несмотря на своих жестоких предков, этот принц Персии променял их удаль на удовольствия пиршественного стола и проявлял доблесть, управляясь со сталью, только разрезая сочные бараньи суставы; его не интересовали головы врагов; древние арабские хроники рассказывают, что требовалось трое сильных мужчин, чтобы поднять его на трон, и семь ярдов ткани, чтобы сделать платок для его огромного живота.
«Его ужин, – говорилось в древней хронике, – состоял из гуся, фаршированного уткой, фаршированной курицей, курицей с перепелом, перепелом с голубем, голубем с жаворонком и жаворонком с устрицей. Его жажда была достойна шотландских варваров, о которых наши путешественники слагали фантастические сказки. Он выглядел, по мнению обычного наблюдателя, как огромный воздушный шар, наполненный семьдесят раз по семьдесят фунтов жиром и колыхающейся плотью…»
Заявление, с которым Зобейда согласилась.
– Воздушный шар! – воскликнула она. – Ах… он толстый и крупный, как будто питался салом! Ах… Аллах… сделай так, чтобы это гора жира не тронула мое розовое дерево!
Но опасность этого была невелика. Даже если бы принц этого пожелал, даже если бы он знал о пророчестве предсказательницы, его огромный вес не позволил бы ему нагнуться с паланкина и дотронуться до ароматного розового дерева.
– Слава Единому Аллаху! Он не коснулся розового дерева, – воскликнула Зобейда, пока без ее ведома Лесная Вода, в проницательный разум которой проникла некая идея, выскользнула из комнаты по тайной лестнице в сад, где через несколько минут, пряча лицо под вуалью, смешалась со свитой Чам Шенга, монгольского принца, который как раз в это время въезжал на территорию дворца с помпой и церемониями.
Но, чем бы это ни было, любовью с первого взгляда или любовью со второго взгляда – он и правда посмотрел во второй раз, и глядел долго, глядел страстно, не способный оторвать глаз, – ему показалось внезапно, что они одни, она и он, одни во дворце, одни в Багдаде, одни во всем мире. Полог, который нависал над тахтой, казалось, до краев полнился каким-то подавляющим очарованием таких диких и простых вещей, как красота звезд, ветра и цветов, чем-то, чего его сердце подсознательно и напрасно жаждало всю жизнь; по сравнению с этим прежняя жизнь вора была просто серым, жалким, бесполезным сном.
Едва осознавая, что он делает и почему, Ахмед присел у края тахты. Едва осознавая, что он делает и почему, небрежно отбросив ожерелье, ради которого он преодолел так много опасностей, он поднял один из крошечных, вышитых тапочек принцессы. И прижал его к губам.
В следующий миг Зобейда слегка пошевелилась во сне. Одна тонкая белая рука соскользнула с края тахты.
Багдадский Вор улыбнулся. Подчиняясь безумному, непреодолимому импульсу, он склонился над маленькой ручкой.
Он поцеловал ее. Поцеловал ее так нежно… Впрочем, недостаточно нежно. Ибо принцесса проснулась. Она испуганно закричала и села, отбросив шелковое, подбитое покрывало в сторону. Ахмед быстро упал на пол; на его счастье, покрывало спрятало его, окутав своими тяжелыми складками, полностью скрыв от взгляда принцессы и также от взгляда рабынь, которые прибежали на крик госпожи, и евнухов, и нубийского охранника, который ворвался, сжимая изогнутые сабли в мускулистых руках и озираясь в поисках злодея.
Они осмотрели всю комнату, но ничего не нашли, а Ахмед скрючился под покрывалом, неподвижный, тяжело переводя дыхание.
– Должно быть, Рожденной Небесами это приснилось, – сказала монгольская рабыня принцессе, которая настаивала, что кто-то коснулся ее руки, и наконец ей удалось убедить Зобейду снова закрыть глаза.
Но главный евнух прошептал нубийцу, что и в самом деле, должно быть, вор проник во дворец, так как один из сундуков с драгоценностями открыт; и три евнуха, нубиец и арабская рабыня отправились на тщательные поиски в других комнатах в этой части гарема, в то время как Лесная Вода осталась, еще раз начав свою жалобную монгольскую песню:
На пагоде изысканной чистоты
Сердце мое вздыхает… вздыхает о яркой луне
Над татарскими степями…
И постепенно Зобейда снова заснула.
Лесная Вода наклонилась, чтобы поднять покрывало. Затем, внезапно, она застыла от испуга и подавила крик, который появился на ее губах, когда коричневый кулак, в котором был сжат кинжал, вынырнул из шелковых складок и низкий голос прошептал предупреждение:
– Спокойно, сестренка! Повернись! Медленно-медленно повернись!
Когда кинжал кольнул ее кожу, она повиновалась и повернулась на каблуках в другую сторону.
– А теперь медленно иди! Вон к той двери! Не поворачивайся и не смотри! Медленно! Медленно! Мой нож жаждет твоей крови!
Она была беспомощна. Повинуясь движениям колючего кинжала, она отвела Ахмеда к узкой двери, расположенной в дальней стене. С помощью маленькой диванной подушки, которую он поднял по пути, он прижал рукоять ножа к дверному косяку и быстро убрал руку так, что острие оружия слегка уперлось в голую, гладкую кожу рабыни. Она не ожидала этого фокуса и осталась неподвижной, в то время как вор медленно повернулся, чтобы сбежать. Но прежде чем уйти из комнаты, он решил, что еще раз взглянет на спящую принцессу. Ахмед поспешил к тахте. Он посмотрел на Зобейду, которая мирно спала. Он снова почувствовал, как любовь охватывает его душу, словно могучими крыльями; и он наклонился… когда внезапно:
– Hai! – Сдавленный крик предупредил его, заставил встать и повернуться. – Hai! Hai!
Снова крик. Ибо Лесная Вода раскрыла фокус с ножом. Она кричала, прося помощи. Из соседней комнаты уже донеслись торопливые шаги и гул голосов.
Багдадский Вор рассмеялся. Он поднял маленькую туфельку Зобейды. Он забыл про волшебную веревку и жемчужное ожерелье. Он побежал к окну, выпрыгнул из него, приземлился на дерево недалеко от садовой стены. Дерево изогнулось под его весом, и, используя его как катапульту, он перелетел через стену и упал на землю на улице, недалеко от того места, где его ждал Птица Зла.
– Ох! – азартно воскликнул тот позже. – Какую добычу ты принес? Жемчуг? Бриллианты? Красные-красные рубины?
– Нет, – ответил Багдадский Вор. – Я обрел куда более великое сокровище! Намного более ценное, чем все драгоценности в мире!
– Сокровище – где оно? Покажи его мне!
– Не могу!
– Почему? Где оно?
– Оно здесь! – ответил Багдадский Вор, высоко поднимая маленькую туфельку. – Оно здесь! – продолжил он, касаясь своего лба. – Оно здесь! – заволновался он, приложив руку к сердцу.
И, не желая говорить больше, Ахмед ушел прочь в фантастическую, пурпурную ночь; Птица Зла последовал за ним, озадаченный, ошеломленный, размышляющий, пытающийся понять загадочные слова вора.
– Оно здесь! – вторил он. – И здесь? И здесь? Но… где… где… где… во имя Вельзевула, отца лжи и блох?
Они пришли к заброшенному колодцу.
– Где… где? Скажи мне – где оно?
Ахмед не ответил. Он лежал на своей койке, он не мог заснуть, он смотрел в темноту, тихий, размышляющий, угрюмый. Мелодия восточной ночи умирала с рассветом. И утром, тихий, размышляющий, угрюмый, он лежал на уступе рядом с фонтаном на площади Одноглазого Еврея, едва замечая праздничные толпы, которые заполнили улицы Золотого Багдада, чтобы приветствовать трех великих принцев, которые прибывали сегодня в качестве претендентов на руку Зобейды.
Тогда Птица Зла, увидев своего друга мечтающим и равнодушным к добыче, которую он мог получить с помощью своих ловких пальцев, внезапно открыл все ответы.
– Оно здесь – и здесь, здесь – и здесь! – рассмеялся он. Он обратился к Ахмеду: – Скажи мне, ты влюбился?
– Да! – подтвердил Ахмед. – Безнадежно!
– Безнадежно?
– Да!
– Почему? Кто она? Это Айша, дочь богатого производителя седел? Или Фатима, первенец сирийского ювелира? Или она, вероятно… Wah! – Птица Зла прервался. – Просто скажи мне ее имя. Я сам буду сватом. Я знаю толк в этих вещах. Итак, кто она?
– Это Зобейда, дочка халифа! Аллах… – вздохнул Ахмед. – Она недоступна, как воздушные цветы!
– Она редкая драгоценность, моя любимая птичка. Она за пределами твоей досягаемости, принц воров. Но нет в мире ничего недоступного, – сказал старик, который нежно любил юношу в глубине своего сурового старого сердца.
– Нельзя поймать райский ветер голыми руками! Нельзя ловить луну, отраженную в воде!
– А почему нет? Она принцесса, так? И что? Однажды принцессу украли из дворца из-под самого носа ее отца, великого халифа Гаруна эль-Рашида.
– Как это сделали? – спросил Ахмед.
– Они пробрались во дворец и с помощью едва различимого египетского средства усыпили ее и похитили. Съешь лекарство. Выпей его. Или просто вдохни. Оно усыпит тебя – сделает беззащитным. Я достану для тебя это лекарство. Сегодня. Сейчас. Потом мы проникнем во дворец…
– Проникнем во дворец? Как? – спросил Багдадский Вор.
– Ahee! – засмеялся Птица Зла. – Почему любовь делает своих жертв такими беспомощными, такими глупыми, абсолютно глупыми?! – Он замолчал, так как услышал громкий звон и стук серебряных литавр и бычий рев длинных труб. – Послушай литавры, – продолжил он. – Глашатаи возвещают о прибытии царственных женихов к городским воротам. Сегодня день рождения нашей принцессы, и царственные женихи съехались со всего Востока, чтобы добиться ее руки. Пойдем! Нам нельзя терять времени. – Он взял Ахмеда за руку, и они побежали через площадь. – Я пойду и достану снадобье. Тем временем ты пойдешь на базар Персидских Ткачей и проверишь: может, твои руки не так мечтательны и бесполезны, как голова? На этом базаре сонных купцов твои ловкие пальцы могут обеспечить нас царственным одеянием. Ибо нам нужно дорогое одеяние. Вышитые плащи! Роскошные туфли с золотыми нитями! Великолепные тюрбаны! Несколько красивых украшений! Прекрасное оружие! И – пока я не забыл – сходи в караван-сарай татарских торговцев! Достань нам коня и осла…
– Зачем… зачем? – вопрошал Ахмед.
– Чтобы достичь невозможного! Воздушных цветов, веревок из черепашьего волоса, рогов на голове кошки… и руки принцессы Зобейды! Торопись, торопись! И жди меня через час у Ворот Львов!
Они убежали, пока – бух! бух! бу-у-ух! – стучали вдалеке литавры, пока принцы Азии проезжали по многолюдным улицам Багдада; Зобейда наблюдала за ними из своего зарешеченного окна.
* * *
Ранним утром, когда Лесная Вода выскочила из комнаты, преследуя некую тайную и давно обдуманную цель, Зобейда позвала Земзем, свою верную арабскую рабыню.
– Земзем! – сказала принцесса. – Я боюсь будущего. Аллах! Аллах! Что мне готовит будущее?
– Спросите Терию, бедуинскую предсказательницу, – предложила Земзем. – Она прочитает историю вашей судьбы по движущимся пескам.
Они послали за Терией, которая пришла, присела на балконе принцессы, высыпала горсть песка из Мекки на фарфоровый поднос, и к этому времени Лесная Вода вернулась со своей таинственной прогулки и стала напряженно наблюдать за происходящим – дула на него, пока медленно, постепенно золотые песчинки не приняли форму розы.
– Рожденная Небесами! – сказала предсказательница. – Знаки ясны. Они означают: ты выйдешь замуж за того жениха, который первым прикоснется к розовому дереву в твоем саду – огромному, пунцовому розовому дереву прямо под твоим окном, – его Аллах Всемогущий назначил твоим мужем!
Теперь, когда ворота открылись, чтобы впустить трех принцев, глаза Зобейды с тревогой устремились к розовому дереву – розовому дереву, которое определит ее судьбу, розовому дереву, росшему прямо на тропинке, по которой должны пройти ее женихи по пути от внешних ворот к широкой входной двери дворца.
Раздалось громкое мычание и рев, когда огромный белый слон прошел сквозь ворота, неся на спине сидящего в золотом паланкине высокого мужчину, одетого в великолепный костюм из серебряной ткани; на руках его были драгоценные браслеты, мерцающие ожерелья из жемчуга и лунных камней свисали до его поясного платка, обнаженный, прямой шестифунтовый клинок покоился на его коленях. Впереди и позади него следовали конные слуги, все потрясающе одетые, с бородами, окрашенными в красный цвет хной или в синий цвет краской индиго, завитыми и разделенными надвое у коричневых щек так, что напоминали бараньи рога.
Глашатай халифа повернулся к багдадским сановникам, офицерам и священникам в зеленых тюрбанах, предводителям племен, и министрам королевского двора, и богатым, толстым купцам, которые заполнили сад.
– Принц всея Индии! – объявил он чистым, звенящим голосом, взмахивая посохом с алмазным наконечником. – Правитель Юга! Потомок множества индостанских богов! Победитель своих врагов! Двоюродный брат Вишну, Шивы и Брама! Он, чей дворец, как говорят, светится малиновым блеском сотен тысяч рубинов!
– Ох, – прошептала Земзем в ухо Зобейды. – Он богат, могущественен и славен!
– В самом деле! – Зобейда посмотрела через мраморный экран, который закрывал окно. Она внимательно рассматривала лицо принца. Она поморщилась. – Нет, нет! – продолжила она. – Он мне не нравится, несмотря на все его рубины! Он смотрит сердито. Он кажется надменным… и холодным… и строгим… и неприступным! – Она подняла сложенные руки. – О Аллах! – пылко взмолилась она. – Аллах, сделай так, чтобы он не трогал розовое дерево!
И Аллах услышал ее молитву. Внезапно слон вильнул и повернул в другую сторону. Зобейда счастливо рассмеялась, затем посмотрела на ворота, когда глашатай объявил о появлении принца Персии, окруженного конными худыми, закованными в броню воинами, в то время как сам правитель роскошно полулежал в шелковом паланкине между двумя лохматыми двугорбыми верблюдами, время от времени опуская свою пухлую, унизанную кольцами руку в драгоценную шкатулку за розовыми и розово-красными леденцами.
– Он не тронет розовое дерево, – с облегчением выдохнула принцесса.
– Халиф Мансур Насир-уд-дин Надир хан Кули хан дуранийский, принц и король Персии. Принц Персии, чьи отцы сражались у Фейхоо пятьсот лет назад, – кричал глашатай, – шах Хорассии и Азербайджана, хан Кизилбаши и…
– Ах! Земзем! Посмотри на него! – воскликнула Зобейд, пока глашатай продолжал перечислять грандиозные титулы. – Разве он не похож на свинью… с его толстыми, розовыми щеками… толстым, розовым носом-кнопочкой… его коротким, круглым телом? А его маленькие усики! Это же в точности вьющийся свиной хвостик…
То было нелестное, но правдивое описание. Ибо, несмотря на своих жестоких предков, этот принц Персии променял их удаль на удовольствия пиршественного стола и проявлял доблесть, управляясь со сталью, только разрезая сочные бараньи суставы; его не интересовали головы врагов; древние арабские хроники рассказывают, что требовалось трое сильных мужчин, чтобы поднять его на трон, и семь ярдов ткани, чтобы сделать платок для его огромного живота.
«Его ужин, – говорилось в древней хронике, – состоял из гуся, фаршированного уткой, фаршированной курицей, курицей с перепелом, перепелом с голубем, голубем с жаворонком и жаворонком с устрицей. Его жажда была достойна шотландских варваров, о которых наши путешественники слагали фантастические сказки. Он выглядел, по мнению обычного наблюдателя, как огромный воздушный шар, наполненный семьдесят раз по семьдесят фунтов жиром и колыхающейся плотью…»
Заявление, с которым Зобейда согласилась.
– Воздушный шар! – воскликнула она. – Ах… он толстый и крупный, как будто питался салом! Ах… Аллах… сделай так, чтобы это гора жира не тронула мое розовое дерево!
Но опасность этого была невелика. Даже если бы принц этого пожелал, даже если бы он знал о пророчестве предсказательницы, его огромный вес не позволил бы ему нагнуться с паланкина и дотронуться до ароматного розового дерева.
– Слава Единому Аллаху! Он не коснулся розового дерева, – воскликнула Зобейда, пока без ее ведома Лесная Вода, в проницательный разум которой проникла некая идея, выскользнула из комнаты по тайной лестнице в сад, где через несколько минут, пряча лицо под вуалью, смешалась со свитой Чам Шенга, монгольского принца, который как раз в это время въезжал на территорию дворца с помпой и церемониями.