Аутодафе

Зал был небольшой, чистый, с очагом, пятью длинными столами, за которыми сидело человек тридцать. Они делали то же самое, что и во всех других тавернах мира: ели, пили, резались в кости и говорили. Все, кто находился здесь, сделали вид, что в упор не замечают нас, и продолжали заниматься своими делами. Лишь хозяин, седоватый прощелыга в жилете на голое, размалеванное неаккуратными татуировками тело, смотрел на нас с вызовом и недовольно.

— Сплошные жулики и душегубы, — сказал я, рассматривая публику. — Даже удивительно, почему половина из них еще не на рудниках.

— Так ловить не за что, — громыхнул Ланцо ди Трабиа, держа руку под плащом, где он прятал стилет. — Те, кто уж очень досаждал городу, давно кормят воронов и червей.

Один стол стоял особняком от других — сплошь плечистые мордовороты и грудастые красотки, к которым так неравнодушен Проповедник. Сутулый старик с жидкой бородой и загорелым лицом совершенно не вписывался в эту компанию, но по тому, как к нему относились окружающие, было понятно — он здесь главный.

— Пойдем поговорим, — предложил мне ди Трабиа.

Когда мы подошли, двое мордоворотов опустили руки под стол, к сапогам, где, должно быть, они прятали ножи, но старику хватило одного движения бровью, чтобы они вновь взялись за стаканы.

Ди Трабиа небрежно бросил на стол флорин. Люди здесь собрались опытные и бывалые, так что звон тяжелой, золотой монеты распознали сразу. Разговоры смолкли, словно по волшебству, все взгляды обратились на нас.

Кавальери неспешно осмотрел зал, поднял в воздух тяжеленный кошелек, потряс им, чтобы все услышали звон монет.

— Мы все люди занятые, так что сразу перехожу к делу. Здесь двадцать пять флоринов. Я с превеликой радостью заплачу их тому, кто расскажет мне о той шельме, что украла сегодня у стража кинжал.

— С чего вы, мессэре, решили, что мы знаем что-то об этом? — спросил хозяин, поймав взгляд старика. — Здесь собираются работяги, мы не занимаемся грабежом.

— Мессэре живет не первый день, любезный. Не будем терять время на то, чтобы убедить друг друга в том, что и так всем известно. Двадцать пять золотых, целое состояние. Всего лишь за пару слов.

— Здесь нет крыс, мессэре, — негромко ответили с дальнего стола. — Шли бы вы своей дорогой и не мешали добрым людям проводить вечер. Попытайте счастья в другом месте.

— Мы не сумасшедшие, — сказал старик, который был здесь главным. — Никто не станет связываться с кинжалами стражей. Всему миру известно, что клинок, взятый у них, ведет к проклятию. Возможно, среди нас и попадаются отчаянные люди, но ненормальных нет.

В его словах была доля истины. Часто случалось так, что человеку, завладевшему клинком, не везло, вплоть до смерти. И Братство само распространяло слухи и разжигало суеверия, которые столь сильно прижились среди людей, что порой с мертвого стража забирали все вплоть до сапог, но клинок с драгоценным сапфиром не трогали.

— А по мне, вы настоящие сумасшедшие, — вклинился я в беседу. — Братство, Орден, власти города, клирики и много кто еще будут искать украденное. Все они придут к вам, как пришли мы. И испорчен будет не один ваш вечер, а очень много вечеров.

— Мы ничего не знаем, мессэре, — терпеливо, словно говорил с неразумными детьми, произнес старик. — И они уйдут так же, как и вы, ничего не добившись и ничего не узнав.

— Эти люди сидели вон за тем столом, их было четверо. Они ушли десять минут назад, воспользовавшись черным ходом, через кухню, — повторил я слова Милы.

— Быть может, тут кто-то и был, но видели мы их впервые. Они пришли и ушли. Мы не можем вам помочь.

Ди Трабиа тронул меня за рукав и показал, что нам лучше уйти. Мы так и сделали, провожаемые усмешками и легким шепотком.



— Почему вы так быстро сдались? — ворчал Шуко.

Мы вновь торчали в вонючей подворотне, ожидая чуда.

— Потому что герцог дал мне двадцать пять флоринов. Это намного больше, чем тридцать серебряных монет. А среди тех, кто сидит в траттории, полно людей, продающих собственную мать за меньшие деньги. — Кажется, ди Трабиа ничто не могло смутить. — А вот и наш осведомитель…

Прошло двадцать минут с тех пор, как мы ушли из «Королей», и человек, выскользнувший из траттории, теперь неуверенно озирался по сторонам, пытаясь разглядеть нас в густом мраке. Цыган тихо свистнул, привлекая его внимание, и мужчина, продолжая озираться, приблизился к подворотне.

До этого он видел лишь двоих, так что наша четверка стала для него неприятным сюрпризом.

— Не нервничай, — Шуко перекрыл ему путь к отступлению. — Никому ты не нужен. Нас интересует только кинжал. Знаешь, где он?

— Знаю.

Ди Трабиа уронил кошелек с монетами в руку стукача.

— Улица Белых камней, дом, украшенный знаком циркуля, там, где аптека. Квартира под крышей.

— Что еще можешь сказать?

— Они не из наших, года полтора прибились, платят «Королям», чтобы их пускали. Ну ладно. Я пойду.

— Не так быстро, — Шуко не собирался отступать в сторону и открывать ему дорогу. — Сперва покажешь нам их логово.

— Мы так не договаривались, мессэре! — Его рука дернулась к оружию, но Натан перехватил ее, сжав так, что тот зашипел от боли.

— Доверять тебе мы тоже не договаривались. Сможешь уйти с деньгами, как только твои слова подтвердятся, — «успокоил» я его, одновременно освобождая от стилета, найденного за поясом, — Мила, Проповедник, ваша помощь нам может понадобиться.

Этот хмырь не обманул. В доме, на котором было изображение циркуля, на четвертом этаже горел свет. Мила довольно быстро проверила, кому не спится, и вернулась донельзя довольная:

— Это они!

— Свободен. — Шуко подтолкнул нашего сопровождающего в спину.


Он не заставил себя долго просить и скрылся во мраке, испугав роющихся в мусоре крыс.

— Их, как и тогда, четверо. Один спит, трое собираются накачаться вином.

— Я не стану ждать, пока они напьются и не смогут отвечать. — Натан пошел первым.

Лестница, ведущая на верхние этажи, старая и уставленная цветочными горшками с давно высохшими растениями, скрипела под ногами как проклятая. Впрочем, никого из живущих здесь такие вещи не смущали. Право, мы вели себя тихо по сравнению с тем, что порой случается в этом районе. Ни воплей, ни хрипов, ни богохульств, ни криков о помощи.

Мила, несмотря на то, что была светлой душой, нашла в себе силы и вместе с Проповедником, пускай и с величайшим трудом, отодвинула щеколду на двери, открывая нам дорогу. Натан ворвался в квартиру первым, с уже обнаженной шпагой, и ударил ногой в грудь ближайшего из сидящих мужчин. Его сосед выхватил кинжал и тут же упал, воя и зажимая хлещущий кровью обрубок, когда фальчион Шуко отсек ему запястье. Ди Трабиа приставил острие шпаги к шее третьего. Четвертый, спавший на соломенном матрасе в углу комнаты, поднял руки.

— Кто-нибудь перевяжет его? — Я указал на раненого.

Шуко одним резким движением перерезал тому горло своей бритвой:

— Все равно бинтов нет.

Этот поступок цыгана не слишком напугал остальных, смотрели они на нас волками, и, когда Натаниэль отвлекся, тот, что сидел на матрасе, метнул в него нож. Бросок был так себе, я отбил его палашом, а ньюгортец, рассвирепев, взял человека за шкирку и от души впечатал в стенку:

— Где мой кинжал, каналья?! Где клинок?!

— Пошел ты! — огрызнулся тот.

Натан оскалился, злой на них и на весь мир, легко подтащил человека к окну и бросил вниз, в последний момент схватив за ногу.

Тот взвыл, а затем разразился ругательствами. Ди Трабиа и Шуко присматривали за другими пленниками, а я, сев на подоконник, глянул вниз, на черную мостовую узкого дворика.

Там, скучая, шаталось Пугало, то и дело с любопытством поглядывая на нас.

— Скажи моему другу, где кинжал, который вы украли сегодня днем, и тебе больше не придется пребывать в столь неудобном положении, — предложил я человеку.

— Идите в ад! — огрызнулся тот. — Вы, дети шлюхи, как только я…

Он не закончил, так как с воплем упал вниз. Удар получился смачный, кровь из разбитой головы хлестанула во все стороны, и Натаниэль, задумчиво посмотрев на сапог, оставшийся в его руке, выбросил тот вниз, к трупу.

— Святые мученики! — Проповедник перегнулся через подоконник. — Какой ужас! У него от головы ничего не осталось!

Пугало возле тела подняло вверх большой палец. Ему чертовски нравилось, как проходит эта ночь.

Натан уже подскочил к следующему головорезу, прекратил его сопротивление ударом кулака в живот и потащил к окну.

— Клянусь Богом, ты либо скажешь, где мой кинжал, либо научишься летать, либо сдохнешь, — сказал он, теперь для надежности держа того за пояс.

Человек орал, звал на помощь, но никто не зажег свет в окнах соседних домов. Право, не происходило ничего экстраординарного, чтобы ради этого вставать с постели, не говоря уже о том, чтобы звать городскую стражу.

— Кинжал! Говори или не соберешь костей!

Пугало, бродящее внизу, очень надеялось, что человек продолжит упорствовать и окажется на брусчатке, как и его товарищ.

— Говори! Потому что кроме тебя есть еще один, и мне нет резона оставлять жизнь двоим после того, как вы убили друга герцога!

— Не знаю! Ничего не знаю!

— Мы продали кинжал, мессэре! — неожиданно сказал тот, кому грозила шпага Ланцо ди Трабиа.

Натан разжал пальцы. Вопль. Глухой удар. Радостный взмах Пугала. Оно требовало скинуть еще кого-нибудь, чтобы веселье продолжилось.

— Чудесно, парень. — Натан подошел к последнему из них. — Ты явно умнее своих товарищей. Кому вы продали его?

— Я не знаю. Эй! Стой! Постойте! — заорал он, когда ньюгортец под усмешку Шуко сгреб его за шкирку, намереваясь оттащить к окну. — Я, правда, не знаю! Нам предложили работу прошлым утром! Господин был в маске! Но он из благородных, жизнью клянусь!

— Клятвы ворья и убийц ничего не стоят! Кто вас свел?!

— Никто! Он сам нас нашел. Мы работали с ним еще три года назад, щедро платил.

— Сколько?!

— Пятьдесят флоринов!

— Целое состояние для таких мерзавцев, как вы, — пробормотал Шуко.

— Когда отдали кинжал?

— Час назад. В «Королях».

— Мила, Проповедник, вы видели кого-нибудь с ними в таверне?