Атомный ангел

– Сэра Айзека Квойта, – ответил Уордл. – Но на Красной площади он не был, и слышали мы не его голос. Вы, разумеется, знакомы с понятием дубляжа в кинематографе: фильм снимается на одном языке, а на звуковую дорожку записываются диалоги на другом языке, причем речь по возможности синхронизируется с движениями губ у людей на экране.

– Да. Предпочитаю субтитры. Продолжайте.

– Для видеозаписей сейчас доступны намного более сложные и утонченные техники дубляжа, чем для целлулоидных пленок. Электронный дубляж практически невозможно различить невооруженным глазом и ухом – только с помощью голосовых образцов.

– Странно для меня вот что, – добавил Коулмен. – Очень наивно со стороны русских думать, что никто не проведет такую проверку.

– Не забывайте, – ответил Файфшир, – что, хотя во многих областях русские идут с нами вровень, а кое-где, особенно в медицине и в некоторых космических технологиях, даже обгоняют нас, – во многих других областях они отстают от Запада. Просто посмотрите на их автомобили, фотоаппараты, навигационное оборудование! Не исключено, что они просто не в курсе продемонстрированных вами возможностей современной техники.

Коулмен кивнул.

– Должен признаться, – продолжал Файфшир, – все это проливает на исчезновение Квойта совершенно новый свет. Согласны, Флинн?

– Определенно, игнорировать все это неблагоразумно, – усмехнулся я. – Да и директор Би-би-си обидится. Он любезно предоставил нам лучшие полчаса сенсационного видео, согласился подождать с оглашением – и будет чертовски расстроен, если мы не оценим его сговорчивость по достоинству.

– Как любезно с его стороны поставить безопасность родины выше рейтингов! – едко заметил Файфшир. – Вообще-то я просто пригрозил ему положить на полку сериал о разведке, который они только что сняли, иначе он вообще не отдал бы нам пленку. Так что бессонницей из-за его оскорбленных чувств страдать не стану. Нам и без этого есть от чего потерять сон. На первый взгляд перед нами государственная измена и бегство к противнику. Квойт выступает по телевидению и сам объясняет свой поступок. Приводит резоны, заставившие его бросить семью, друзей, собаку, вообще все – и бежать в Россию, где он, насколько нам известно, никогда прежде не бывал. Поступок необычный, но такое случалось и раньше. Однако, заглянув за этот фасад, мы видим три любопытных факта. Во-первых, Квойт не перевел часы на местное время – а он человек внимательный и пунктуальный. Во-вторых, хотя нам показывают, что Квойт на Красной площади, на самом деле снимали его где-то в другом месте. В-третьих, голос, который мы слышим, принадлежит не Квойту. – Файфшир обвел взглядом меня, Коулмена, Уордла. – Сама кассета нам о чем-то говорит?

– Нет, сэр, – ответил Уордл. – Кассета «Филипс», самая обыкновенная. Такую можно купить где угодно.

– Как насчет частотности строк? Разве русское телевидение не работает с другой частотностью, отличной от нашей?

– Верно, – ответил Уордл. – Однако они могли записать обращение в своей системе, а затем конвертировать в нашу, с частотностью шестьсот двадцать пять строк.

– Значит, кроме странного отсутствия тени, ничто на этой видеопленке не доказывает с полной определенностью, что Квойта снимали не на Красной площади?

Уордл и Коулмен переглянулись, и Уордл ответил:

– Ничто, сэр Чарльз. Сэра Айзека могли снять где угодно, а пленок с изображением Красной площади полно в любой фильмотеке – просто вырежи из какой-нибудь кинохроники. Наложение и дубляж, несомненно, осуществлял профессиональный редактор на хорошем оборудовании – тоже не редкость.

Файфшир кивнул.

– Что ж, джентльмены, – обратился он к Уордлу и Коулмену, – вы дали нам немало пищи для размышлений. Уверен, вы оба люди занятые, так что не стану дольше вас задерживать. Есть еще вопросы, Флинн?

– Нет, сэр Чарльз.

Файфшир поднялся из-за стола. Этот трюк, изобретенный им много лет назад и отточенный до степени искусства, неизменно срабатывал. Кому и знать, как не мне, – поскольку на мне Файфшир испытывал его не меньше сотни раз! Таким способом он избавлялся от посетителей быстро, тратя минимум времени на обычные светские формулы, однако сохраняя впечатление безупречной вежливости и доброжелательности. Просто вставал и делал вид, что куда-то очень спешит. В результате все присутствующие быстренько убирались у него с дороги. Вскакивали на ноги, хватали портфели – или что там принесли с собой, торопливо жали ему руку и устремлялись к дверям. Файфшир провожал их взглядом, застыв с видом бегуна на старте в нетерпеливом ожидании сигнала, – а когда за ними закрывалась дверь, довольно ухмылялся и вновь занимал место за столом.

Когда мы остались вдвоем, он закурил сигару и некоторое время сосредоточенно втягивал дым.

– Итак, вполне возможно, что Квойт в Англии. Но где бы он ни был – свободен он или в плену?

– В плену. Наверняка. Участвуй он в этом по доброй воле, не было бы нужды подделывать голос.

Файфшир кивнул:

– Согласен. Больше того: он не пересекал границу.

В прошлый раз, когда я здесь сидел, Файфшир вышел из себя. Не так уж часто шеф впадает в ярость, но когда впадает – на глаза ему лучше не показываться. В чем я и убедился через два дня после того, как бедняга Ахмед встретил свою судьбу в мужском туалете гостиницы «Ройял Ланкастер». «Отрубленная голова на полу уборной в четырехзвездочной гостинице, – сказал тогда Файфшир, – это еще туда-сюда. Это как-то можно пережить. Но отрубленная голова в уборной, автотрюки на угнанном такси и полная машина арабов, расплющенных колесами грузовика, – это уже слишком!»

– Такое, черт побери, терпеть нельзя! – так закончил Файфшир свою пламенную речь.

– Никак нельзя, сэр, – покаянно согласился я.

– Меня держит за горло Скотланд-Ярд. Держит за горло министр внутренних дел. Держит за горло министр иностранных дел. Держит за горло МИ-шесть. Держит за горло министр обороны. А теперь меня еще будут держать за горло чертовы ливийцы?! Да я задохнусь, к чертовой матери! Премьер-министр требует доклада, репортеры на всех окнах висят. Что, обязательно надо было всех убивать? Никак нельзя было не толкать арабов под чертов грузовик?

– Я просто пытался их остановить.

– Что ж, Флинн, это вам удалось! Остановить вы их точно остановили. Причем остановили атташе по культуре при ливийском посольстве, его личного секретаря, заместителя министра культуры и ведущего ливийского специалиста по иконам.

– Может, им не стоило резать людям головы и стрелять посреди улицы?

– В обломках машины не нашли ни «стволов», ни ножей.

– Простите, сэр, должно быть, они их съели.

Новость о Дональде Фроуме очень расстроила Файфшира. Тем более что была очень похожа на правду: донесения от Фроума действительно прекратились. Дональд был одним из ключевых агентов Файфшира: он успешно внедрился в международную террористическую организацию и занял там положение, открывающее доступ к достаточно серьезной информации. Если он раскрыт или погиб, потребуются годы, чтобы заменить его; а судя по словам Ахмеда, с беднягой произошло и то и другое. Второе известие от Ахмеда – об угрозе атомным электростанциям – Файфшира тоже не порадовало. Тем более что и оно совпадало со сведениями, полученными из других источников.

Тогда-то Файфшир и отправил меня изучать британскую атомную энергетику. Это, в свою очередь, привело меня к круглосуточной слежке за Уэлли, а слежка – к видеокассете, изображение с которой застыло сейчас на экране справа от письменного стола. За четырьмя арабами, погибшими в машине, ничего криминального не числилось, и только моя глубокая убежденность заставила Файфшира нехотя дать «добро» на весь проект. Чтобы не ударить в грязь лицом, мне надо накопать что-то по-настоящему серьезное. И вот сегодня наконец забрезжила удача. По лицу Файфшира я видел: если это и не горшок с золотом, то, по крайней мере, мы наткнулись на конец радуги.

– Сэр, почему вы уверены, что сэр Айзек еще в Англии?

– Мы опросили сотрудников паспортного контроля во всех морских портах и аэропортах Великобритании, дежуривших с момента исчезновения Квойта. Проверили все посадочные списки в аэропортах, опросили почти все команды самолетов и теплоходов. Никто его не видел. Не видели никого, даже отдаленно похожего на него. А внешность у Квойта запоминающаяся – такую фигуру не замаскируешь да и забудешь не скоро. Конечно, само по себе это еще ничего не доказывает – каждый час страну покидают сотни судов и самолетов, – но у меня есть и доклад нашей разведки из Москвы, и он подтверждает мои подозрения. В докладе говорится: в ближайший понедельник, в десять утра из Англии тайком вывезут какого-то важного человека. Рейсом Аэрофлота в Москву. Предположительно, ученого или чиновника, много знающего о наших последних научных разработках.


– Наш друг под описание подходит, – заметил я.

– Очень подходит. – Файфшир снова поднес зажигалку к сигаре, неровно обгоревшей.

– Если мы на правильном пути, сэра Айзека похитили русские. Они отвезли его на тайную телестудию, находящуюся где-то в Англии, и заставили говорить. Может быть, он не понимал, что это студия, может быть, не понимал, что его снимают. Затем они накладывают дубляж – отлично синхронизированную речь другого человека. Содержание ее мы слышали. Фоном к изображению ставят Красную площадь и отправляют кассету в Би-би-си. Все это вполне возможно. вот только не имеет никакого смысла. Скорее похоже на розыгрыш каких-нибудь безумных экологов, из тех, что протестуют против АЭС.

– Не исключено, – кивнул Файфшир, – но крайне маловероятно.

Я кивнул и закурил новую сигарету.

Достопочтенная Вайолет-Элизабет Трепп принесла нам кофе. По цвету этот благородный напиток напоминал чай из пакетика пятилетней давности, по вкусу – парафин. Файфшир подождал, пока она уйдет, и вылил кофе в горшок с фикусом на подоконнике.

– А еще удивляется, почему ни один фикус у меня дольше нескольких недель не выживает!.. Если это русские – а я не сомневаюсь, – не могу понять, зачем им Квойт. Информация о наших ядерных программах открыта, причем во многих областях атомных технологий русские подкованы даже лучше нас. Самое странное – вот эта обличительная речь. Чего русские надеются добиться, сея панику по поводу наших атомных электростанций? Хорошо, допустим, они возбудят общественное мнение, поднимется крик против ядерного оружия, снова пойдут разговоры о разоружении. Возможно, правительство отступит на несколько шагов, пойдет на какие-нибудь не слишком серьезные уступки, даже согласится пересмотреть ситуацию с ракетными базами США. Но всего этого можно достичь куда проще. Десятки членов Движения за ядерное разоружение сидят у русских на зарплате – и отрабатывают свои денежки, вопя на чем свет стоит. Русским мало?.. Все равно не понимаю.

– Полагаете, прикрытие?

– Да, скорее всего. Для «Операции Ангел» – что бы это ни было. Хорас Уэлли, «Операция Ангел», Ливия, Дейк Шледер, русские – ничего себе головоломка! Мы должны понять, что происходит, Флинн, и понять быстро. Идет игра международного масштаба, а нам забыли прислать экземпляр правил – значит, правила придется выяснять самим.

– История с Уэлли и кассетой мне непонятна. Зачем было тащить его в Уэльс, там вручать ему кассету и заставлять везти ее обратно в Лондон? Как по мне, выглядит очень странно.

– Разные могут быть причины. Например, требовалось проверить, не следят ли за ним. Или, скорее, помочь ему сломаться – сделать первое задание простым, но физически затратным и утомительным, к тому же достаточно таинственным, чтобы он ощутил причастность к чему-то непонятному и волнующему. Или проверяли, будет ли он следовать указаниям, – стандартная практика с новичком. И потом, мы ведь не знаем – может быть, он тоже что-то привез с собой. Что Уэлли делал после того, как избавился от кассеты?

– Ничего. Во вторник утром, отдав кассету вам, я перерыл весь его кабинет, однако ровно ничего не нашел. Смотрел чертовски внимательно, благо спешить было некуда. После Би-би-си он поехал прямиком домой, оттуда позвонил на работу, сказал, что простудился и сегодня не придет. Оно и понятно: я и сам черт знает как вымотался. Ему хотя бы удалось три часа поспать! Весь день Уэлли отдыхал дома – спал, смотрел телевизор, немного возился в саду.

– Жена не спрашивала, где он был?

– Нет. Это обычная часть его работы: инспектировать атомные электростанции внезапно и без предупреждения, в том числе и среди ночи. Вчера он пошел на работу и не разговаривал ни с одной живой душой. Даже не звонил.

– Просто Джекил и Хайд, – пробормотал Файфшир.

– Если Би-би-си не предаст эту запись огласке и даже не упомянет о ней, разве русские не удивятся? Они, скорее всего, ждут, что на фоне поисков Квойта новость об этой записи появится во всех газетах и на всех телеэкранах страны.

– Да, думаю, держать ее в тайне не стоит. А задержку можно объяснить тем, что в Би-би-си проверяли, не фальшивка ли это, и пришли к выводу, что запись подлинная. Мы ведь не хотим, чтобы наши русские друзья узнали, что нам что-то известно.

– Тем более необходимо найти Квойта до того, как его посадят на самолет.

– Не так-то это легко – найти его.

– Если он летит на самолете определенным рейсом, значит, его привезут в аэропорт Хитроу. А как иначе? Не на лету же они его в самолет запихнут и не на аркане потащат!

– И как, по-вашему, он попадет в Хитроу? – сухо спросил Файфшир. – В вагоне первого класса с большим плакатом на груди: «Я бегу в Россию»?

– В багажном отделении, – ответил я.

– Русские не дадут нам и близко подойти к своему багажу. Можно не надеяться, что нам удастся на него взглянуть.

– А если перехватить Квойта раньше, до багажного отделения?

– Тогда придется останавливать и обыскивать весь транспорт, прибывающий в Хитроу и к пассажирским, и к грузовым терминалам. Получится пробка миль на пятьдесят – и все равно никакой гарантии, что мы его найдем. Бедолагу запросто могут засунуть в какой-нибудь контейнер и запрятать поглубже в кузов грузовика – а перерыть все контейнеры, едущие в Хитроу, мы точно не в силах.

– Разыскать Квойта до того, как его повезут в аэропорт? Скорее всего, русские держат пленника на конспиративной квартире. У нас ведь есть список русских конспиративных квартир?

– Дом на северо-западе Лидса. Особняк с двадцатью семью спальнями близ Севинокса. Особняк с одиннадцатью спальнями близ Киренчестера. Замок с сорока четырьмя спальнями вблизи Энгмеринга в Сассексе, сейчас используется как загородный клуб. Дом с девятью спальнями и поместье площадью в восемнадцать с половиной тысяч акров, включающее в себя две деревни и сорок восемь служебных построек, в тридцати милях от Абердина в Шотландии. Семь домов разных размеров разбросаны по Лондону. Это те двенадцать конспиративных квартир, которые нам известны; а есть еще не менее двадцати пяти, о которых мы лишь догадываемся. Сегодня утро четверга, самолет Квойта вылетает в десять утра в понедельник – значит, у нас меньше четырех дней. За это время придется получить чертову прорву ордеров на обыск, постучать в чертову прорву дверей и обшарить множество чуланов, подвалов и шкафов.

Наступило долгое молчание; Файфшир дымил сигарой, я раздумывал.

– Если мы перехватим Квойта, – сказал я наконец, – то, возможно, сумеем выяснить, что задумали русские. Если нет, придется ждать их следующего шага. А как насчет отдыха Уэлли на яхте у Шледера? Вы выяснили о Шледере что-нибудь еще?

– О да, – мрачно ответил Файфшир, – выяснил, и немало.





Глава 8




По взлетной полосе московского аэропорта Шереметьево разгонялся «Ил-62». Четыре турбореактивных двигателя Кузнецова жадно поглощали керосин и превращали эту драгоценную жидкость в нечто еще более драгоценное, по крайней мере, для пилота – толчок силой в девяносто две тысячи фунтов, способный разогнать «Ил» до ста сорока миль в час. Именно такая скорость требуется, чтобы оторваться от взлетной полосы.

При прочих равных капитан Юрий Громкиян предпочитал летать летом; однако, когда самолет набит под завязку и несет максимальный вес, большая плотность воздуха делает полет безопаснее. В этот ноябрьский день, когда температура воздуха в четыре часа дня около нуля, «Илу» нужен разгон на четыреста ярдов короче, чем летом.

Краем глаза капитан смотрел, как второй пилот Виктор Киевич в последний раз проверяет двигатели и навигационные приборы, готовясь считывать показатели скорости. Сам Громкиян не отрывал взгляд от узкой ленты взлетной полосы, что расстилалась перед ним, становясь все короче и короче.