Аспид

На третьем снимке я увидела мальчика примерно такого же возраста, как и я (подпись: «Тайлер Стаффорд») в бордовом свитере с эмблемой какой-то школы на груди. Он смеялся, запустив руку в волосы. Фото явно сделали на школьном пикнике: в кадр с Тайлером попал локоть сидящего рядом мальчишки в таком же бордовом свитере и еще отблески костра, возле которого они жарили маршмеллоу.

– Кристи под кроватью! – гаркнул Майкл, распахивая дверь в комнату. Я от неожиданности треснулась головой о кроватную раму, шепотом выругалась и захлопнула чемодан.

– Мы уже полчаса как не играем, а ты все там сидишь. Зачем?

– Чтоб ты спросил, болван!

Невозможно было заснуть в ту ночь. Стоило закрыть глаза, и я снова видела лица Стаффордов – лица обычных людей, и вовсе не монстров с клыками и змеиной кожей. Почему-то в это было поверить сложнее всего: в то, что они – такие же люди, как и мы.

Мне ужасно хотелось посмотреть на них снова. Через пару дней я выбрала подходящий момент и вернулась в комнату снова заглянуть в чемоданчик. Но на этот раз он был закрыт на кодовый замок, а подобрать код я так и не смогла.





* * *


Год спустя, когда мне стукнуло тринадцать, я узнала о Стаффордах больше. Рейчел решила, что я подросла достаточно и пришло время рассказать мне.

Невозможно вообразить семейство, более непохожее на нас, чем Стаффорды. Мы были словно свет и тьма, хрусталь и уголь, чистота и порок. Стаффордам принадлежал крупный игорный бизнес, сеть ночных клубов и несколько больших концертных площадок. Они занимались организацией концертов, причем в основном это была «музыка дьявола»: та, где не поют, а скорее орут; где инструменты исторгают такие звуки, словно их пытают; где гитары разбивают об пол в экстазе, а свет выключают, чтобы демоны разврата могли подобраться к людям поближе.

Стаффорды мелькали в соцсетях, водили дружбу с известными политиками и музыкантами и «заворачивали грех в такие красивые фантики, что всем только и хотелось вкусить его», как говорила Рейчел, качая головой. В их казино захаживал сам дьявол, в их клубах подсаживались на наркотики и расставались с девственностью, на их концертных площадках одержимые бесами музыканты оскорбляли Бога и воспевали Тьму.

Детьми Сатаны – вот кем были Стаффорды. И они прекрасно знали, кто стоит у них на пути к тотальной власти над городом: моя семья. Они подбирались к нам, они плели интриги, они убивали нас и похищали нас, лишь бы казино оставались открыты и музыка, угодная дьяволу, продолжала звучать.

Только вот сдаваться чертям просто так МакАлистеры не собирались: святой – не значит беззащитный, а набожный – не значит покорный.

Вот почему у моего клана столько оружия: и у отца, и у его братьев, и у моих кузенов. Я точно знаю, что если пересчитать все оружие, которое есть у моей семьи, то хватит на вооружение небольшой армии. Даже у тихой, богобоязненной Рейчел в сумочке всегда лежит заряженный Ruger. Вот почему владения клана окружены по периметру забором, электричеством и камерами. Вот почему все наши машины бронированы, а водители тоже вооружены. Почему братья выглядят расслабленными только в стенах нашего дома, а стоит нам выйти за его пределы – то и дело накидывают капюшоны на голову, а в машине вечно таращатся в зеркало заднего вида. Вот почему меня научили никогда не стоять напротив окон и не выходить из дому без сопровождения. Вот почему Майкл и Сет так хорошо владеют оружием, да и меня с тринадцати лет регулярно водят на уроки по боевой стрельбе.

Потому что мы, МакАлистеры, – воины большой битвы между светом и тьмой. Это мы однажды низвергнем Стаффордов, которые и есть тьма.





Глава 2




С пятнадцати лет я училась в частном пансионе имени Святой Агаты. В самой строгой и закрытой католической школе для девочек. «Совершенно особенное заведение», – удовлетворенно отзывался о нем отец. Пансион походил на тюрьму и этим особенно нравился родителям. Территорию окружала стена, через которую можно было перелезть только с альпинистским снаряжением; мимо секьюрити-контроля на въезде не проскользнула бы и мышь, а еще всюду повесили камеры – буквально везде. Укрыться от них можно было, наверно, только в туалете, да и то не уверена на сто процентов, что там их не было. В общем, идеальное место для тех девочек, за которыми нужен глаз да глаз. И стоит упомянуть комендантш – пронырливых старух с всевидящими глазами: они словно читали наши мысли и пресекали любые шалости раньше, чем мы о них помыслили.

Меня забирали домой только на выходные; остальные пять дней я должна была проводить уткнувшись лицом в учебники, либо за чтением Библии, либо за рукоделием. Отец считал, что и то, и другое, и третье благотворно влияет на девочек. Мои волосы к пятнадцатилетию понемногу сменили цвет: превратились из светло-рыжего в благородный золотистый блонд. И даже это, по мнению отца, случилось только благодаря чтению Писания.

Учебники меня не слишком увлекали, Библию я и так знала наизусть, а рукоделие просто ненавидела, поэтому первые несколько месяцев в пансионе чуть не сгрызла все ногти от скуки.

А потом ко мне пришло спасение в образе моей соседки по комнате. Маккензи опережала меня на два класса. Однажды глубокой ночью она растолкала меня и спросила, сверкнув в темноте фонариком: «Эй, мелюзга, оттянуться хочешь?»

Босиком, в одних пижамах, мы тихонько прошмыгнули в другой конец коридора. Маккензи открыла одну из дверей, и мы пробрались в тускло освещенную спальню, где на сдвинутых кроватях сидели и играли в карты пять других девчонок. Все старшеклассницы, из класса Маккензи, как я потом узнала. Они передавали по кругу бутылку с черной этикеткой и бесшумно хихикали. Всем было ужасно весело, но при этом в комнате стояла мертвая тишина. До сих пор помню свое изумление: я словно смотрела немое кино. Девчонки общались, читая слова по губам и жестикулируя. Чего только не придумаешь, лишь бы не попасться.

– Эй все, это Кристи, – одними губами произнесла Маккензи, размахивая руками.

– Твой подкидыш? – улыбнулась одна из них – симпатичная брюнетка с едва заметными фарфоровыми брекетами на зубах. Ее звали Саммер, и я уже знала ее: она была очень популярной в пансионе.

«Подкидышами» называли девчонок из младших классов. Их часто подселяли к старшеклассницам, чтобы те присматривали за ними.

– Ага, – кивнула Маккензи, положив мне руку на плечо.

– В покер играть умеешь? – шепотом спросила у меня другая девочка – курносая блондинка с кукольным личиком.

– Нет, – ответила я. Азартные игры, несложно догадаться, были в доме под запретом.

– Тсс, не так громко! – зашипели на меня все. – Сейчас научим. Садись сюда. Хочешь виски? Нет? Ну и ладно…

– На что играете? – спросила я.

Девчонки весело переглянулись и ответили:

– На раздевание.

Голос осуждения завопил внутри: «Это непристойно!», но я не смогла понять, кому он принадлежал: мне или все же моему отцу. Уходить не хотелось тоже: в комнате царила атмосфера тихого, забавного хулиганства, и почему-то она мне нравилась. Шуршали карты, девчонки усердно изображали «покерфейс» и бесшумно хлопали в ладоши, когда кто-то проигрывал. «Если всё это и непристойно, то я просто помолюсь потом в два раза больше, чем обычно», – решила я.


Первой проиграла курносая блондинка. Ей пришлось снять ночную рубашку и остаться в одном лифчике. Потом удача изменила ее подружке – девчонке, стриженной под мальчишку, с глазами олененка Бэмби. Та сняла пижамные штаны и осталась в одних красных бикини с бантиками. Потом снова проиграла блондинка, и ей пришлось снять лифчик. Все в комнате уставились на ее грудь с большими розовыми сосками. Больше всех таращилась, наверно, я, потому что еще никогда не видела обнаженную грудь. Случайно, бывало, видела пенисы своих братьев (однажды Сет сдернул с Майкла штаны смеха ради, а в другой раз Сет вышел из душа, поскользнулся, и с его бедер слетело полотенце), но женскую грудь – никогда.

– Эй, Кристи, точно не хочешь сыграть? – спросила Саммер, брюнетка с брекетами, когда почти все остались в одних трусах.

– Стесняешься? – улыбнулась блондинка.

– Не хочешь сиять тут перед всеми своими прелестями? – рассмеялась Бэмби.

– Оставьте подкидыша в покое, – вмешалась Маккензи и протянула мне бутылку. На этот раз я взяла ее и сделала маленький глоток.

– Ты – дочка того самого Джо МакАлистера, который всегда в новостях?

Я кивнула. Мой отец и правда мелькал в новостях, особенно если речь шла о запрете абортов или строительстве церквей.

– А эти парни, что часто забирают тебя из школы, – твои братья?

– Да, Майкл и Сет. Майкла я, правда, совсем редко вижу в последнее время, он поступил в духовную семинарию и хочет стать священником…

– У меня тоже брат есть, – сказала Маккензи. – Редкостный придурок.

– И у меня, – вздохнула Саммер. – И тоже придурочный.

– У Саммер брат – душка и красавчик, не верьте ей, – тоном эксперта сказала блондинка.

– Кто красавчик? Санни? Да ладно! – Саммер вскочила на ноги и двинулась к комоду. – У меня есть семейное фото, и там этот придурок тоже есть. Наставил мне рожки и испортил лучшую фотку. Вот смотрите. Ну что? Разве красавец?

В центр кровати упала фотография, на которой была Саммер в пышном белом платье и ее брат, который наставил ей рожки и, судя по лицу, был страшно собой доволен.

Ох!

Я уставилась на фото и медленно моргнула пару раз.

На незнакомом подростке был темно-бордовый свитер с золотой эмблемой на груди. И точно такой же носил один из Стаффордов на том фото, что я видела у родителей под кроватью! Тот же оттенок бордового и эмблема один в один! Значит, брат Саммер учился в той же школе, что и самый младший Стаффорд! Я не могла ошибиться. Все, что касалось Стаффордов, я почему-то помнила до мельчайших деталей.

– Таки да, Саммер, он красавчик, – заключила Бэмби. – У меня аж соски встали. Видишь? А на кого попало они не встают.

Маккензи повалилась на кровать, задыхаясь от смеха. Саммер упала лицом в подушку и задрыгала ногами. Блондинка зажала рот, а потом бросила в Бэмби подушку. И только я сидела на краю кровати совершенно неподвижно, не в состоянии отвести глаз от эмблемы на груди брата Саммер.

– А в какой школе он учится? – спросила я, наверно, чуть громче, чем следовало.

– Кристи, только не говори, что у тебя тоже соски встали, – прыснула Саммер.

Я не поняла, о чем она. Все мои усилия были направлены на то, чтобы прочесть маленькие буковки с названием школы, вышитые под эмблемой, и больше я ничего вокруг не замечала.

– Он учится в колледже Гонзага, – ответила Бэмби.

– Почему вы с братом учитесь в разных школах? – поинтересовалась я.

– Наши родители – сторонники раздельного обучения. Они считают, что пенисы и вагины должны расти отдельно. И вот в итоге мы здесь. У него – вечный мальчишник, а у меня – вечный монастырь. Господи, знали бы вы, какие там дискотеки по праздникам устраивают! Нашему монашескому ордену такое и не снилось. И еще они приглашают туда девчонок из соседнего колледжа. В прошлом году Санни взял меня с собой на Хеллоуин, было круто. Просто улетно! Не то что здесь.

До меня по кругу снова дошла бутылка, и я вновь приложилась к ней. Содержимое пахло спиртом и сладостью. Жгло язык и горло. Легкое головокружение и приятная слабость разлились в теле. Я еще никогда не пила алкоголь. Все вокруг вдруг стало простым и забавным. Подружки показались самыми лучшими на свете. Пансион – не таким уж плохим местом. И жизнь в целом – просто конфеткой.

– А в этом году ты туда собираешься? На Хеллоуин в тот колледж? – уточнила я, разглядывая содержимое бутылки на просвет. К сожалению, жидкости становилось все меньше и меньше.

– Ну… если Санни не будет козлом и позовет, то да. А что?

– Возьми меня с собой, – выпалила я.

Саммер задумчиво постучала по подбородку ногтем, покрытым розовым лаком.

– Мелковата ты. Сколько тебе, пятнадцать? И что я там с тобой делать буду, нянчить? Без обид, но нет.

– Меня не придется нянчить!

– Тихо! Да не ори ты так! – шикнула Маккензи.

– Пожалуйста, – прошептала я.

– Там кто-то за дверью, – пискнула блондинка, закрывая ладонью рот.

Девчонки замерли, и в следующую секунду мы услышали, как в замочную скважину вторгается ключ.