Анабиоз

— До утра у меня еще много работы, — устало поведал опер. — Давай поживее.

— И тогда Щербаков решил просто избавиться от моего брата. Мне он говорил, что Сергея якобы сам вызвался поехать в командировку. Это было вранье, Щербаков специально уводил меня в сторону. Сергей недавно снял квартиру, они жили там с любимой девушкой, он хотел сделать ей предложение и даже купил кольцо… Какой дурак будет рваться в такой ситуации в командировку? Щербаков организовал эту поездку только для того, чтобы избавиться от свидетеля.

— А что, в Москве нельзя все решить?

Я пожал плечами и тут же пожалел об этом. Боль не отступала. Мне нужно было что-то выпить. Либо обезболивающее, либо алкоголь.

— Риск. Сергея случайно собьет машина, или на него нападут якобы грабители, или что угодно еще — один черт будет проверка и расследование. Так или иначе всплывет фирма Щербакова. А он не хотел рисковать. С командировкой все по-другому. Человек поехал на поезде черт знает куда, а в поезде с ним случилось черт знает что. Все мы в курсе, что на вокзалах процветает криминал всех мастей. Ни у кого даже в пьяном бреду не возникнет идеи связывать нападение в российской глубинке с офисом московской фирмы. Идеальное прикрытие.

Усатый опер устало смотрел на меня, но теперь в его глазах проглядывался интерес.

— И он послал этого кадра?

— Кто такой этот кадр, вы сами узнаете. Навесьте на него первое нападение на Сергея, и он сдаст Щербакова, лишь бы ему срок скостили. Задачей кадра было подсесть к Сергею. А потом на какой-нибудь глухой станции выманить его из поезда под каким-то предлогом. Проломить голову и обчистить. Телефон, документы, вещи. Имитация обычного ограбления. Наверняка планировалось, что Сергея они убьют. Но что-то пошло не так. Скорее всего, этого кадра просто спугнули, потому что остановка поезда в Новокуйбышевске длилась всего минуту. И он не успел добить моего брата. Оставалось только надеяться, что удар был достаточно сильный, и Сергей не выкарабкается. Но Сергей выкарабкался. Правда, потерял память.

— Хм, — устало пробурчал опер. — А как этот кадр здесь оказался?

— Я сам держал Щербакова в курсе событий. Перед последней поездкой я сказал, что еду в Самару. Это рядом с Новокуйбышевском. Слишком рядом. Щербаков занервничал. Его наемник занервничал еще больше, потому что он не был уверен, что Сергей мертв. А потом… — я осторожно, чтобы не расширять излишне грудную клетку, причиняя самому себе боль, вздохнул. — …Скорее всего, Женя. Щербаков был на контакте с ней, изображая переживающего за своего сотрудника доброго шефа. Последний раз мы говорили с Женей рано утром. Наверняка им пришлось подсуетиться, чтобы добраться до Новокуйбышевска так быстро.

Опер кивнул.

— В кармане у задержанного мы нашли билет на самолет. Он в шесть вечера прилетел в аэропорт «Курумоч» в Самаре. Оттуда до Новокуйбышевска часа полтора на такси.

К нам подошел еще один полицейский. Судя по тому, что он был в штатском — очередной опер.

— Юрий Антонович, из отдела отзвонились. Задержанный заговорил.

— Сдал заказчика? Фамилия — Щербаков?

— Да, — полицейский удивился. — Вам тоже звонили, что ли?

Опер устало отмахнулся.

— Надо с Москвой связаться. Исполнитель наверняка должен был отзвонить после работы. Как бы заказчик не соскочил и не смылся куда-нибудь.

Я достал из кармана свой сотовый. Телефонная книжка ограничивалась минимум номеров, которые я успел записать за время пользования этой трубкой. Найдя номер Дулкина, я протянул телефон усталому оперу:

— Вот контакты опера из отдела по розыску пропавших в Москве. Сообщите ему, пожалуйста, все подробности. Он в курсе многого, так что может сразу начать действовать.

Усталый опер подозрительно покосился на меня:

— Не слишком ли ты хорошо шаришь в наших делах для простого парня? Ты случайно сам не из сыскарей? Какой-нибудь под прикрытием?

— Теперь я уже ни в чем не уверен, — хмыкнул я. Смешок получился тоже усталым. Мы с опером были на одной волне.

Нас с Сергеем доставили в местное отделение полиции, чтобы мы подписали необходимые бумаги. Для меня стало уже странной привычкой подписывать полицейские бумаги перед отъездом из каждого города. Нужно было завязывать, пока это не стало традицией.

Впрочем, я уже завязал. Все было кончено. Впереди оставался только один, самый приятный, рывок. Возвращение домой. Вместе с братом.

Было около десяти утра, когда мы прибыли на вокзал Новокуйбышевска. Он встретил нас серостью. Серым сегодня было все, даже небо. Но знаете — я никогда не видел более красивого неба, чем сейчас. В кассе мы купили билеты на ближайший поезд до Москвы. Наш состав прибывал на станцию всего лишь через три часа. Я отдал за билеты практически все остававшиеся у меня деньги, но это стоило того. Мы урвали целое купе. Возвращение домой будет сопряжено с удобствами. Надеюсь, Сергею понравится. Что до меня, то весь путь до Москвы я собирался проспать. Мне нужно было восстановиться, потому что организм существовал на автопилоте, пожирая на свою поддержку последние энергетические резервы.

Мы были налегке. У меня мой верный рюкзак, с которым я — так уж вышло — не расставался с момента выхода из СИЗО. Как давно это было… А у Сергея полиэтиленовый пакет, в который он аккуратно и бережно сложил те жалкие пожитки, которые успел приобрести за месяц обитания в Новокуйбышевске.

С билетами в руках мы прошли в зал ожидания. Я выбрал места в углу, в стороне от основных масс людей, галдящих, спорящих, сопящих или читающих в ожидании своих поездов. Здесь я рассчитывал вздремнуть хотя бы пару часиков.

Но сначала нужно было сделать то, что было нашим долгом. Позвонить матери.

— Мама, это я, — произнеся это, я услышал в трубке сопение. Мать попыталась сказать привет, но из динамика донеслось лишь повторяющееся без остановки «При». Я чуть улыбнулся. — Мама, Сергей со мной. Я нашел его.

В трубке повисла тишина. Я подождал для приличия секунд пять, но тишина не нарушалась ничем.

— Мам, ты здесь?

— Да, — дрожащим голосом отозвалась она. — Ты… Ты… Ты…

— Я нашел Сергея. Он живой. И он рядом. Мы на вокзале. Скоро мы будем дома. Все хорошо. Ты слышишь меня? Сергей жив и возвращается домой.

— Как… Как… Как… Ты… Ты… Го… Го…

Мне было ее настолько жалко, что сжималось сердце. Одна в четырех стенах, она добровольно угасала, не видя больше никакого смысла в жизни. Плевать, что ее старший сын не мог дать ей смысла для дальнейшего существования. Она была моей матерью. А Сергей ее любимым сыном, ради которого определенно стоило жить.

— Не волнуйся, — мягко сказал я.

— Д… Д… Д…


— Я все понимаю. Мам, все в порядке. Хочешь поговорить с ним?

Ее голос дрожал, но она каким-то чудом умудрилась ответить:

— Да!

Я протянул трубку Сергею. Тот морально готовился. Судя по его глазам, задача была не из легких.

— Просто скажи ей то, о чем мы договаривались. Ничего больше. Этого хватит.

Сергей кивнул и взял трубку.

— Алло… Привет, мама… Я в порядке…

Даже сквозь вечные шум и гул, которыми сопровождалось пребывание на вокзале, я услышал доносящиеся из динамика причитания. Мать рыдала, пыталась что-то сказать, не могла вымолвить и слова — и продолжала рыдать. Сергей в смятении слушал ее голос, весь обратившись в слух. Может, он узнал ее. А может быть, почувствовал. Возможно, что он просто слушал рыдания пожилой задроченной жизнью женщины и понимал, что для этой незнакомки он был всем. Целым миром. Такое бывает, хотя мне такого не пришлось испытать ни разу.

Я хлопнул себя по карманам. Зажигалка была, а вот сигареты кончились. Я вспомнил, что последнюю докурил, стоя на остановке в ожидании идущей на вокзал маршрутки. Я тронул Сергея за плечо и шепнул:

— Я пойду, сигарет куплю.

Он кивнул, не глядя на меня. Сергей, как загипнотизированный, слушал голос матери, хотя она не говорила ничего. Просто не могла сказать. Сейчас я был уверен, что Сергей все-таки что-то вспомнил. Нет, не был уверен — верил. Потому, что так должно было быть. Все мы заслужили хороший конец.

Я направился к выходу из вокзала. Шагнув в двери, я вспомнил, как сутки назад впервые оказался здесь и увидел мужичка в оранжевом жилете около киоска через дорогу. Сейчас его не было. Жаль. Я хотел поблагодарить того, кто привел меня к брату. Просто сказать доброе слово. Люди ведь любят слышать добрые слова, правильно? Даже дворники, гопники и родители, предпочитающие одних своих детей другим. Все мы просто люди, которые любят слышать добрые слова в свой адрес, потому что это наполняет нас уверенностью в том, что мы чего-то стоим в этом мире.

Я пересек улицу. Купил сигарет. Открыл пачку. Улыбнулся, снова вспомнив вчерашнего мужичка, и выбросил полиэтиленовую обертку от сигаретной пачки в урну. А затем направился назад к зданию вокзала.

Позади прошуршали автомобильные шины. Тихонько взвизгнул автомобиль, останавливаясь на дороге. Закуривая, я вдруг почувствовал, как кто-то быстро приближается сзади. Знаете, как это бывает — почувствовал спиной. У нас у всех есть органы чувств, о которых мы почему-то не подозреваем — но они есть и, пусть и забытые, исправно функционируют. Я обернулся.

Острая резка боль пронзила мой живот. Лезвие прошило кожу, мышцы и все внутренние органы, которые повстречались ему на пути. Сталь охотничьего ножа вошла в мою плоть по самую рукоятку. Я услышал, как внутри что-то чавкнуло.

— Привет тебе от Кирюхи.

Я поднял глаза. Передо мной было лицо сухощавого типа лет 30 с черной бородкой. Один из рабовладельцев, которого так и не поймали.

Он вытащил нож, и из глубокой раны забила кровь, мгновенно заливая одежду и разбрасывая струйки по старому асфальту под моими ногами. Я выронил сигарету. Прошуршал рюкзак, падая с моего плеча на землю. Я попытался что-то сказать, но голоса не было. Мне оставалось только зажать рану руками, которые тут же окрасились бьющей из брюшины кровью.

В глазах все поплыло. Но я разглядел, как тип с бородкой прыгнул на заднее сиденье легкового автомобиля без регистрационных номеров, и тот рванул прочь.

Я упал, хватая ртом воздух, и ощутил затылком твердую поверхность. Боль звенела во мне, все нарастая, постепенно поглощая меня всего, целиком.

Кто-то в ЛОВД на станции «Самара» все-таки сдал меня бандитам. А ведь я с самого начала опасался, что так оно и произойдет.

Я хотел верить, что мои знакомые опера — один с наколками, второй с золотой цепью на шее — были здесь не при чем. Я хотел верить, что не все в этом мире окончательно сошло с ума.

Валяясь на пыльном старом асфальте и зажимая рану, я чувствовал, как боль, охватывающая весь мой мир сейчас, высасывает из меня жизнь. Она, жизнь, утекала с каждым ударом лихорадочно бьющегося сердца, выталкивающего кровь из разрезанных тканей, органов и сосудов. В глазах чуть прояснилось, и я, бьющийся в агонии, увидел бегущих ко мне с разных сторон людей. Кто-то кричал, кто-то размахивал руками, но я ничего не слышал. Чуть повернув голову, я ощутил вкус крови на губах. Она заполняла глотку с удивительной скоростью. Я кашлянул, выплевывая фонтан алой жидкости.

Значит, дело дрянь.

А потом я увидел затянутое низкими серыми облаками небо, простирающееся прямо надо мной. Оно заполняло собой все. Весь мир перед моими глазами. Все вокруг было небом.

Ранее я соврал. Самое прекрасное небо, которое только возможно, я видел прямо сейчас, лежа на земле и истекая кровью.

Все стало таким настоящим. Каждой клеткой своего агонизирующего тела я вдруг почувствовал жизнь. Вы знаете, что вы никогда не чувствуете жизнь? Вы просто существуете в своих мыслях. В основном в прошлом, а иногда в будущем. А жизнь идет мимо. Я это знаю, потому что я сам жил так все отпущенные мне 25 лет. А сейчас чудо хрупкой и трепещущей, пульсирующей жизни разворачивалось во мне и вокруг меня, и это было волшебно.

Прошлого не было. Будущего не будет никогда. Есть только сейчас. Я-сейчас. Мои сотрясающиеся легкие-сейчас. Небо-сейчас. И вон та птица, проносящаяся где-то далеко, только теперь я видел в ней яркий свет. Такой же, который был повсюду. Птица-сейчас. Свет-сейчас.

Я был несчастным дураком, если никогда не видел этого. Никакой серости не было — ее просто никогда не существовало! Весь мир и мы с вами — это яркий свет. Один яркий блаженный свет. Свет, живущий ради любви к самому себе. И нет во вселенной больше ничего, кроме света.

А потом я ощутил внутри себя кого-то, кто смотрел на меня. Созерцал меня с грустью, сочувствием и пониманием. Как в тот вечер после смерти отца. Но сейчас он пробуждался. Кто-то огромный, сияющий и грустный, все знающий и все понимающий, от пробуждения которого мне захотелось рыдать. Я чувствовал, как он растет во мне, заполняя каждую частицу. Боль уходила, а вместо нее разливался свет. И тогда я наконец осознал, кто это был.

Этим большим, сияющим и грустным был Я.

А потом вдруг по какой-то удивительной причине — или это была догадка, подсказанная подсознанием, впитывавшим каждое услышанное когда-либо в жизни слово, или это было прямое озарение от Меня, знающего Все — я понял все, что мне было нужно понять и узнать.

Я понял, почему отец так относился ко мне. Он никогда не был уверен, что я его сын. В их жизни с матерью было нечто, оставившее этот отпечаток недоверия. Старик страдал всю жизнь, неся в себе этот груз, и не мог ничего с собой поделать.

Меня понесло глубже, и я увидел себя, ребенка, играющего на полу с кубиками. В соседней комнате ругались родители, а я глубоко страдал. Отец оскорбил мать. Я не знал этого слова, но я знал, что оно очень плохое, а мою маму так оскорблять нельзя. Тогда я поклялся себе никогда не говорить таких плохих слов.

Я-свет вырвался куда-то вверх, и выяснилось, что можно перемешаться по миру в мгновение ока. Расстояний больше не существовало.

Комком света я прилетел к Жене и улыбнулся, увидев, что у нее все будет хорошо. Она выйдет замуж за Сергея и будет любить его. Иногда по ночам она будет вспоминать обо мне, ей будет грустно, и она будет тайком плакать. Но это будет только в первые пару лет. Я пришел в эти трудные для нее минуты и сказал ей, что все хорошо. Мы просто люди, а люди всегда ошибаются. Каждый день из года в год люди совершают только ошибки. Никто не сказал людям, как жить. Женя-свет услышала мои слова, а плачущая под одеялом Женя почувствовала покой.

Я-свет поцеловал мать. Смысл возвращался в ее жизнь, а с появлением внуков его станет еще больше. Все у нее будет хорошо. Я простил ее за то, что она несла в своем сердце слова несчастного старика-отца. Ей просто нужна была его любовь и поддержка.