Анабиоз
Часть 21 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Что? С чего ты взяла? — опешил я. — Нет, конечно!
— Но ты сам рассказал. Эти клофелинщицы…
— Скорее всего, клофелинщицы. Препарат может быть другой.
— …Подсыпали ту дрянь приезжим мужикам, которых снимали на вокзале.
Я вздохнул.
— Черт, Женя, мы не знаем, что с ним, он пропал, а ты умудряешься ревность включать.
— Я не… — начала возражать она, но подумала получше и замолчала. А я принялся объяснять:
— Если эти проститутки околачиваются в кабаках около вокзала, вся местная братва их знает. Такие, как тот рыжий, могли перенять у клофелинщиц их методы. Или даже покупать эти колеса. И орудовать в поездах в районе Самары. Сел в Новокуйбышевске, например, за полчаса обработал клиента и свалил с его вещами.
— Да поняла я, — устало отмахнулась Женя. Покосилась на меня. — Во что он ввязался, Леш? Кровь. Вранье про вызов на работу. Секреты какие-то. Это так не похоже на Сергея. Я думала, что он ничего от меня не скрывает. Оказалось, это не так. И сейчас я… я уже не знаю, во что верить и что думать.
— Все мы верим во многое, — буркнул я. — Одни верят, что станут богатыми. Вторые, что их любимая команда когда-нибудь победит. Третьи верят, что бог их спасет. Почти все это на поверку оказывается полным фуфлом. Но людям это не мешает продолжать верить.
— Ты о чем сейчас?
— Хочешь во что-то верить — выбирай то, во что верить хочется. И верь. Все остальное пусть идет в задницу.
Она вдруг ушла. Я испытал огромное облегчение, оставшись один. Ноги — и, конечно, метро, но в первую очередь ноги — сами принесли меня к Жене. Я хотел быть здесь. А когда оказывался рядом, не находил себе места и мечтал сбежать.
Может, действительно шизофрения? Это бы многое объясняло.
Но Женя не просто ушла. Она вернулась на балкон с бутылкой вина и нашими стаканами. Сама наполнила их и жестом попросила еще одну сигарету.
— Мне неловко, — призналась она. — Ты сегодня похоронил папу. А я только о своем и могу…
Стало ясно, что с балкона так быстро уйти не получится. Я осмотрелся и уселся на полу, уткнувшись спиной в простенок под окном. Женя сдержанно улыбнулась и пристроилась напротив. Ее колени почти касались моих. Я старался не концентрироваться на этом. Но чем больше пил, тем хуже получалось.
— Похоронил папу, — невесело повторил я. — Я его много лет не называл папой. Потому что он не называл меня сыном. И Лешей не называл. Даже Алексеем. Не называл никак. Обращался ко мне просто — «ты».
— Фигово, наверное.
— Фигово, что он умер, а мне вспомнить нечего… — я сделал большой глоток вина. Поколебался и закурил снова. В качестве пепельницы у нас была пустая пивная банка. — Знаешь, Жень, в Средневековье, если незнакомец стучался в двери дома, люди считали своим долгом накормить его, напоить и дать ночлег. Считалось, что неизвестно, кто это. Простой прохожий или ангел, который пришел испытать твою добродетель.
— Серьезно?
Я кивнул. Читал об этом в одной из книжек, которые мне подсовывал в свое время Сергей.
— Сейчас двадцать первый век. Все вокруг очень верующие, но на улице никто не подойдет к лежащему на земле умирающему человеку. Мы, люди, берем кредиты, не думая о завтрашнем дне. А когда наступает момент платить по долгам, лезем в петлю. Мы придумываем тупые жаргоны и упрощаем нашу речь до минимума. Уже говорим междометиями и переписываемся смайликами. Мы смотрим клипы и глупые, но очень яркие блокбастеры. Не ради смысла — его нет, ради вспышек и частой смены кадров на экране. Цифровой наркотик нового поколения. Мы поклоняемся звездам из телевизора не за таланты, а за наглость и дешевый пафос. Зато смотреть на звезды настоящие считаем тупостью. Мы каждый день ставим лайки и делаем репосты красивым умным цитатам со смыслом, даже не читая их. Мы слушаем примитивную попсу из двух аккордов, а классическую музыку включаем только коровам и растениям, чтобы повысить надои и урожай. А еще мы заводим детей, чтобы всю оставшуюся жизнь нам было на ком срываться за собственные неудачи и ушедшую навсегда молодость. А не для того, чтобы подарить миру новую душу и любить ее просто за то, что она есть… Такое ощущение, что все мы крепко спим. Или спит бог, который от всех нас устал. Эпоха Кали-юга. Смерть бога. Всеобщий тотальный анабиоз.
Наши колени соприкоснулись. Наверное, я чуть вздрогнул, потому что Женя протянула свою руку и дотронулась до моей.
3
Мразь.
Ну я и мразь.
Проснувшись утром, я не забыл ничего. Обнаженная Женя сопела рядом. Ее рука лежала на моей груди. Меня бросило в холод. Я закрыл глаза и наблюдал головокружение от осознания того, как весь мир несется в пропасть. Потом выскользнул из-под одеяла. Женя не проснулась. Натягивая штаны, я не удержался и посмотрел на нее.
Да, она была красива. Даже очень.
На кухне я приоткрыл окно. Налил себе кофе покрепче. Я курил, пил кофе и размышлял о том, какая же я паскудная тварь.
Самое страшное было даже не то, что я предал собственного брата самым подлым образом, какой только вообще можно было придумать. В том числе по уличным законам. Самое отвратительное было в том, что, когда ночью Женя позвонила и предложила приехать — я знал, что будет. Конечно же, знал. К этому все и шло. Но я закрывал глаза. Делал вид, что не замечаю происходящего.
Чувство вины придавливало и заполняло все мое существо.
Можно было бы сбежать, пока она спит, но проблемы это не решит. Можно было бы бесконечно оправдывать самого себя, приводя миллион доводов. Мне было тяжело, навалилось все разом, а рядом никого — и так далее, и тому подобное. Но это тоже ничего не меняло. Было два сухих факта. Первый — я переспал с сестрой пропавшего брата, которого вызвался найти во что бы то ни стало. Второй — я тварь.
Потом проснулась Женя. Я услышал, как она шуршит одеждой в комнате. Закурил снова, будто это поможет. Женя вошла, завязывая пояс халата. Села напротив. И принялась наблюдать за мной, чтобы поймать мой взгляд. Я сопротивлялся.
— Доброе утро, — сказала она.
— Вовсе нет.
Женя кивнула.
— Понимаю.
— Сомневаюсь.
— Ненавидишь меня?
— При чем здесь ты.
— Вообще-то, еще как при чем. — Женя снова взяла меня за руку. Она постоянно норовила взять человека за руку — зачем? Я хотел отдернуть руку, но сообразил, что делать это нужно было ночью. Сейчас поздно. — Леш, не стоит.
— Что именно?
— Казнить себя.
— Лучше казнить кого-то другого?
— У тебя умер отец. Нет брата. Ты один. Наверное, это самый тяжелый…
Я решительно покачал головой, обрывая ее. Женя пошла по пути, по которому идут все. Слушать этого я не хотел.
— Не продолжай.
Женя протяжно вздохнула.
— Я одна все это время. Вообще одна. Наедине со своими мыслями. Одна хуже другой. По ночам кошмары снятся. Блин, да мне реально спать страшно здесь одной. Особенно после того угона… Только засыпаю — и тут же кажется, что кто-то пытается пролезть в квартиру. Кошмар. Это нервное напряжение… Нельзя вечно жить в страхе. Человеку нужна разрядка. Любому. Мне. Тебе. Мы ведь не машины. Мы тоже люди, со своими слабостями…
— Не говори так больше, пожалуйста, — я невольно поморщился. — Вот эту фразу про «тоже люди» и «слабости».
Она кивнула. Помолчала, двинулась к плите наливать себе кофе. Она прошла мимо меня, и я ощутил ее запах. Это было невыносимо. По уровню презрения к самому себе я в рекордные сроки опередил отца. Женя достала чашку. Зажурчала заварка. До кипятка очередь так и не дошла. Она замерла, собираясь с мыслями.
— Ты сам-то веришь, что Сергей жив?
— Я должен верить.
— Должен?
— Ты предлагаешь мне переехать к тебе и забыть о существовании брата?
Женю покоробило. Наверное, этого я и добивался.
— Леш, мне тоже нелегко. Я не такая сильная, как ты.
— Я буду гореть в аду, — заверил я Женю.
— Ты веришь в ад?
— Зачем верить. Я вижу его каждый день, — я кивнул на окно.
А потом снова было метро. Я стоял, как оглушенный, держась за поручень. С человеческой точки зрения я мог себя понять. Как брат — нет. Как гопник с улицы по кличке Явара — тем более нет. Таким, как я, Явара обычно выбивал зубы.
Я вернулся домой к матери, которая ходила по квартире, как призрак. И дал себе слово, что больше не поеду к Жене никогда. Я допустил огромную ошибку, воспользовавшись тем, что мне было тяжело. Алкоголь помог поверить, что это весомый аргумент. Сейчас алкоголь ушел. Последствия остались.
Многие люди живут с целью. Другие — без оной, дрейфуя в пространстве между работой, семьей и сном. Не нужно быть гением, чтобы сообразить: первый вариант куда лучше. У меня никогда не было цели. Достать денег, выпить, переспать с кем-нибудь. Снова достать денег. Иногда это тяготило, но такие моменты были редко. В основном — в моменты тяжелого похмелья.
Сейчас похмелье было самым тяжелым, но уже не на физическом уровне.
Я не переставал себя казнить за историю с Женей. И это было самым неприятным. Брат пропал, возможно, мертв. Если бы я не был придурком, который из-за краденых инструментов угодил на полгода в СИЗО — ничего этого, может быть, и не было бы. Отец умер — прямое последствие исчезновения Сергея. Мать ушла в себя, что было пугающе. Сам я (мразь!) переспал с любимой девушкой брата… Жизнь катилась вниз, все разгоняясь. Я боялся, что этот процесс не остановить. Что я отколю дальше? Убью кого-нибудь?
Сейчас у меня была цель, которая помогла оставаться голове на плечах. Найти брата. Пусть он будет ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь. К ненависти мне не привыкать, в том числе ненависти со стороны близких (покойся с миром, отец). Главное — найти его. Эта цель помогала просыпаться каждое утро. Но иногда — валяние на диване и созерцание потолка только способствовали — в голову закрадывалась каверзная мысль.
А потом — что?
На следующий день позвонил Тимур.
— Есть новости. Можешь заскочить?
Я не просто мог — я сделал это с радостью. В родительском доме я ощущал себя, как в аду, выползшему из преисподней и окутавшем меня. Мать бродила с невидящим взглядом и почти не говорила, а если что-то спрашивала, то тут же уходила в себя и уже не слышала ответа. Все вокруг напоминало об отце. И о Сергее. А значит — о моей ночи с Женей, за что я готов был размозжить себе голову об стену, и о необходимости продолжать поиски, что сейчас тормозилось обещанием остаться в Москве до поминок.
— Явара, — Тимур грыз орешки и загадочно на меня взирал. — Помнишь, мы купили симки, которые ни на кого не были вообще зарегистрированы?
— Но ты сам рассказал. Эти клофелинщицы…
— Скорее всего, клофелинщицы. Препарат может быть другой.
— …Подсыпали ту дрянь приезжим мужикам, которых снимали на вокзале.
Я вздохнул.
— Черт, Женя, мы не знаем, что с ним, он пропал, а ты умудряешься ревность включать.
— Я не… — начала возражать она, но подумала получше и замолчала. А я принялся объяснять:
— Если эти проститутки околачиваются в кабаках около вокзала, вся местная братва их знает. Такие, как тот рыжий, могли перенять у клофелинщиц их методы. Или даже покупать эти колеса. И орудовать в поездах в районе Самары. Сел в Новокуйбышевске, например, за полчаса обработал клиента и свалил с его вещами.
— Да поняла я, — устало отмахнулась Женя. Покосилась на меня. — Во что он ввязался, Леш? Кровь. Вранье про вызов на работу. Секреты какие-то. Это так не похоже на Сергея. Я думала, что он ничего от меня не скрывает. Оказалось, это не так. И сейчас я… я уже не знаю, во что верить и что думать.
— Все мы верим во многое, — буркнул я. — Одни верят, что станут богатыми. Вторые, что их любимая команда когда-нибудь победит. Третьи верят, что бог их спасет. Почти все это на поверку оказывается полным фуфлом. Но людям это не мешает продолжать верить.
— Ты о чем сейчас?
— Хочешь во что-то верить — выбирай то, во что верить хочется. И верь. Все остальное пусть идет в задницу.
Она вдруг ушла. Я испытал огромное облегчение, оставшись один. Ноги — и, конечно, метро, но в первую очередь ноги — сами принесли меня к Жене. Я хотел быть здесь. А когда оказывался рядом, не находил себе места и мечтал сбежать.
Может, действительно шизофрения? Это бы многое объясняло.
Но Женя не просто ушла. Она вернулась на балкон с бутылкой вина и нашими стаканами. Сама наполнила их и жестом попросила еще одну сигарету.
— Мне неловко, — призналась она. — Ты сегодня похоронил папу. А я только о своем и могу…
Стало ясно, что с балкона так быстро уйти не получится. Я осмотрелся и уселся на полу, уткнувшись спиной в простенок под окном. Женя сдержанно улыбнулась и пристроилась напротив. Ее колени почти касались моих. Я старался не концентрироваться на этом. Но чем больше пил, тем хуже получалось.
— Похоронил папу, — невесело повторил я. — Я его много лет не называл папой. Потому что он не называл меня сыном. И Лешей не называл. Даже Алексеем. Не называл никак. Обращался ко мне просто — «ты».
— Фигово, наверное.
— Фигово, что он умер, а мне вспомнить нечего… — я сделал большой глоток вина. Поколебался и закурил снова. В качестве пепельницы у нас была пустая пивная банка. — Знаешь, Жень, в Средневековье, если незнакомец стучался в двери дома, люди считали своим долгом накормить его, напоить и дать ночлег. Считалось, что неизвестно, кто это. Простой прохожий или ангел, который пришел испытать твою добродетель.
— Серьезно?
Я кивнул. Читал об этом в одной из книжек, которые мне подсовывал в свое время Сергей.
— Сейчас двадцать первый век. Все вокруг очень верующие, но на улице никто не подойдет к лежащему на земле умирающему человеку. Мы, люди, берем кредиты, не думая о завтрашнем дне. А когда наступает момент платить по долгам, лезем в петлю. Мы придумываем тупые жаргоны и упрощаем нашу речь до минимума. Уже говорим междометиями и переписываемся смайликами. Мы смотрим клипы и глупые, но очень яркие блокбастеры. Не ради смысла — его нет, ради вспышек и частой смены кадров на экране. Цифровой наркотик нового поколения. Мы поклоняемся звездам из телевизора не за таланты, а за наглость и дешевый пафос. Зато смотреть на звезды настоящие считаем тупостью. Мы каждый день ставим лайки и делаем репосты красивым умным цитатам со смыслом, даже не читая их. Мы слушаем примитивную попсу из двух аккордов, а классическую музыку включаем только коровам и растениям, чтобы повысить надои и урожай. А еще мы заводим детей, чтобы всю оставшуюся жизнь нам было на ком срываться за собственные неудачи и ушедшую навсегда молодость. А не для того, чтобы подарить миру новую душу и любить ее просто за то, что она есть… Такое ощущение, что все мы крепко спим. Или спит бог, который от всех нас устал. Эпоха Кали-юга. Смерть бога. Всеобщий тотальный анабиоз.
Наши колени соприкоснулись. Наверное, я чуть вздрогнул, потому что Женя протянула свою руку и дотронулась до моей.
3
Мразь.
Ну я и мразь.
Проснувшись утром, я не забыл ничего. Обнаженная Женя сопела рядом. Ее рука лежала на моей груди. Меня бросило в холод. Я закрыл глаза и наблюдал головокружение от осознания того, как весь мир несется в пропасть. Потом выскользнул из-под одеяла. Женя не проснулась. Натягивая штаны, я не удержался и посмотрел на нее.
Да, она была красива. Даже очень.
На кухне я приоткрыл окно. Налил себе кофе покрепче. Я курил, пил кофе и размышлял о том, какая же я паскудная тварь.
Самое страшное было даже не то, что я предал собственного брата самым подлым образом, какой только вообще можно было придумать. В том числе по уличным законам. Самое отвратительное было в том, что, когда ночью Женя позвонила и предложила приехать — я знал, что будет. Конечно же, знал. К этому все и шло. Но я закрывал глаза. Делал вид, что не замечаю происходящего.
Чувство вины придавливало и заполняло все мое существо.
Можно было бы сбежать, пока она спит, но проблемы это не решит. Можно было бы бесконечно оправдывать самого себя, приводя миллион доводов. Мне было тяжело, навалилось все разом, а рядом никого — и так далее, и тому подобное. Но это тоже ничего не меняло. Было два сухих факта. Первый — я переспал с сестрой пропавшего брата, которого вызвался найти во что бы то ни стало. Второй — я тварь.
Потом проснулась Женя. Я услышал, как она шуршит одеждой в комнате. Закурил снова, будто это поможет. Женя вошла, завязывая пояс халата. Села напротив. И принялась наблюдать за мной, чтобы поймать мой взгляд. Я сопротивлялся.
— Доброе утро, — сказала она.
— Вовсе нет.
Женя кивнула.
— Понимаю.
— Сомневаюсь.
— Ненавидишь меня?
— При чем здесь ты.
— Вообще-то, еще как при чем. — Женя снова взяла меня за руку. Она постоянно норовила взять человека за руку — зачем? Я хотел отдернуть руку, но сообразил, что делать это нужно было ночью. Сейчас поздно. — Леш, не стоит.
— Что именно?
— Казнить себя.
— Лучше казнить кого-то другого?
— У тебя умер отец. Нет брата. Ты один. Наверное, это самый тяжелый…
Я решительно покачал головой, обрывая ее. Женя пошла по пути, по которому идут все. Слушать этого я не хотел.
— Не продолжай.
Женя протяжно вздохнула.
— Я одна все это время. Вообще одна. Наедине со своими мыслями. Одна хуже другой. По ночам кошмары снятся. Блин, да мне реально спать страшно здесь одной. Особенно после того угона… Только засыпаю — и тут же кажется, что кто-то пытается пролезть в квартиру. Кошмар. Это нервное напряжение… Нельзя вечно жить в страхе. Человеку нужна разрядка. Любому. Мне. Тебе. Мы ведь не машины. Мы тоже люди, со своими слабостями…
— Не говори так больше, пожалуйста, — я невольно поморщился. — Вот эту фразу про «тоже люди» и «слабости».
Она кивнула. Помолчала, двинулась к плите наливать себе кофе. Она прошла мимо меня, и я ощутил ее запах. Это было невыносимо. По уровню презрения к самому себе я в рекордные сроки опередил отца. Женя достала чашку. Зажурчала заварка. До кипятка очередь так и не дошла. Она замерла, собираясь с мыслями.
— Ты сам-то веришь, что Сергей жив?
— Я должен верить.
— Должен?
— Ты предлагаешь мне переехать к тебе и забыть о существовании брата?
Женю покоробило. Наверное, этого я и добивался.
— Леш, мне тоже нелегко. Я не такая сильная, как ты.
— Я буду гореть в аду, — заверил я Женю.
— Ты веришь в ад?
— Зачем верить. Я вижу его каждый день, — я кивнул на окно.
А потом снова было метро. Я стоял, как оглушенный, держась за поручень. С человеческой точки зрения я мог себя понять. Как брат — нет. Как гопник с улицы по кличке Явара — тем более нет. Таким, как я, Явара обычно выбивал зубы.
Я вернулся домой к матери, которая ходила по квартире, как призрак. И дал себе слово, что больше не поеду к Жене никогда. Я допустил огромную ошибку, воспользовавшись тем, что мне было тяжело. Алкоголь помог поверить, что это весомый аргумент. Сейчас алкоголь ушел. Последствия остались.
Многие люди живут с целью. Другие — без оной, дрейфуя в пространстве между работой, семьей и сном. Не нужно быть гением, чтобы сообразить: первый вариант куда лучше. У меня никогда не было цели. Достать денег, выпить, переспать с кем-нибудь. Снова достать денег. Иногда это тяготило, но такие моменты были редко. В основном — в моменты тяжелого похмелья.
Сейчас похмелье было самым тяжелым, но уже не на физическом уровне.
Я не переставал себя казнить за историю с Женей. И это было самым неприятным. Брат пропал, возможно, мертв. Если бы я не был придурком, который из-за краденых инструментов угодил на полгода в СИЗО — ничего этого, может быть, и не было бы. Отец умер — прямое последствие исчезновения Сергея. Мать ушла в себя, что было пугающе. Сам я (мразь!) переспал с любимой девушкой брата… Жизнь катилась вниз, все разгоняясь. Я боялся, что этот процесс не остановить. Что я отколю дальше? Убью кого-нибудь?
Сейчас у меня была цель, которая помогла оставаться голове на плечах. Найти брата. Пусть он будет ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь. К ненависти мне не привыкать, в том числе ненависти со стороны близких (покойся с миром, отец). Главное — найти его. Эта цель помогала просыпаться каждое утро. Но иногда — валяние на диване и созерцание потолка только способствовали — в голову закрадывалась каверзная мысль.
А потом — что?
На следующий день позвонил Тимур.
— Есть новости. Можешь заскочить?
Я не просто мог — я сделал это с радостью. В родительском доме я ощущал себя, как в аду, выползшему из преисподней и окутавшем меня. Мать бродила с невидящим взглядом и почти не говорила, а если что-то спрашивала, то тут же уходила в себя и уже не слышала ответа. Все вокруг напоминало об отце. И о Сергее. А значит — о моей ночи с Женей, за что я готов был размозжить себе голову об стену, и о необходимости продолжать поиски, что сейчас тормозилось обещанием остаться в Москве до поминок.
— Явара, — Тимур грыз орешки и загадочно на меня взирал. — Помнишь, мы купили симки, которые ни на кого не были вообще зарегистрированы?